Тайны Сикорских

Обезумевшая от ревности, съедаемая муками отчаяния и угрызениями совести, женщина решила устранить потенциальную соперницу, пусть даже она и не таит угрозу — замужняя, с ребенком, покинувшая дом Сикорских навсегда.

Ева знала, что ее избранник никогда не лишит покровительства Катерину после того, что она сделала для его семьи. А значит связующая нить между ними будет существовать всегда. Тогда умная, но жестокая в своей всепоглощающей любви отчаявшаяся женщина решилась связаться с врагом Сикорского — Лучано. И помогла заманить Катерину в ловушку.

Глава клана Борджиа знал текст проклятия, поэтому ничего не стоило подарить Латышевым путевки во Францию на остров Ре. Воссоединившаяся семья уехала без тени подозрений. Но у прекрасного берега Катю подстерегали квадратные волны. Стоило ей отправиться на прогулку на катере, третья часть проклятия, адресованного Ксении, обрушилась на нее.

— Ева любит тебя, Артем, — Лучано получал искреннее удовольствие от разговора, которым должна была увенчаться его недолгая жизнь. Словно лучи заходящего солнца его эго согревали крохи удовлетворения от того, что он не был жертвой, что он все еще имел влияние на всемогущего Сикорского, и беззастенчиво играл мускулами, топтался по больному, словно слон в посудной лавке.

— Тебя это не касается, — Артем решительно направился в сторону побледневшего итальянца.

— Стой. Есть еще кое-что… Катя. Это ведь она сняла проклятие с Евы. Она таки обрела силу. И… это был ее подарок тебе, — бледный Лучано, впервые попавший в липкий саван страха, увидев признаки пробуждающейся лютости Сикорского.

Артем замер.

— Зачем? Почему Катя это сделала?

— А ты как думаешь?

Лучано с тревогой наблюдал, пытаясь разобрать тени эмоций за непроницаемой маской, под которую спрятался Артем. Он еще не знал, что только что спас себе жизнь.

Глава 37. Карапуз

Старший брат — защитник для маленькой принцессы. А если их двое — то каменная стена, за которую прячут маленькую девочку от любых огорчений и опасностей, может становиться поистине громадной.

Ксения была хрупким цветочком, оберегаемым братьями, вечно занятым важными делами отцом и слегка деспотичной матерью. Но она чуть не увязла в сладком меде, в котором ее унаследованной силе характера и широте мышления, ее «сикорскости» было тесно. Девушка, словно пружина, находилась всегда в режиме заводской полусобранности, не имея ни возможности, ни необходимости выпрямиться в полную силу, попробовать себя на деле.

Она прожигала жизнь, толком не видя ее, за розовыми очками, ослепленная золотистой праздничной, ничего не стоящей на деле, мишурой «золотой молодежи», тускнея, теряя свой нерастраченный потенциал. В ее живом, подвижном характере раньше времени начала проявляться усталость от жизни, сплин, уныние и хандра. Ксения прятала их, тщательно маскируя звонким мелодичным смехом, броским макияжем, дорогими нарядами. Не женщина — картинка.

Но неясная тоска по настоящей, чего-то стоящей жизни волчьим воем пробирала до костей, стоило погаснуть последнему светильнику, погрузиться в мир полутонов.

Да, братья прятали свою любимую неженку от жестокого мира за высокой крепостной стеной, забывая, что в этой стене есть дверь, и сквозь нее рано или поздно прорвется свежий воздух. Так, Женя, близкий товарищ обоих Сикорских, без помех проходил в башню, где томилась Ксения.

Обаятельный шатен с потрясающими, наполненными жизнью глазами был тем свежим ветром, который взбудоражил впечатлительную Ксению, до зубовного скрежета накормленную пустозвонстом окружающих ее друзей, занятых растратой заработанных потом и кровью родителей капиталов.

Умный обходительный мужчина, более чем на десяток лет старше нее, выняньчивший малышку с пеленок, казался божеством.

Однажды, вернувшись из Таиланда, загоревшая, пахнущая морем и солнцем молодая женщина столкнулась с Евгением в дверях. Фельдман обнял ее приветственно, окутав ароматом мужского парфюма, обдав ощущением надежности и силы, и Ксения, словно овечка на заклание, поняла, что попала. Среди ее ничем не озабоченных по-настоящему одногодок Евгений был словно лев в стае муравьедов. Он любил Сикорскую, словно сестру. Но Ксения достигла того возраста, когда ее внутренняя женственность распустилась, но не была растрачена ни на йоту. Вся сила обаяния молодой женщины обрушилась на Сикорского. Он по-честному старался относиться к сестре друга по-братски, даже избегал ее. Но Ксюша была настойчива и упряма. И влюблена со всей пылкостью первого чувства.

Фельдман не планировал обжигать Сикорскую. Он был тем фонарем, к которому бабочки слетались на верную смерть, но он всегда предупреждал об этом, играл в открытую. И когда Ксения впервые поцеловала его, мужчина честно постарался выдержать дистанцию. Но празднества одаренных, дурманящие летние ночи, а затем окутывающие чарами заснеженные вечера сделали свое. Роман длился несколько месяцев, пока Евгений вдруг не очнулся, словно ему дали оплеуху.

Однажды утром сияющая, слегка зарумяненная Ксения принесла ему кофе в постель, предлагая разделить вместе завтрак, и Фельдман посмотрел на нее — хмуро, словно туча. Он вдруг подумал, что девушка выглядит искренне влюбленной, в ее взгляде читалось такое счастье, что от его света можно было ослепнуть. Евгений подумал, что она смотрит на него так, словно собирается любимому мужу рассказать о долгожданной беременности. Утро померкло. Захотелось поправить удушающий галстук, затягивающийся на шее. Мужчина даже сделал неосознанное движение рукой, чтобы поправить ворот рубашки, ослабить давление, но вспомнил, что сидит полностью обнаженный в номере гостиницы, укрытый лишь кусочком простыни.

Решение было резким и безапелляционным.

— Нам пора это прекратить, — резко, без подготовительных речей обрубил Фельдман. Такая честность и прямота — самое милосердное решение, на его взгляд. Она не дает возможности тешить себя иллюзиями, погружает человека сразу в стадию невыносимой боли. Но когда любишь и расстаешься, эта стадия неизбежна. Просто подготовительный этап был полностью кастрирован.

Фельдман не знал, что он пытается не Ксению освободить, а себя самого, что девушка давно заняла место в его сердце. Хотя вырванный ею уголок еще не был зафиксирован разумом, хотя Евгений был твердо уверен, что стыд за использование девчонки, которая росла у него на глазах, должен быть вытеснен, то, что он во сласти «сикорскоти» стало для него открытием, пришедшем не сразу.

Погасив свет в любящих глазах, проводя параллель с женщиной в положении, смотрящей на любимого мужчину, он, сам себе не отдавая отчет, оказался проницательным — Ксения действительно собиралась сказать, что ждет ребенка.

Своей жестокой резкостью Фельдман разбил сердце Сикорской. Находящаяся на грани отчаяния, она чуть не вышла в окно, раз и навсегда покончив с жизнью.

***

Май-месяц

— Я приехал, как только смог, Ксюша, — мягко взял ее за руку. Словно и не разгонял толпу врачей, грозясь всех уволить. Кто-то смелый сделал Евгению замечание о том, что без маски и халата заходить в родильное отделение нельзя, и чуть не поплатился за это. Еще не родился на свет человек, который смог бы что-то запретить главе одного из самых могущественных кланов одаренных. Фельдман еле сдержал себя.

— Я н-не… ай… мамочки-и-и… — Ксения скрутилась в родовых муках.

— Что? Болит? Я сейчас! Немедленно обезбаливающее! — Фельдман потерял весь свой лоск, рвал и метал, грозясь камня на камне не оставить от больницы, если с роженицей или ребенком что-то случится.