Тайны смерти русских писателей

Конец 1840 г. Михаил Юрьевич встретил в Ставрополе, где той зимою собрался весь цвет армейской молодежи на Кавказе. Так начался последний год земной жизни поэта.

7

В середине января 1841 г. Лермонтов с великим трудом вновь получил отпуск — по ходатайству бабушки, которая уверяла императора, что тяжко больна и хотела бы проститься с внуком. Поэт же надеялся добиться в Петербурге отставки и покончить с армейскими делами.

Приезд Михаила Юрьевича в столицу сразу начался с большого скандала. На другой же день по прибытии — 9 февраля — его пригласили на вечернюю часть масленичного бала к графине Александре Кирилловне Воронцовой-Дашковой (урожденной Нарышкиной) (1818–1856). Фактически это были просто танцы, на которые собралось около 600 человек. Великой неожиданностью для всех стал приезд на вечернюю часть императрицы — Александра Федоровна уже давно никуда не выезжала по причине дурного самочувствия. Но самым ошеломляющим было то, что сопровождал супругу лично Николай I.

«Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал», — написал о случившемся Лермонтов. Император сразу же заметил ссыльного поручика, возмутился его присутствием и высказался по этому поводу бедняге Михаилу Павловичу, который в свою очередь уже на дух не переносил Михаила Юрьевича. Для обоих Романовых «развратник» на великосветском балу оказался все равно что красная тряпка для быка: император то и дело бросал яростный взор на опростоволосившегося офицера, а тот делал хорошую мину при плохой игре. Биографы все время пытаются представить дело так, будто ссыльный не имел права явиться пред очи монарха. И это тоже имело значение, но главное — Лермонтов был автором «Героя нашего времени» и «Демона»!

Недоброжелатели, в первую очередь Бенкендорф, немедля стали нашептывать Николаю I, что Лермонтов неисправим. И император согласился, однако из уважения к старушке Арсеньевой и к героям Кавказа высылать поэта прочь не стал. Лермонтов провел в Петербурге три месяца! Как записала позднее поэтесса графиня Евдокия Петровна Ростопчина (урожденная Сушкова) (1811–1858), «три месяца, проведенные тогда Лермонтовым в столице, были, как я полагаю, самые счастливые и самые блестящие в его жизни. Отлично принятый в свете, любимый и балованный в кругу близких, он утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и приходил к нам читать их вечером. Веселое расположение духа проснулось в нем опять в этой дружественной обстановке, он придумывал какую-нибудь шутку или шалость, и мы проводили целые часы в веселом смехе благодаря его неисчерпаемой веселости» [212] .

212

Ростопчина Е. П. Из письма к Александру Дюма, 27 августа — 10 сентября 1858 г. // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1989.

Все радости закончились, когда 13 апреля поручика Лермонтова вызвал к себе дежурный генерал Главного штаба Петр Андреевич Клейнмихель (1793–1869) и приказал в 48 часов покинуть столицу! Михаил Юрьевич был потрясен, поскольку пребывал в надежде выйти в отставку. С этого времени поэта не оставляла мысль, что живым обратно в Петербург он более не вернется. С бабушкой Лермонтов так и не простился — старушка не смогла приехать в столицу из деревни по причине зимне-весеннего бездорожья.

Прощаясь, князь Владимир Федорович Одоевский, автор знаменитого «Городка в табакерке», дал Лермонтову большую записную книгу с дарственной надписью: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил ее сами всю исписанную. Князь В. Одоевский, 1841, Апреля 13-е, СПБург». Книгу Одоевскому вернули 30 декабря 1843 г. другие люди, она была полна бессмертных шедевров русской поэзии, в том числе и духовной: «Выхожу один я на дорогу…», «Пророк», «Спор», «Сон», «Утес», «Они любили друг друга…», «Тамара», «Свиданье», «Дубовый листок оторвался…», «Нет, не тебя так пылко я люблю…», «Морская царевна»…

Существует предание, будто накануне отъезда Михаил Юрьевич посетил ту самую Александру Филипповну Кирхгоф, которая нагадала Пушкину гибель на 37-м году жизни от руки белого человека. Лермонтов якобы хотел узнать: дадут ли ему отставку? Кирхгоф ответила, что скоро его ожидает иная отставка, после которой он уже ничего желать не будет и в Петербург не вернется.

14 апреля 1841 г. Михаил Юрьевич Лермонтов выехал на Кавказ. Позднее, 30 июня 1841 г., в связи с отказом в награде вослед ссыльному было направлено распоряжение императора: «… дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».

8

Прежде всего возникает вопрос: как М. Ю. Лермонтов оказался в Пятигорске? Ведь ему и Столыпину (Монго) — они возвращались вместе — было строго предписано прямым ходом явиться в полк — в Ставрополь, а оттуда в Темир-Хан-Шуру [213] . Об этом не раз говорил знакомым и написал бабушке сам поэт.

Фактически Лермонтов и Столыпин (Монго) дезертировали. Как это произошло, впоследствии описал очевидец, ремонтер Борисоглебского уланского полка Петр Иванович Магденко (1817 или 1818 — после 1875), который лично подал им идею прогуляться в Пятигорск и даже подвез в своей коляске.

213

Ныне печально известный город Буйнакск. С1834 г. укрепление Темир-Хан-Шуры было назначено местопребыванием командующего войсками в Северном Дагестане.

«На другое утро Лермонтов, входя в комнату, в которой я со Столыпиным сидели уже за самоваром, обратясь к последнему, сказал: «Послушай, Столыпин, а ведь теперь в Пятигорске хорошо, там Верзилины (он назвал еще несколько имен); поедем в Пятигорск». Столыпин отвечал, что это невозможно. «Почему, — быстро спросил Лермонтов, — там комендант старый Ильяшенков, и являться к нему нечего, ничто нам не мешает. Решайся, Столыпин, едем в Пятигорск». С этими словами Лермонтов вышел из комнаты. На дворе лил проливной дождь. Надо заметить, что Пятигорск отстоял от Георгиевского на расстоянии сорока верст, по тогдашнему — один перегон. Из Георгиевска мне приходилось ехать в одну сторону, им — в другую.

Столыпин сидел, задумавшись. «Ну, что, — спросил я его, — решаетесь, капитан?» — «Помилуйте, как нам ехать в Пятигорск, ведь мне поручено везти его в отряд. Вон, — говорил он, указывая на стол, — наша подорожная, а там инструкция — посмотрите». Я поглядел на подорожную, которая лежала раскрытою, а развернуть сложенную инструкцию посовестился, и, признаться, очень о том сожалею.

Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел к столу и, обратясь к Столыпину, произнес повелительным тоном: «Столыпин, едем в Пятигорск! — С этими словами вынул он из кармана кошелек с деньгами, взял из него монету и сказал: — Вот, послушай, бросаю полтинник, если упадет кверху орлом — едем в отряд; если решеткой — едем в Пятигорск. Согласен?»

Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен, и к нашим ногам упал решеткою вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск, в Пятигорск! Позвать людей, нам уже запрягли!» Люди, два дюжих татарина, узнав, в чем дело, упали перед господами и благодарили их, выражая непритворную радость. «Верно, — думал я, — нелегка пришлась бы им жизнь в отряде».

Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск и вместе остановились на бульваре в гостинице, которую содержал армянин Найтаки. Минут через двадцать в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже переодетыми, в белом, как снег, белье и халатах. Лермонтов был в шелковом, темно-зеленом с узорами халате, опоясанный толстым снурком с золотыми желудями на концах. Потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь. Я сказал Найтаки, чтоб послали за ним».

Именем этим Лермонтов приятельски называл старинного своего хорошего знакомого, а потом скоро противника, которому рок судил убить надежу русскую на поединке» [214] .

Итак, 23 мая 1841 г. поэт самовольно прибыл в Пятигорск и добился разрешения задержаться для лечения на минеральных водах. П. А. Висковатый записал: «Тотчас по приезде Лермонтов стал изыскивать средства получить разрешение остаться в Пятигорске. Он обратился к услужливому и «на все руки ловкому» Найтаки, и тот привел к нему писаря из Пятигорского комендантского управления Карпова, который заведывал полицейскою частью (в управлении тогда сосредоточивались полицейские дела) и списками вновь прибывающих в Пятигорск путешественников и больных… Он составил рапорт на имя пятигорского коменданта, в котором Лермонтов сказывался больным. Комендант Ильяшенков распорядился об освидетельствовании Михаила Юрьевича в комиссии врачей при Пятигорском госпитале. «Я уже раньше, — рассказывал нам г. Карпов, — обделал дельце с главным нашим лекарем, титулярным советником Барклай-де-Толли». Лермонтов и Столыпин были признаны больными и подлежащими лечению минеральными ваннами».

214

Магденко П. Л. Воспоминания о Лермонтове // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1989. (Обратите внимание: некоторые особо рьяные поклонники поэта категорически отрицают факт такого события, считают его клеветой завистников. — В. Е.)

На попытки все-таки отправить поручика в полк или в другой госпиталь Михаил Юрьевич представил справку следующего содержания:

«Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьев сын Лермонтов, одержим золотухою и цынготным худосочием, сопровождаемых припухлостью и болью десен, также изъязвлением языка и ломотою ног, от каких болезней г. Лермонтов, приступив к лечению минеральными водами, принял более двадцати горячих серных ванн, но для облегчения страданий необходимо поручику Лермонтову продолжать пользование минеральными водами в течение целого лета 1841 года: остановленное употребление вод и следование в путь может навлечь самые пагубные следствия для его здоровья.

В удостоверение чего подписью и приложением герба моей печати свидетельствую, гор. Пятигорск, июня 15-го 1841 года.

Пятигорского военного госпиталя ординатор, лекарь, титулярный советник Барклай-де-Толли».