Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Но, как сразу же напоминает нам Фулканелли, утверждение, что мастера обходились без слов и без голоса, не вполне точно. «Хотя эти каменные книги несли свои скульптурные письмена — фразы, начертанные барельефами, и мысли, устремленные ввысь, словно стрельчатые арки, — они тем не менее говорили через посредство того неистребимого и всепроникающего духа, который так и дышит с их страниц». Этот неистребимый дух делает эти каменные письмена даже более ясными, чем их младшие собратья — рукописные манускрипты и печатные книги — благодаря «простоте их выразительных средств, наивности и гротесковости интерпретации; в них присутствует особое чувство, избавленное от жеманства, аллюзий и литературных околичностей».

Именно это и есть тот самый Голос Неистребимого Духа, утверждает Фулканелли, который звучит в «готике камней». Он связывает этот эмоциональный «язык» с главной темой в музыке, заявляя, что даже григорианские песнопения — это всего лишь «дополнение к тем эмоциям, которые уже скрывает и несет в себе готический кафедрал».

В самом начале своей книги Фулканелли смущенно сообщает нам, что он лично удостоился пережить опыт общения с тем Голосом Неистребимого Духа, который дарит слышащему Его способность понимать «готику камней». Фулканелли знает — в смысле «знания», воплощенного в античном гнозисе, — секрет, кроющийся за этой символикой. Здесь мы вправе вспомнить высказанное в «Парцифале» утверждение Вольфрама фон Эшенбаха о том, что тайна Грааля, пресловутая lapsit exillis,может быть понята только теми, кто изучал его «азбуку без помощи черной магии». Таким образом, язык этой тайны способны понять лишь те, кто обладает опытом инициации и иллюминатства.

После этой смиренной декларации о намерениях Фулканелли переходит к восхвалению эзотерической ценности готических соборов как «громадной конкреции [181] идей», в которой «можно прочесть религиозные, секулярные, философские или общественные мысли, размышления наших предков». Развивая свою мысль, он показывает, как в использовании соборов на протяжении веков переплетались сакральные и секулярные аспекты, от праздников цехов и гильдий до погребений и мелочных базаров.

181

Конкреция (геол.) — отложения, окаменевшие осаждения. (Прим. пер.)

Здесь мы невольно чувствуем, что у нас перед глазами совершается надувательство, жонглерство, подмена. С поражающей воображение внезапностью мы вынуждены перемещать фокус внимания с природы и прямого смысла языка на практические детали лабораторного труда, чтобы найти необходимые пояснения. Нам вдруг заявляют, что готический собор — это «оригинальное творение несравненной гармонии; однако создается впечатление, что религиозное благочестие никого здесь особенно не беспокоило». Фулканелли уверяет нас, что наряду с «фанатическим вдохновением, порожденным самой пылкой верой», в храме присутствовал «почти языческий дух». Это позволяло соборам выражать «тысячу и одну заботу, обуревавшие сердце народа», и притом — таким путем, который демонстрирует «проявления его разума и его воли, отражения его мыслей в наиболее сложной, отвлеченной, естественной и самостоятельной форме».

Таким образом, в этой первой главе голос Фулканелли звучит несколько старомодно, напоминая плод готическо-романтического симбиоза в стиле Гюго середины XIX в. Для читателей, раскрывших книгу Фулканелли в 1926 г., это попахивало ветошью, если не откровенным антиквариатом. Однако Фулканелли продолжает играть с частью своих читателей, ссылаясь на классические сцены из «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго, перемещая фокус внимания читателей на Праздник Дураков.

И здесь мы впервые встречаемся с основным приемом литературной манеры Фулканелли — использованием курсива для выделения слов и фраз с целью создания некоего «скрытого» контекста, который может читаться независимоот соседних слов на той же странице. В качестве примера этого давайте обратимся к ключевым словам и фразам в трех последних абзацах 1-й части главы «Тайна соборов»:

«Праздник Шутов… Наука под маской… триумфальная колесница Бахуса… Ослиный праздник… Мастер Алиборон… его ослиная сила, которая для церкви стоит всего золота Аравии, ладана и мирры страны сабиев… мистагоги из земли Саба [182] или Каба… делатели образов… Процессия Лисиц… Ослиный праздник… Флагеллация [183] с пением аллилуйи… сабот… процессия на карнавале в честь Масленицы… Шо-монская чертовщина… Infanterie dijonnaise… [184] Безумная Мать… их ягодицы… игра в мяч…»

182

Страна Саба — царство на юге Аравии, откуда, по библейскому преданию, в Иерусалим к Соломону приходила за советом царица Савская. (Прим. пер.)

183

Бичевание. (Прим. пер.)

184

Infanterie dijonnaise (франц.) — дижонская пехота. (Прим. пер.)

Если мы не в силах решить первую символическую головоломку Фулканелли, у нас не слишком много надежды правильно истолковать всю остальную книгу. Действительно, если предположить, что он играет с нами в честную игру, то тогда критически важный ключ к разгадке должен таиться в исходной группе выделенных слов и фраз. Как же нам прочесть ее?

Первое, что сразу же бросается в глаза, — это то, что Фулканелли хочет привлечь наше внимание к двум крупным церковным праздникам, которые весьма близки по настроению и являются откровенно языческими по происхождению. Первый из них, Праздник Дураков, получивший теперь невероятно широкую известность благодаря диснеевской киноверсии — фильму «Горбун собора Нотр-Дам», по всей вероятности, представляет собой трансформированный вариант римских сатурналий. В Средние века этот праздник отмечался как составная часть Двенадцати Рождественских ночей — святочных торжеств после Рождества, и обычно ассоциировался с праздником Богоявления (Крещения). Поскольку эта дата фигурирует и у Гюго, мы вправе полагать, что Фулканелли не случайно адресует ее нам.

Второй праздник, так называемый Ослиный праздник, представляет собой часть Пасхальных торжеств и по традиции знаменует собой день весеннего равноденствия или Благовещения Пресвятой Девы, то есть, согласно католической традиции, день зачатия Христа. Будучи в широком смысле связан с тем молодым ослом, на котором Христос торжественно въехал в Иерусалим, провозгласив себя потомком Давида («сыном Давида», то есть Мессией), и с Валаамовой ослицей, наделенной даром пророчества и провозгласившей, что Мессия придет из дома Давидова, Ослиный праздник, как указывает Фулканелли, имеет гораздо более древние алхимические корни. В курсивном метатексте Фулканелли фигурируют «делатели образов», «мистагоги из земли Саба», которые, судя по характеру своих даров (золото, ладан и мирра (смирна), были магами или волхвами.

Далее Фулканелли упоминает о целой «труппе» алхимических персонажей, для которых «готическая церковь служила театром». В числе «номеров» этой «труппы» перечислены показ ягодиц, игра в мяч и прочие профанные, то есть грубовато-простонародные трюки. Фулканелли связывает их с различными масленичными карнавалами и праздниками накануне Великого поста и пишет, что они являют собой последние следы древних полуязыческих празднеств.

Если же мы прочтем эти три абзаца, не обращая внимания на слова и фразы, выделенные курсивом, у нас возникнет ощущение, что их главная цель — сообщить нам информацию о неких языческих традициях, связанных с соборами, которые реально существуют, но остаются неуловимыми и непостижимыми для нас. Мы можем прочесть эти абзацы хоть сотни раз и быть вполне довольными своими трактовками их содержания и, однако, безнадежно упустим главное содержательное ядро, если не сумеем глубоко вникнуть в содержание слов и фраз, выделенных курсивом. Все это делает «Тайну» книгой по-настоящему инициационного характера, истинно алхимическим документом и, более того, путеводителем в алхимических поисках Камня Грааля — Камня Мудрецов, а Фулканелли — последним по-настоящему великим мастером «зеленого языка».

Разгадка головоломки

Каким же образом мы разгадали первую головоломку Фулканелли? Мы начали с того, что проанализировали значение одной точной даты, указанной нам, а именно 6 января — праздника Богоявления. В ранней церкви день Богоявления, знаменовавший день прихода волхвов, брака в Кане Галилейской и Крещения Иисуса Христа Иоанном Крестителем, имел куда более важное значение, чем сам день Рождества. Для некоторых сект внутри христианства, таких, например, как катары, Богоявление вообще было самым главным, центральным днем в церковном календаре. За совмещением этих трех событий кроется некий туманный секрет — секрет, раскрытие которого угрожало изменением концепции всей вероучительной доктрины христианства в ее изложении официальной церковью.

В этом сочетании символов мы видим, образно говоря, целую связку ключей. Так, здесь присутствует и сексуальная составляющая (брак в Кане Галлейской [185] ), за которой подразумевается сакральная Брачная ночь Святого Семейства, и официальное провозглашение Иоанном Крестителем в акте крещения Иисуса Сыном Божиим. Приход волхвов — это символ более позднего духовного течения и намек на существование неких просвещенных посвященных. Кроме того, Богоявление символизирует и другую, гораздо более древнюю традицию, чем эта христианская глосса, и в этом качестве оно представляло угрозу для церкви, которая предпочла сместить акценты и выдвинуть на первый план Рождество Христово.

185

Любопытно, что на браке в Кане Галилейской Христос совершил Свое первое чудо после выхода на земное служение, превратив воду в лучшее вино. Это дало врагам Его повод обвинить Его в волшебстве. Дело в том, что в античном мире роль вина как особой субстанции была настолько велика, что существовало и концентрированное вино, и даже сухое, кристаллическое вино, которое можно было незаметно растворить в воде и получить вино. Это был излюбленный трюк бродячих магов. Кстати, и Свое последнее чудо Христос совершил над вином, превратив его на Тайной Вечере в Свою Кровь. (Прим. пер.)