Тайны темной осени

— Странновато всё-таки для… ну, ты же сама понимаешь, кто ты, — честно призналась я. — Почему?

Она положила ладонь на перила. Смотрела в закат и улыбалась, улыбка красила её необыкновенно, рождая трогательные ямочки на щеках.

— Не знаю, как сёстры, — сказала наконец Оксана, — а я рада, что Дверь вынесла меня именно сюда. Ваш мир предоставляет свободу. Полную свободу выбора. Только ты решаешь, — ты сама! — кем тебе быть. Тварью, пожирающей души, или врачом, души спасающим. Понимаешь?

Она в курсе моей истории, поняла я. Кэл растрепала, некому больше. Но досада на Келенин болтливый язык не вышла дальше моих мыслей.

— Да, — кивнула я. — Понимаю…

— Послушай… — Оксана замялась, теребя в пальцах край своей туники, а потом вдруг выпалила: — А ты могла бы меня нарисовать?

Нет, не зря из всех сестёр она была младшей. Сохранилась в неё некая, полудетсткая ещё, наивность. Наивность и гарпия, кто бы мог подумать! А вот. Стояла передо мной одна такая.

— Зачем тебе? — спросила я.

— Петля Кассандры, — тут же ответила она. — Если в твой рисунок не поверю даже я, то он сбудется.

— Да, — почесала я в затылке, — есть такое… Но я не рисовала уже много дней.

Что тоже было правдой. С тех пор, как родила, я действительно больше не рисовала. И не хотелось. Может быть, дар мой пропал? Так же внезапно, как и появился. Я слышала, такое бывало после рождения детей…

Как будто ребёнок, покидая мамино тело, забирал её способность с собой. Вовсе не факт при этом, что у Насти прорежется страсть к рисованию. Способность не обязательно возрождалась в точности в том виде, в каком она была у родителя. Может, дочь увлечётся вышивкой бисером. Или выжиганием по дереву, как знать.

— А вот и проверим, — мотнула кудрявой головой Оксана.

— Хорошо, — решилась я. — Вот только ластоньку нашу укачаю…

Настя не стала капризничать и выделываться, уснула быстро. Я бережно устроила её в кроватке. Осторожно накинула покрывальце. В доме было тепло, отопительный сезон уже начался. В Питере его включают намного раньше, чем в южных городах. И правильно: здесь холоа наступают быстрее.

Я осторожно потянула лист из папки, небрежно брошенной на моём рабочем столе:

— Что ты хочешь, чтобы я нарисовала? — спросила я у Оксаны.

— Меня! — тут же отозвалась она, присаживаясь на краешек стола.

— Свет загораживаешь, сдвинься, пожалуйста.

Оксана послушно встала и отошла.

Волшебного карандаша у меня не было, я истратила его на исправление судьбы Ольги. Он переломился пополам, а потом и вовсе раскрошился в тончайшую пыль.

Для Оксаны я сделала рисунок в тёплых тонах. Тоненькая кудрявая девочка где-то в пресс-конференц зале какого-то, пожалуй, международного даже института. Призрачные полупроявленные крылья за спиною. И бейджик на груди: «Профессор детской трансполантологии Мрачнова Оксана»

— Ой, — серьёзно выдохнула та. — Этого не может быть!

— Правильно, — улыбнулась я, отдавая младшей гарпии лист. — В мои рисунки не стоит верить. Только тогда они начнут сбываться….

И пошли дни, один за другим, в заботах и хлопотах. Настюхины какашки, её первая беззубая улыбка, задорные песенки на младенческом языке занимали практически всё моё время. Некогда было задуматься. Некогда — вспоминать…

Дождливый июль сменился солнечным августом, а вслед за августом снова пришла осень, тронула золотыми пальцами кроны деревьев, пустила короткие липкие паутинки бабьего лета порхать в воздухе, солнце снова двинулось по небосклону в сторону юга, сокращая световой день почти по десять минут в сутки.

Однажды я видела стаю диких серых гусей, опустившийся на берега Лахтинского разлива… Огромные тяжёлые птицы подняли на мелководье невообразимый гвалт. А потом тихо снялись ночью и исчезли, словно их здесь никогда и не было.

Похоронов не появлялся. Я смирилась с болью там, где ещё жила память о его существовании. Да и не до него мне теперь было. Младенец, даже такой позитивный и улыбающийся без конца, требовал всё моё внимание, загребая попутно ещё и внимание Ольги, которая с удовольствием возилась с племяшкой, давая мне бесценные минуты долгожданного отдыха.

У меня теперь единственное желание осталось из всех, какие когда-либо были: СПАТЬ! Настюшка не кричала и не капризничала никогда, но она ПЕЛА! Просыпалась в три часа ночи и давай гнать арию за арией. Уже не уснёшь, пока её не укачаешь. А утром, в половине шестого, опять симфонический концерт под дудочку.

Молодые мамы, с которыми я свела близкое знакомство, поражались — у них-то не концерты, у них вопли Видоплясова по ночам. Но в одном мы с ними сходились: песни или вопли, а результат один: тотальный хронический недосып.

А как ты хотела, Римус? Ты мама или погулять вышла?..

Первый год пережить да второй продержаться…

…Я катила коляску по дорожке вдоль леса, отделявшего разлив от города. Жёлтые берёзовые листья уже вовсю сыпались с макушек, хотя нижние ветви ещё стояли зелёными. Настя покряхтывала во сне: она уже заметно подросла, не сравнить с тем сморщенным, закутанным в пелёнки кабачком, который мне сунули в руки три месяца назад. Теперь она была прямо ребёнок: пухлощекая, белокожая, ручки-ножки в складочках. Волосы на её головёнке скручивались тугими золотыми локонами: ох, и намучаюсь я через пару лет, ломая о густые дочкины кудри ремешки…

Возле перекрёстка, ведущего к клинике МЧС — она давно уже здесь стояла, громадный комплекс с собственной вертолётной площадкой; иногда, если повезёт, можно было увидеть, как садится или взлетает медицинский вертолёт… Так вот, возле поворота на улицу Оптиков, шла какая-то суета. Я подошла поближе — ДТП. Судя по останкам велосипеда, разбросанным по газону, по двум машинам, смятым в хлам, тут случилась трагедия…

Стояли две скорые, полиция. Немногочисленные прохожие задерживались, как вот я, посмотреть, ужаснуться, сказать себе: какое счастье, что там, на асфальте, расплескался не я и не мой ребёнок. Что там, мне самой не по себе стало.

Велосипедисты, они самые страшные ребята на дороге, особенно когда берутся спешить и потому нарушать всё, что можно нарушить и что нарушить нельзя. Он возникает у тебя под носом в самый последний момент. А масса — это мера инертности тела. Попробуй-ка останови вовремя тяжёлую машину, увильни в сторону, спаси бестолковую жизнь — ценой собственной.

Водитель одного авто, похоже, именно так и поступил. Себя погубил, встречного задел, и велосипедиста, кажется, не спас. Печальная, но увы, обычная картина для Города.