Тайны темной стороны

– Ага…, – пронеслась у меня в голове несложная мысль.

Наконец, после нескольких попыток моей провожатой угодить в сугроб, мы все-таки пришли к нужному дому. Меня усадили за стол, все было очень вкусно, хоть и немного жирновато. Ни на темы магии, ни астрологии меня, слава богу, завлечь не пытались, за что я был очень благодарен всем присутствующим. Спустя пару часов, вся компания уже изрядно попритерлась друг к другу, и, насколько я помню, даже дошли до состояния, когда начали обсуждать какие-то мировые события. Вдруг хозяйка – дама солидная и представительная – ни с того ни с сего встала над столом и спрашивает, обращаясь ко мне:

– Послушайте, у меня тут есть череп… Вы бы не хотели его забрать? А то все домашние уже на меня сердятся…

Я, признаться, оторопел. Но хозяйка и не ждала моего согласия, она убежала в другую комнату, и затем – действительно, словно священный Грааль, внесла в комнату череп без нижней челюсти. Знаете, я ведь тоже не носорог, какой-нибудь, и, надо сказать, что от удивления я потерял дар речи. Но хозяйка, видимо, так загорелась идеей отдать мне этот череп, что ее моя оторопь явно не заставила ее остановиться ни не мгновение. Она вообще не заметила во мне никаких перемен. Напротив! Она была весьма энергична, она тотчас нашла какой-то полиэтиленовый пакет, сунула туда анатомический препарат, а затем, предложила засунуть его в мой рюкзак, что тотчас же сама и проделала, опять же не ожидая от меня никакого согласия.

Вечер, наконец-то закончился, я поблагодарил за все, и за череп в особенности, и затем провез его в трамвае через весь город в простом полиэтиленовом пакете, а после я так же вез его и в поезде, и таким образом, привез домой… Надо сказать, что Руте было легче поверить в то, что где-то в Харькове я совершил человеческое жертвоприношение, а затем привез череп так сказать, в ее честь. Ну, как это водится у аборигенов Полинезии. Поверить в то, что мы сами создали некую альтернативную реальность, вероятность реализации которой вряд ли была больше, вероятности попадания метеорита в каминную трубу Лувра, она никак внутри себя не соглашалась. Но деваться было некуда – череп был вполне осязаем, и никуда не делся на другой день. Экзамен мы успешно сдали, и, затем были и другие экзамены….

Но, спустя какое-то время, что-то расстроилось в нашем союзе. Сначала мы перестали вместе Видеть, а потом все просто закончилось. Магу нельзя жить без веры. Более того: безверие – смерть мага. Поначалу, видимо, мир отпускает начинающему некий «кредит», но если он не в силах поверить даже в то, что сам делает, то сила его постепенно иссякает, и тогда он или она остается просто один на один с дефицитом, очередями, квартирным вопросом, враньем политиков и чиновников… В общем, со всем тем, что и наполняет жизнь нормального человека, твердо стоящего обеими ногами на этой земле.

Омата

Плотный, словно обезжиренное молоко, туман стоял уже несколько дней. И за всей этой завесой где-то глубоко в лесу что-то клокотало, кто-то, казалось, ворочался, недовольно порыкивая. Откуда-то слева раздались леденящие душу вскрики и всхлипывания. Видимо, это проснулась белая куропатка. Слышалось, как кто-то-то пробежал совсем близко от кромки леса, хрустя валежником, и уносясь, куда подальше от запаха ружейной смазки, исходящего от всей нашей компании…

Мы пробирались почти на ощупь в темноте около часа, стараясь идти как можно тише: в тумане звуки разлетаются очень далеко. Брайан остановился и махнул рукой: стой, заряжай. Стараясь не лязгать затвором, я загнал три патрона и поставив ружье на предохранитель, повесил затем его на шею, параллельно земле. Брайан сделал горизонтальное движение рукой, похожее на магический пасс и мы двинулись, тихо и не спеша, каждый уже в свою сторону. Мы шли очень медленно не издавая звуков, словно призраки, практически неразличимые в ночи, хотя оранжевый цвет шапок уже понемногу стал различаться на коротком расстоянии.

Добравшись до большого дерева на северном склоне, я огляделся, и, отметив направления, куда двигались остальные, стал налаживать крючья. Минут через двадцать я уже сидел наверху. Сидение было прихвачено цепью к толстому стволу намертво. Подвесив рюкзак на суку за карабин, и положив ружье на две горизонтальные ветки, я сел, облокотившись о толстый замшелый ствол. До рассвета еще оставалось что-то около часа. Время тянулось медленно, было холодно и сыро, и лес плакал, собирая клочья тумана в большие капли, и роняя их – то там, то тут на палую листву. Несмотря на легкий ветерок, серая мгла вовсе не прояснялась, но местами, казалось, что она наоборот собирается в большие плотные стога. Птицы в массе еще не проснулись, и было по-прежнему очень тихо. Единственным звуком, кроме падающих капель, был едва слышный тепловозный гудок, подающий голос откуда-то издалека, словно бы даже из другой вселенной. Впрочем, и он вскоре канул в какую-то одному ему известную даль. Небо стало сереть и спустя какое-то время уже рассвело настолько, что можно было рассмотреть циферблат часов. Еще немного, и вот я уже начал различать оранжевые пятнышки курток моих приятелей, рассевшихся по сторонам на опушке леса. Вот уже можно стрелять. Я сидел и вслушивался в шорохи леса: олень ходит очень тихо. Меня всегда удивляло, что всякая пузатая мелочь вроде белки или енота, создает шума гораздо больше, чем два оленя, пробирающихся сквозь густые заросли кустарника.

Внезапно, я увидел в тумане какое-то движение. Это было что-то вроде медленного проявления фотографического изображения. Вот проявилось дерево, а вот… Это был олень! Нет, точно! Правда, он стоял далеко: метров двести от меня, но может быть, он пойдет в мою сторону, или же на кого-то из ребят. Я взял бинокль, решив понаблюдать, куда он намерен двигаться. Но олень исчез… Вот оно, дерево, а оленя под ним нет! Что за чертовщина! Убираю бинокль – стоит… Смотрю в бинокль, пытаюсь менять резкость – тщетно. Никого… Я взял ружье, поставил на прицеле среднее увеличение, смотрю… Перекрестье есть, дерево стоит… Оленя нет… И тогда я вспомнил одну историю…

Случилось это сколько-то лет назад, когда наша дружба с Джейсоном, одним из самых странных людей в моей жизни, еще теплилась. Он, хоть и был в основном немногословен, но все же иногда вносил в мою жизнь какую-нибудь интересную, доселе неслыханную историю. Я бы, наверное, сегодня не вспомнил об этом, если бы не случай, оставивший, как и тогда в душе нечто странное, похожее на какое-то глубокое, но совершенно бесполезное сострадание…

Случилось так, что мы уже третий день гнали лося вдоль хребта Чахо-Коа, что на языке могавков 33 значит, вроде бы «звериные тропы». Мы шли уже часов десять, почти непрерывно, через болота и буреломы, лишь изредка останавливаясь хлебнуть воды, осмотреться или поставить отметку на GPS. К вечеру мы его настигли в широкой, почти безлесной долине. Сил радоваться уже не было…

33

Могавки – «народ кремня» – племя североамериканских индейцев, проживающее в штате Нью-Йорк, Онтарио и Квебеке

Солнце скрылось за горами, стало темно и тихо. Только что, выпотрошив тушу, растянув ее на распялках и завесив на дерево, мы, наконец, помылись в ледяном ручье и сели ужинать. У костра все сидели молча, ковыряя в миске макароны с тушенкой: от усталости есть не хотелось совсем. Чугунная тяжесть слилась в ноги и поясницу, и сразу, как только мы сели, мгновенно словно бы затвердела. Вскоре, стало по-настоящему холодно, с гор начал сползать туман. Кое-как расправившись с едой, я и мои приятели повалились возле костра на рубленый лапник. Джейсон покуривал трубку, а мы с Чаком потягивали из фляжки время от времени что-то крепкое. Костер стал гореть слабее: никто не хотел вставать за дровами, и потому становилось все прохладнее. Чак в очередной раз хлебнул, и, передавая мне фляжку, вдруг изменившись в лице, потянулся за винтовкой.

– Что случилось? – испугался я.

Вместо ответа он лязгнул затвором, и дослал патрон в патронник. Я вскочил, схватил свой карабин и стал глядеть туда, куда смотрел Чак. Но там был просто мрак: ничего особенного я не увидел.

– Что случилось? – повторил я вопрос.

Чак по-прежнему молчал. Он уже встал, и, держа карабин на полусогнутых руках, по-прежнему всматривался куда-то в темноту. Джейсон невозмутимо курил.

– Да что такое, черт побери!– не выдержал я.

– Медведь, – прошептал он. – Метров пятьдесят отсюда, или меньше…

– Не вижу…– сказал я, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме.

Джейсон повернулся и тоже стал всматриваться. Затем он снова повернулся к костру и затянулся своей трубкой. Меня это окончательно сбило с толку.

– Ты видел что-нибудь?

Джейсон лишь махнул рукой:

– Это не медведь, – коротко ответил он и стал выбивать трубку об носок сапога.

Чак посмотрел на него:

– Ты что ослеп? Вот же он… Стоит до сих пор, – сказал он почти шепотом.

– Да видел я… – ответил Джейсон немного лениво. – Оставь его. Пусть идет. Не наше это дело…