Тайны затерянных звезд. Том 4

Самодельные стены, самодельные двери, самодельные спальные места — все было очень грубым и наспех сделанным, потому что сделать нужно было много всего, а время пребывания на каждой станции было строго ограничено.

Несколько раз мы даже не успевали завершить работу до того момента, пока жители не узнавали нас и не приходилось бежать оттуда сломя голову. Доделывали уже потом, порой прямо во время перелёта. Понимая, что нам больше нет места там, где мы привыкли быть, пытались создать для себя место сами.

И вот теперь всё это никому не нужно. Кривые, но душевные, сварные швы, самые дешёвые двери, а то и вовсе — полусгнившие тканевые занавески там, где двери купить не успели, — пущенная прямо по внутренним стенам перепутанная проводка… Всё это уже никогда больше никому не пригодится. По крайней мере, никому из тех, на кого было рассчитано изначально. Кто всё это делал.

Даже звери и птицы Виты почему-то не стали обживаться в брошенном «Спектре» — то ли их пугало то, что он целиком из металла, то ли не смогли проникнуть внутрь, то ли ещё что-то… Но факт остаётся фактом — пока я двигался по внутренностям корабля, подсвечивая себе терминалом, как фонариком, я не наткнулся ни на один признак жизни. Даже растений нигде не видать, ни из одной щели не торчит ни одного росточка. Словно природа изо всех сил старалась не замечать «Спектр» и уж тем более — ни в коем разе не делать его частью себя. Обрасти, затянуть, закапсулировать, как человеческое тело капсулирует инородное тело, изолируя его от остальных тканей.

Я шёл, не торопясь, но всё равно через две минуты уже прибыл на мостик. «Мостик» — это, конечно, громко сказано, это скорее просто кокпит на двух пилотов и командира отряда, и весь десант сюда не поместился бы, даже если бы упихивали извне, но мы всё равно по привычке называли его именно так.

И уж тем более это не походило на мостик «Затерянных звёзд», где и диванчику место нашлось и даже маленькому столику. Тут вообще не было никакой мебели, кроме трех кресел. Два из них были пилотскими, и стояли соответствующе — в вырезах главной консоли, где и располагались пилотские посты. Рычаги управления, конечно, мы вырвали с корнем, когда оставляли тут «Спектр», но вот кресла трогать не стали — только морока лишняя.

Третье кресло торчало точно посередине, приподнятое на небольшом помосте, и его окружали свисающие с потолка кронштейны с торчащими проводами. Раньше на них располагались мониторы, выводящие тактическую обстановку по требованию командира отряда, для которого это кресло и предназначалось.

Это моё кресло. Я сидел в нём сотни раз, я вёл «Спектр» через огонь, вакуум и самые агрессивные атмосферы. Я отдавал указания, куда, как и с какой стороны подходить, когда и как выгружаться, я начинал атаки и инициировал отходы после удачного завершения миссии.

Не удержавшись, я закрыл глаза, поднял руку, вытянул указательный палец и безошибочно ткнул им в жёсткий подлокотник кресла — туда, где его пересекала короткая, но глубокая царапина. Сдвинул палец на несколько миллиметров — ещё одна. И ещё одна. И ещё десяток.

Так я отмечал удачные операции, проведённые моим отрядом. Сто девятнадцать отметин — сто девятнадцать операций.

Это, конечно, формально было порчей принадлежащего Администрации имущества, но все, кто об этом знал, всегда закрывали на это глаза. Как и на то, что корабельные техники нет-нет, да и приделывали к «Спектру» какую-нибудь новую, неучтённую конструкцией, деталь, модернизируя бот таким образом под наши просьбы. А детали потом списывались то по сроку годности, то просто утерянными. А всё потому, что авторитет «Мёртвого эха» был не просто на высоте — он был выше всех возможных высот.

И тем больнее было падение.

В каком-то смысле, «Спектр» в его нынешнем состоянии — это самая яркая и красноречивая иллюстрация истории отряда, какую только можно выдумать. Хищный стремительный стелс-бот, выныривающий из ниоткуда неожиданно для противников, игнорирующий все системы обнаружения и защиты, а то и просто насмехающийся над ними, наносящий удар кораблям и станциям в самое чувствительное место — во внутреннюю структуру, в тех, кто обеспечивает работу этих самых кораблей и станций…

И вот теперь он лежит, поглощённый буйной природой зелёной планеты, и никто даже не знает, что он тут вообще есть. От него осталась только лишь одна гулкая пустая оболочка, и даже дикие твари не решаются с ним связываться.

Вот только одно различие всё же есть. Я-то, в отличие от «Спектра», нашёл тех, кто принял меня. И пусть это самые отбитые, наглые, рисковые, а иногда и вовсе безрассудные «пираты», но это именно тот вариант, что и был нужен.

А всё потому, что корабль, в отличие от меня, не способен открыться без посторонней помощи. Не способен впустить в себя других.

Впрочем, я и про себя так думал.

А оказалось — могу.

Значит, и «Спектру» тоже нельзя отказывать в этом. Да, конечно, это холодная мёртвая железка, и я это прекрасно понимаю… Но в то же время я не могу в полной мере считать его бездушным. Слишком много мы вместе пережили. Слишком часто я сжав зубы уговаривал его протянуть ещё немного, глядя при этом на гаснущие одну за другой цепи питания двигателей. Слишком много раз он проносил нас через облака огненных разрывов от попаданий в цели-обманки, исправно скрываясь от сканирующего излучения противника.

Так что, когда я буду покидать корабль, я не стану закрывать за собой дверь. Пусть в сердце корабля тоже кто-нибудь поселится. Пусть даже это будет тот ящер, которому я обжёг морду зарядом бластера. Будем считать, что я так извинился перед ним.

Тем более, что после моего визита в корабле всё равно не останется ничего, что следовало бы защищать.

Я снова достал нож Кайто, пальцами развернул его обратным хватом и вонзил в обшивку спинки капитанского кресла. Затрещала под лезвием ткань, я повёл нож вниз, распарывая от шва до шва, и в свете всё ещё зажатого в зубах терминала в глубине белого наполнителя блеснул металл.

Я вонзил нож острием в подлокотник, прямо рядом с зарубками, запустил в спинку кресла руку, подцепил пальцами стальной уголок, и извлёк наружу то, за чем и пришёл. Наш архив с компроматом, который мы собрали за всё время нашей маленькой войны с Администрацией.

Плоский серый диск, выполненный из самых прочных и термостойких сплавов, которые только были известны на то время человечеству. Внутри — гелевая прослойка, защищающая архив от кинетического воздействия, вплоть до такой степени, что сверху можно небольшой корабль приземлить, и ничего не случится. Внутри, разумеется, абсолютный вакуум, чтобы присутствие кислорода или даже просто находящейся в воздухе воды не повредило содержимое, даже если храниться оно будет целый век.

В таких хранилищах Администрация передавала особо ценные приказы, которые нельзя было доверить даже шифрованным каналам связи. Каждая двадцатая операция, выполненная нашим отрядом, начиналась именно с такого контейнера.

Логично, что это были именно те операции, память о которых заставляла нас позже продолжать свою борьбу с системой, даже несмотря на то, что Администрация объективно брала в этой борьбе верх.

А теперь там лежит смерть Администрации. Такое количество грязи, свидетельства таких преступлений против всего человечества, что в ней утонет весь космос, если это обнародовать. Достаточно будет обнародовать лишь только тот факт, что глэйп — это побочный продукт фармакологических разработок всё той же Администрации, и что на самом деле его распространение контролирует она же, и именно по этой причине официальный наркотик формально не является запрещённым… Ох, что тогда поднимется.