Тайные страницы истории
Шрифт:
Впрочем, некоторые искушенные в сферах высокой политики функционеры (как у нас, так и на Западе) высказывают мнение, что заявление выплатить 400 миллионов долларов — не более чем политическая декларация, смысл которой — получить отсрочку Парижского клуба банкиров на выплату половины долга еще на 25 лет. Оплата второй половины аналогичным образом уже реструктурирована Лондонским клубом. А за четверть века много воды утечет…
У пессимистов еще более мрачные прогнозы. Во имя сиюминутного улучшения отношений с могущественными западными и восточными партнерами вопрос о российском золоте за границей вообще будет закрыт и под ним подведут окончательную и жирную черту. За рубежом эта идея вызывает бурю восторга. Но что-то
Неужели прозябать, уповая на старую русскую пословицу о том, что долги не дают умирать?
Валерий Болтромеюк
«ЛУБЯНСКИЕ» СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА
Есть архивные документы, не требующие комментариев. Уже в самом их тоне и стилистике любой непредвзятый читатель найдет то, что и должны фиксировать и сохранять для потомков эти бумаги, порой заключающие в себе взрывную силу фугаса. Вкус, цвет и запах отшумевшего времени. Быт, нравы, социально-психологический климат общества и расстановку общественных сил.
К числу таких документов относятся и предлагаемые вниманию читателей прежде неведомые им «лубянские» страницы жизни Михаила Афанасьевича Булгакова.
Об этом уникальном явлении русской культуры написаны тома. На судьбе этого писателя и человека выстроено множество литературоведческих теорий и историко-политико-философских концепций.
Сегодняшняя публикация, пожалуй, поколеблет некоторые из них. С одной стороны, это, конечно, печально. С другой — мы все (опять при полном и единодушном одобрении) разве не договорились очистить наконец нашу историю от разного рода конъюнктурных наслоений?
Правда, как только общество приняло такое решение, с ним произошла странная, с точки зрения нормальной логики, вещь. Едва приступили к следующему этапу, а именно к выяснению традиционного вопроса «кто виноват?», — общество утратило свою воодушевленную монолитность.
И вдруг оказалось, что едва ли не 90 процентов его непричастно к тому, что происходило и произошло, приведя страну к тому состоянию, в каком она сегодня находится.
Виноватой же во всех грехах оказалась, по утверждению общественного мнения (насколько оно действительно общественное в наш век ставших вдруг безразмерными понятий?), одна-единственная, самая подчиненная изо всех жестко состыкованных государственных структур. Которая по воле того же «общества» (или проще «народа») решениями народного же правительства, утвержденными еще более высокой — партийной — властью (см. сборники ныне уже несекретных государственных документов), в приказном порядке обязана была заниматься тем, чем она занималась. А именно — сохранением специфических свидетельств нашего общего участия в строительстве нового мира. От которых так стыдливо отворачиваются и открещиваются теперь.
Не нравится нам наша собственная история.
Но ведь, извините, мы сделали ее такой своими собственными руками. И те, кто бездумно одобрял что ни попадя. И те, кто «от имени и по поручению» делал с историей что хотел, в зависимости от нрава и собственных представлений о роли личности в историческом процессе.
Всем вместе и расхлебывать кашу, которую заварили.
Не нравится? Так давайте построим другую жизнь, в которой будут другие нормы и правила общежития, цели, идеалы и нравственные ценности — исключающие «складирование» в запасниках государственной памяти документов, подобных тем, о которых одни теперь шумят «открыть архивы нараспашку!», другие — «уничтожить, чтобы и следа не осталось!».
Легко понять ищущих правды. Как не составляет труда вычислить, кто и почему требует второго. Пойти этим путем — значит покрыть
страну и себя позором, от которого не отмыться и правнукам.Пусть уж история останется такой, какой ее сотворили. В назидание потомкам. Как подсказка им, чего не нужно бы делать и как не следует жить.
Несколько слов об архивах, с которых начался наш разговор, и о людях, чьими стараниями появились на свет и сохранились до наших дней публикуемые ниже документы.
Архивам в нашей особо ментальной стране фатально не везет. Вспомним, по какому остаточному принципу, начиная с 1917 года, обеспечивалось и продолжает обеспечиваться их существование и какие деньги платит государство архивистам за их труд.
Ни в одной государственной кладовой наши вожди не вели себя так бесцеремонно, как делали это в архивах. И чем закрытее был архив, это хранилище вещественных доказательств для исторического суда, тем чудовищнее было руководящее самоуправство.
Архивы Лубянки, вокруг которых кипит столько страстей, в этом смысле не составили исключения.
Потому иной раз с таким опозданием и подчас в неполных «комплектах» выходят из здешних хранилищ на свет документы, которые для дела восстановления исторической правды необходимы как воздух.
Публикуемые ныне оперативные сводки и сообщения собирали, как теперь принято говорить, профессионалы спецслужбы.
Среди них, как и везде, были разные люди.
Были такие, кто испытывал наслаждение, становясь хозяином чьей-то судьбы. Были и такие, как упоминаемые в некоторых документах Шиваров и Илюшенко. За потерю политической бдительности и либерализм к классовым врагам (терминология тех времен) они в свой час получили те же мучения, от которых в пределах своих возможностей, мизерных в эпоху тотальной слежки, пытались спасать других.
Они «собирали данные», подчиняясь приказу. Но создавали все эти справки (по-русски сказать, доносы), профессионально наполняя их соответствующей «фактурой», другие.
Как ни горько, а придется это признать. И делать все, чтобы подобные «бумаги» больше никогда не появлялись на свет.
Стилистика и орфография документов оставлены в неприкосновенности. Исправлены лишь явные опечатки.
№ 110
Был 7/111-25 г. на очередном литературном «субботнике» у Е. Ф. Никитиной (Газетный, 3, кв. 7, т. 2–14–16).
Читал Булгаков свою новую повесть. Сюжет: профессор вынимает мозги и семенные железы у только что умершего и вкладывает их в собаку, в результате чего получается «очеловечение» последней.
При этом вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах:
1) У профессора 7 комнат. Он живет в рабочем доме. Приходит к нему депутация от рабочих, с просьбой отдать им 2 комнаты, т. к. дом переполнен, а у него одного 7 комнат. Он отвечает требованием дать ему еще и 8-ю. Затем подходит к телефону и по № 107 заявляет какому-то очень влиятельному совработнику «Виталию Власьевичу» (?), что операции он ему делать не будет, «прекращает практику вообще и уезжает навсегда в Батум», т. к. к нему пришли вооруженные револьверами рабочие (а этого на самом деле нет) и заставляют его спать на кухне, а операции делать в уборной. Виталий Власьевич успокаивает его, обещая дать «крепкую» бумажку, после чего его никто трогать не будет. Профессор торжествует. Рабочая делегация остается с носом.
«Купите тогда, товарищ, — говорит работница, — литературу в пользу бедных нашей фракции».
«Не куплю», — отвечает профессор.
«Почему? Ведь недорого. Только 50 к. У Вас, может быть, денег нет?»
«Нет, деньги есть, а просто не хочу».
«Так значит Вы не любите пролетариат?»
«Да, — сознается профессор, — я не люблю пролетариат».
Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории.
Кто-то не выдерживает и со злостью восклицает: «Утопия».