Тайные страсти

Разумеется, было бы безумием довериться этому человеку, не выяснив сначала, что кроется за его неожиданным предложением о помощи.

— Признайтесь, мистер Чапел, что это значит для вас помимо значительного вознаграждения, которое, как вам должно быть известно, я могу заплатить?

Зеленые глаза Гарета сузились, а губы скривились в усмешке, когда он добавил:

— Почему-то мне кажется, что вы из тех, кто заинтересован в исполнении правосудия ради самого правосудия.

— В таком случае вы ошибаетесь, милорд, — ответил Чапел, впервые с начала разговора проявив какие-то признаки волнения. — Скажите, что вам известно о некоем Ричарде Нортрапе, графе Шербруке?

Шербрук…

Гарет нахмурился, удивленный неожиданной переменой темы разговора. Это имя ничего ему не говорило, не видел он также и причины, по которой Чапел задал такой вопрос, поэтому просто пожал плечами и отрицательно покачал головой.

Во взгляде Чапела мелькнула жалость.

— В таком случае вам предстоит узнать о себе правду, милорд. Все эти годы вы называли себя Гаретом Ричвайном. Однако это не настоящее ваше имя. Вы — Уильям Нортрап, законный наследник графа Шербрука. Что же касается той несчастной леди, которую вы считали своей матерью, то не она произвела вас на свет.

«Не она произвела меня на свет…» Эти слова молнией сверкнули в сознании Гарета, растревожив старые раны. Прошло уже столько лет, что воспоминания о матери стали весьма смутными: мрачная, с тусклыми глазами, состарившаяся раньше времени, мучимая каким-то демоном, которого она старалась умилостивить джином…

Гарет всегда любил мать несколько настороженно, потому что никогда не мог угадать, в какой момент демон освободится от пут алкоголя и с сокрушительной силой обрушится на них обоих. Впрочем, его скорбь после смерти матери была непритворной, как и чувство вины из-за облегчения, которое он испытал, пролив слезы печали.

— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил Гарет, решительно отбрасывая неприятные воспоминания. — Моей матерью была Элспет Ричвайн, служанка, соблазненная богатым знатным хозяином, моим отцом, и выброшенная на улицу вскоре после моего появления на свет. Кажется, хозяйка дома воспротивилась перспективе лицезреть, как свидетельство неверности Его Светлости бегает по поместью в коротких штанишках.

— Поверьте, леди Шербрук никогда не беспокоилась на этот счет, — возразил Чапел. — Лорд Шербрук не смотрел ни на одну женщину, кроме своей жены. Он действительно был вашим отцом… но вашей настоящей матерью является леди Шербрук.

— А Элспет Ричвайн была…

— …неуравновешенной молодой женщиной, укравшей вас у законных родителей, когда вам еще не исполнилось и двух лет.

— Просто бессмыслица какая-то…

— Вовсе нет, милорд, разумеется, прошло уже столько лет, что многие считают вас умершим…

— …кроме вас, — хмуро закончил Гарет, со сжатыми кулаками шагнув к сыщику, его вдруг охватил леденящий душу страх, заставивший на миг забыть о реальной опасности. — Вы напрасно беспокоились, мистер Чапел. В последний раз прошу вас покинуть мою камеру, иначе меня точно повесят, но уже за ваше убийство…

С этими словами Гарет круто развернулся и направился к кровати, опасаясь, что не справится с собой и, в конке концов, набросится на сыщика. Впрочем, откуда же Чапелу знать, что эти безумные предположения вызвали в его душе боль, оживили мечты, давным-давно похороненные в глубинах сердца.

На какое-то мгновение Гарет снова стал тщедушным забитым двенадцатилетним подростком, одиноко пробирающимся по грязной улочке бедняцкого квартала, стараясь укрыться от беспощадного зимнего ветра. Его руки и ноги обморожены, несмотря на намотанные на них грязные лохмотья, но он мужественно борется со слезами боли… Правда, бывали в жизни Гарета и более трудные времена, особенно после того, как он сбежал от человека, к которому его отдали в ученики. Именно тогда Гарет познакомился с недремлющим зверем, что зовется голодом и непрерывно вгрызается во внутренности. «Может быть, именно сегодня наступит тот самый день». После смерти матери, которая умерла от джина, ставшего в последние несколько лет ее единственным утешением, Гарет шесть месяцев изо дня в день неустанно повторял про себя эти слова. Он надеялся, что, может быть, именно сегодня наступит тот день, когда за ним, наконец, придет его знатный отец и, завернув в длинный шерстяной плащ, увезет в позолоченной карете в великолепный дом, в котором никто не страдает от холода, голода или отсутствия любви…

Однако этот день так и не наступил, и любовь мальчика, лелеемая им к неизвестному отцу, в конце концов превратилась в ненависть, холодную и непрощающую, как лондонские улицы.

— Так значит, вы не хотите прочесть письмо, которое ваш отец написал мне двадцать пять лет назад?

Вопрос прервал размышления Гарета. Он медленно повернулся, наблюдая, как сыщик достает из внутреннего кармана пожелтевший листок бумаги. Гарет не собирался принимать это послание в качестве доказательства утверждения Чапела, однако какая-то неодолимая сила заставляла его не сводить глаз с письма.

Возможно, это очередная уловка, способ пришить ему еще одно преступление. Но с другой стороны, у Чапела не было видимых причин лгать по такому поводу. Душу Гарета раздирали сомнения и недоверие. Смятение мыслей подняло на поверхность давно забытые вопросы и разрозненные обрывки воспоминаний. В конце концов Гарет протянул руку и взял письмо.

Судя по всему, этот листок за прошедшие годы сгибали и разворачивали столько раз, что он грозил неминуемо рассыпаться. Взгляд Гарета медленно скользил по строчкам, улавливая сдержанную мольбу в выведенных размашистым почерком четверть века тому назад словах:

«Мистер Чапел, вас рекомендуют как одного из лучших на Бау-стрит, и я обращаюсь к вам за помощью. Наш любимый сын был похищен из нашего дома женщиной, заботам которой его доверили. Пока мы не обнаружили ни одной нити, указывавшей на местонахождение маленького Уилла, а похитительница до сих пор еще не потребовала выкупа за его возвращение. Если вы согласны нам помочь, мой кучер сообщит вам прочие относящиеся к делу подробности, а затем без промедления отвезет в поместье. Прилагаю банковский чек на покрытие ваших неотложных нужд. С благодарностью. Шербрук».

Гарет не сразу поднял глаза от письма, а когда в конце концов, оторвался от него, встретился с проницательным взглядом сыщика, не выдавая своих чувств, он снова сложил лист бумаги и произнес:

— Итак, у графа Шербрука был маленький сын, которого похитили. И вы думаете, что я и есть тот самый мальчик? Скажите, мистер Чапел, как вы собираетесь доказать, что я… это он? Через столько-то лет?

Чапел хитро улыбнулся.

— Во-первых, женщину звали Элспет Ричвайн, как и ту, которая называла себя вашей мамой. Во-вторых, вы с ним одного возраста и похожи на его светлость, — сыщик помолчал, затем показал на бицепс Гарета, обнажившийся в оторванном рукаве рубашки. — Кстати, не последнюю роль в этом деле играет татуировка: этот волк. Впервые я заметил его во время вашего ареста, и сразу же начал наводить справки.

— Вы хотите заставить меня поверить в то, что наследнику Шербруков нанесли иглой татуировку?

— Едва ли, милорд, но взгляните на печать на письме.

Гарет перевернул листок и действительно увидел свисавшую с одного угла печать красного воска. Несмотря на то, что воск немного потрескался от времени, на нем сохранилось ясное изображение геральдического зверя: волк, стоящий на задних лапах.

Гарет ощутил странное стеснение в груди. Даже мельком взглянув на печать графа Шербрука, можно было уловить поразительное сходство между изображением волка на воске и существом, вытатуированным на предплечье Гарета.