Тайные судьбы

– Может, нам следует обо всем ей рассказать? Может, ей лучше знать правду?

– Ни в коем случае. Если мать узнает, что Дженни дочь Марины, разразится международный скандал. Она способна оповестить об этом весь свет. Она отравит Марине жизнь.

– Ты забываешь, что официально Дженни не является дочерью Марины. Она наша с тобой дочь. Мы удочерили ее по закону. Что, если мы скажем твоей матери только это и не больше? Скажем, что удочерили Дженни, но скроем, кто ее мать?

– Ей покажется подозрительным, что новобрачные немедленно удочерили ребенка, а не попробовали сначала завести своего собственного.

– Давай скажем ей, что я не могу иметь детей.

Питер повернулся к Чарли и посмотрел на нее. Чарли увидела боль в его глазах.

– Я с тобой не согласен. Ты забываешь, что мы хотим иметь детей. Разве не правда, что мы с тобой мечтаем о собственных детях?

– Да, конечно, Питер. Я совсем запуталась и не знаю, что говорю.

– Так что давай действовать. – Он просунул руку под ее ночную рубашку. – Давай не откладывать это в долгий ящик. Как только ты забеременеешь, все забудется. Она примирится с Дженни и с нами тоже. Особенно если у нее будет внук, которому она передаст текстильную компанию «Хобарт».

Чарли обняла и поцеловала Питера долгим поцелуем, отвечая на его ласки.

– Блестящая идея, мистер Хобарт, – шепнула она.

– А пока, – тоже шепотом заметил Питер, – постарайся все-таки завоевать симпатии матери.

Чарли вздрогнула.

– Нет, Питер, из этого точно ничего не выйдет.

– А ты попробуй. Ты умная, красивая, привлекательная. Если ты перестанешь бегать от матери, а покажешь себя с лучшей стороны, я уверен, она полюбит тебя так же, как я.

– Я не знаю, с чего начать.

– А ты хорошенько подумай.

Но в глубине души Чарли не верила, что когда-нибудь Элизабет Хобарт примирится с ней и с Дженни.

Целых два года Чарли безуспешно пыталась забеременеть. Гинеколог объяснил, что у нее загиб матки, это уменьшало ее шансы иметь ребенка, но не лишало надежды.

– Расслабьтесь, – советовал ей врач.

– Расслабься, – твердила ей мать после того, как Чарли все ей рассказала. – У меня тоже загиб матки. И шестеро детей.

Но Чарли не могла расслабиться. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что новый день принесет перемены и что ее жизнь станет такой, какой она виделась ей в мечтах. Каждый вечер Чарли молилась, чтобы завтра Элизабет Хобарт смягчилась и сказала ей хотя бы одно доброе слово. Но Чарли напрасно ожидала добрых слов, она их так и не услышала и в конце концов пришла к выводу, что ей все-таки следует благодарить судьбу: как и предсказывал Питер, Элизабет не пошла дальше обвинений. Если холодный взгляд и равнодушие были оружием, с помощью которого Элизабет пыталась запугать невестку, то Чарли готова была терпеть эту пытку. Питер и Дженни стоили такой жертвы.

Пока Питер проводил почти все время в конторе или путешествовал по всему свету, Чарли заботилась о Дженни. Она восхищалась тем, как стремительно росла дочь, какими крепкими и быстрыми стали ее ножки, какой доброй и доверчивой сделалась ее улыбка, какими нежными и ласковыми были ее объятия. Когда Дженни исполнился год, она начала ходить. А очень скоро после этого начала говорить. «Мама» было самым первым ее словом.

Восторг Чарли омрачался лишь тем, что Дженни действительно была совсем не похожа на ту женщину, которую называла мамой, и на своего отца Питера. Чарли грезила о том дне, когда на свет появится их собственное дитя, их плоть и кровь, плод их взаимной любви, а не их любви к Марине.

Однажды, холодным осенним утром 1982 года, Чарли медленно прогуливалась с Дженни, держа ее за руку и приноравливаясь к неровным коротеньким детским шажкам. Они гуляли по парку вокруг особняка и, как всегда, зашли на конюшню. «Лошадка» было любимым словом маленькой Дженни.

Из всех времен года Чарли особо выделяла осень, с ее пожелтевшей душистой сухой листвой, напоминающей ей о чудесных днях в колледже, о веселье и трогательной дружбе, которые она делила с Мариной и Тесс. Она погрузилась в воспоминания о подругах, об их долгих беседах и ужинах с холодной пиццей и не заметила, как их догнал Питер.

– Как сегодня поживают мои прекрасные дамы? – спросил он и поцеловал в щеку сначала Чарли, а потом Дженни.

– Лошадка, – немедленно отозвалась Дженни.

Питер рассмеялся и повернулся к Чарли.

– Мне придется уехать на несколько дней, – сказал он.

– Как, опять?

Казалось, Питер больше отсутствовал, чем присутствовал, словно Элизабет намеренно старалась их разлучить и лишить нормальной спокойной жизни, словно ее целью было постоянно держать их в напряжении.

– Что поделаешь, любимая. Работа есть работа.

Чарли поправила бархатную шапочку на голове Дженни.

– Чем больше ты отсутствуешь, тем меньше у меня шансов забеременеть.

– Ты помнишь, что сказал доктор. Тебе следует расслабиться.

– Как я могу расслабиться, если ты оставляешь меня здесь одну.

– Ты здесь не одна.

Чарли не стала напоминать Питеру, что, за исключением Дженни, она здесь все равно что одна. Уже не раз Чарли спрашивала себя, а не допустила ли она ошибку, не уступив Элизабет тогда, два года назад. Взяв Дженни за руку, Чарли двинулась дальше.

– Я вернусь в конце недели! – крикнул ей вслед Питер.

Чарли кивнула, но не могла заставить себя обернуться и посмотреть ему вслед. Как не могла и посмотреть вперед, на череду предстоящих пустых дней без Питера, пустых дней в особняке Хобартов, где она была не больше чем пленницей.

Она услышала, как Питер бегом догоняет их.

– А почему бы тебе не навестить своих в Питсбурге?

– Нет. Отец с матерью сейчас оба работают.

Чарли не посмела сказать Питеру, что она просто не решается ехать домой: ведь в семье О’Брайанов ее, не в пример другим детям, считали хорошо устроенной. Она не могла огорчить родителей и услышать от них: «Мы же тебе говорили». Чарли взяла Дженни на руки.

– Я тебе скажу, что мне нужно, Питер. Мне нужна работа.

– Зачем тебе работа, когда она у тебя есть. Ты воспитываешь Дженни.

Чарли промолчала.

– Так как, продержишься тут без меня?

– Как всегда, Питер.

Он рассмеялся невеселым смехом.

– Иногда я опасаюсь, что вернусь и найду два трупа: вы с матерью задушили друг друга.

– Твоя мать не подходит ко мне настолько близко, чтобы я могла совершить подобное преступление.

– Послушай, Чарли, может, ты еще раз постараешься...

Чарли остановилась у загона, где конюх прогуливал стройную гнедую кобылу. Элизабет держала полдюжины лошадей, хотя сама на конюшне никогда не показывалась. Она не интересовалась лошадьми, но не жалела денег на их содержание и щедро награждала удачливых наездников за выигранные призы на состязаниях, на которых тоже никогда не присутствовала. Чарли считала, что вся эта показуха свидетельствует о холодном и расчетливом уме Элизабет Хобарт.

Молодая женщина следила за бегом кобылы и раздумывала над тем, сколько призов ей надо выиграть, чтобы не очутиться на бойне.