Тайные убийцы

— Произошла неожиданная вещь, — ответила Консуэло. — Очень неприятная.

— Мы встречаемся как раз для того, чтобы это обсуждать.

— Вы попросили меня устроить так, чтобы после нашей беседы во вторник вечером меня ждал дома кто-нибудь из членов семьи, — сказала Консуэло. — Я попросила сестру. Она пришла, но не могла оставаться долго. Мы поговорили о сеансе. Она увидела, что я спокойна, и ушла. В среду днем она позвонила мне, чтобы узнать, по-прежнему ли у меня все в порядке, мы поболтали, и она вспомнила, о чем хотела спросить меня накануне вечером. Мой новый смотритель бассейна.

— Смотритель бассейна?

— Он следит за бассейном. Проверяет кислотность воды, чистит дно, снимает грязь с поверхности, удаляет… — начала перечислять Консуэло, нарочно погружаясь в детали.

— Хорошо, Консуэло. Я не собираюсь профессионально заниматься очисткой бассейнов, — прервала ее Агуадо.

— Дело в том, что у меня нет никакого нового смотрителя, — пояснила Консуэло. — Каждый вторник, днем, приходит один и тот же парень, и так с тех пор, как я купила дом. Мне этот человек достался в наследство от предыдущих хозяев.

— И что же?

Консуэло попыталась сглотнуть, но не смогла.

— Моя сестра описала его, и оказалось, что это тот омерзительный chulo [75] с площади Пумарехо.

— Очень неприятно, — согласилась Агуадо. — Конечно, вы забеспокоились. Вызвали полицию и остались с детьми. Это вполне понятно.

Молчание. Консуэло склонилась на бок в кресле, точно мягкая кукла, потерявшая часть набивки.

— Ладно, — произнесла Агуадо. — Скажите мне, что вы делали и чего вы не делали.

75

Нахал (исп.).

— Я не вызвала полицию.

— Почему?

— Я была слишком смущена, — ответила она. — Мне пришлось бы все им объяснять.

— Вы могли бы просто сообщить им, что вокруг вашего дома шныряет нежелательная личность.

— Наверное, вы плохо себе представляете работу полиции, — сказала Консуэло. — Пять лет назад я две недели пробыла подозреваемой в убийстве. Они тебя подвергают почти тому же, что со мной делаете вы. Ты начинаешь говорить, и они буквально чуют разные вещи. Они знают, когда люди скрывают всякие мерзости насчет своей жизни. Они каждый день это видят. Они спросили бы меня: «Как вы думаете, может ли оказаться так, что вы знакомы с этим человеком?» — и что тогда? Особенно в моем хрупком психическом состоянии.

— Полагаю, вам трудно будет в это поверить, но я рассматриваю это как позитивный сдвиг, — заметила Агуадо.

— А для меня это промах, — сказала Консуэло. — Я не знаю, может ли этот человек представлять опасность для моих детей, и из-за собственного стыда я подвергаю их риску.

— По крайней мере, теперь я знаю, что он существует на самом деле, — произнесла Агуадо.

Консуэло промолчала, потому что не задумывалась о тревожной возможности обратного.

— У нашего сознания — свои способы исправлять дисбаланс, — проговорила Агуадо. — Например, могущественный топ-менеджер, контролирующий жизни тысяч людей, может компенсировать дисбаланс, представляя себя школьником, которому учитель дает указания, что делать. Это — очень мягкая форма обретения равновесия. Существуют и более агрессивные формы. Влиятельные бизнесмены нередко посещают проституток, играющих роль «госпожи» в садомазохистских играх: такой мужчина жаждет, чтобы его связали, лишили воли и наказали. Один психолог из Нью-Йорка рассказывал мне, что некоторые его клиенты ходят в специальные ясли, где они надевают гигантские подгузники и сидят в громадных манежах. Опасность возникает, когда стираются грани между фантастическим, реальным и иллюзорным. Сознание путается и уже не в состоянии проводить различия, и тогда может произойти срыв, ущерб от которого может растянуться надолго.

— Вы хотите сказать, что у меня была фантазия и что я могу сделать еще один шаг, чтобы найти что-то реальное в том же духе.

— По крайней мере, вы описывали мне не иллюзию, — сказала Агуадо. — До того как ваша сестра подтвердила его существование, я не знала, насколько далеко вы зашли. Я просила вас не позволять себе отвлекаться по пути сюда, потому что, если он существует на самом деле, та реальность, которую вы искали, могла оказаться очень опасной… для вас лично. Этот мужчина не имеет ни малейшего представления о природе ваших проблем. Он почувствовал вашу уязвимость. Скорее всего, он просто хищник.

— Он знает мое имя и знает, что мой муж мертв, — произнесла Консуэло. — Эти две подробности выяснились, когда он остановил меня в ночь на вторник.

— Тогда вам действительно нужно поговорить об этом с полицией, — заявила Агуадо. — Если они сочтут вас странной, сошлитесь на меня.

— Тогда они подумают, что я сумасшедшая, и не обратят внимания, — ответила Консуэло. — В Севилье взорвалась бомба, а какая-то богатая стерва переживает насчет chulo в своем саду.

— Попытайтесь с ними поговорить, — сказала Агуадо. — Этот человек может нанести вам увечья или изнасиловать.

Молчание.

— Что вы сейчас делаете, Консуэло?

— Смотрю на вас.

— И думаете, что…

— Что я доверяю вам больше, чем кому-нибудь в жизни.

— Чем кому бы то ни было? Даже родителям?

— Я любила родителей, но они ничего обо мне не знали, — сказала Консуэло.

— И кому же вы в своей жизни доверяли?

— Какое-то время — одному арт-дилеру из Мадрида, до тех пор, пока он не переехал сюда, — ответила Консуэло.

— А кому еще? — спросила Агуадо. — Как насчет Рауля?

— Нет, он не любил меня, — сказала Консуэло, — и он жил в замкнутом мире, был пленником своих собственных несчастий. Он не говорил мне о своих проблемах, а я не открывала ему свои.

— Между вами и этим арт-дилером что-то было?

— Нет, наша привязанность совершенно не была сексуальной или романтической.

— Чем же тогда она была?

— Мы оба признавали, что мы — сложные люди, что у нас есть тайны, о которых мы не можем говорить. Но однажды он признался мне, что убил человека.

— Такое признание не так просто сделать, — отозвалась Агуадо, чувствуя, что они, — быть может, ближе, чем казалось Консуэло, — подобрались к центру запутанного клубка.

— Мы пили бренди в одном баре на Гран-Виа. Я была подавлена. Я как раз тогда рассказала ему все о своих абортах. И в ответ он поведал мне эту свою тайну, но сказал, что это была случайность, хотя на самом деле это было нечто гораздо более стыдное.

— Более стыдное, чем съемка в порнофильмах для того, чтобы заплатить за аборт?

— Да, конечно. Он убил одного человека из-за…

Консуэло умолкла, словно ей воткнули в горло нож. Она не могла больше произнести ни слова. Она могла только издать кашляющий хрип, словно ее дыхательное горло перерезали лезвием. От нахлынувших чувств ее бросило в дрожь. Агуадо выпустила ее запястье и схватила ее за предплечье, чтобы унять этот трепет. Сползая на пол, Консуэло испустила странный звук, что-то вроде оргиастического крика: да, в нем было облегчение, но это не было криком наслаждения, это был вопль острой боли.