Тайные учения Тибета (сборник)

Ламы-эскулапы делают завидную карьеру, если их искусство доказано исцелением от тяжелых недугов весьма солидного количества знатных особ. Впрочем, профессия доктора достаточно прибыльна даже при самых незначительных успехах на медицинском поприще.

Во всяком случае, очень многим монахам коммерция кажется самым прибыльным из всех занятий. Большинство послушников, которые, войдя в возраст, не испытывают никакой склонности ни к науке, ни к монашеству, пытают счастье в торговле. Если завести собственное дело им не по средствам, они нанимаются к купцам в качестве секретарей, кассиров, агентов и даже простых слуг.

Некоторые торговые сделки разрешается заключать в монастырях. Но трапа, ведущим действительно крупные торговые операции, администрация монастыря по их просьбе предоставляет отпуск — даже на несколько лет, так что они могут сопровождать свои караваны и открывать торговые конторы, где им заблагорассудится.

Все монастыри ведут крупную торговлю, продавая или обменивая продукцию своих владений. К барышам присовокупляются доходы от больших «сборов доброхотных даяний», именуемых хартик. Одни сборы производятся через правильные промежутки времени, другие же — эпизодически.

Небольшие монастыри просто командируют кого-нибудь из монахов для взимания подаяний в окрестных селениях. Но в крупных монастырях хартик принимает размеры настоящих экспедиций. Группы трапа, часто под предводительством сановников-монахов, идут из Тибета до самой Монголии, находятся в пути долгие месяцы и возвращаются восвояси подобно победоносной рати древних времен, погоняя перед собой тысячные табуны лошадей и гурты домашнего скота, навьюченные разнообразными приношениями верующих.

Существует оригинальный обычай взаимообразно доверять какому-нибудь монастырскому чиновнику некоторую сумму денег или партию товаров на определенное время, часто на три года. Чиновник должен пустить полученный капитал в оборот таким образом, чтобы прибыль позволила ему покрыть заранее обусловленные различные затраты. Например, он будет поставлять масло для заправки светильников какого-нибудь храма или устроит определенное число трапез для братии гомпа, или же ему приходится взять на себя расходы по ремонту монастырских зданий, приему гостей, содержанию лошадей, или что-нибудь другое. По истечении срока займа должник должен вернуть капитал сполна. Ссуду, полученную скоропортящимися товарами, он должен вернуть таким же количеством однородных товаров. Если удача ему улыбнулась и прибыль превышает сумму обязательных по договору расходов, его счастье: остаток идет в его пользу. Но если наоборот, ему не повезло, он обязан возместить недостающую сумму из собственных средств, так как основной капитал, переходя из рук в руки, должен в любом случае оставаться неизменным.

Управление большим монастырем так же сложно, как и администрирование большого города. Помимо заселяющей гомпа многотысячной монашеской братии, монастырь распространяет свое покровительство на полчища арендаторов-полуарабов, но зато он властен также творить над ними суд и расправу. На избираемых монастырским советом чиновников возложено вершение всех мирских дел. Они справляются с ними с помощью штата конторщиков и небольшого отряда полицейских.

Об этих стражах порядка — добдобах — нужно сказать несколько слов особо. Их вербуют среди неграмотных наглых силачей с умственными способностями солдафонов, попавших в монастырь по воле родителей еще мальчишками, между тем как самым подходящим местом для них была бы казарма.

Отважные бессознательной звериной отвагой, эти хвастливые бездельники — средневековые головорезы — вечно затевают склоки или какие-нибудь скверные проделки. Их форменным, самовольно присвоенным мундиром можно считать обильно покрывающую их грязь. Эти доблестные витязи никогда не моются — по их мнению, чистых храбрецов не бывает, и грязь — отличительный признак героев. Им этого мало: они натирают себе тело жирной сажей, налипающей на дно кастрюль, до тех пор, пока не превратятся в настоящих негров. Добдоб часто разгуливает в лохмотьях, но это результат собственных его ухищрений: он сам кромсает монашеское одеяние, стремясь придать еще больше свирепости своему и без того ужасному облику. Когда ему приходится надевать новое платье, он прежде всего стремится получше его запачкать — этого требует традиция. Как бы дорого ни стоила ткань одежды, добдоб разминает в своих грязных руках масло и намазывает его густым слоем на обновку. Высшая степень элегантности для этих джентльменов, когда их платье и тога регулярно, со знанием дела, пропитываются жиром и принимают темный бархатистый налет и стоят торчком, не сгибаясь, как железные доспехи.

* * *

Монастырь Кум Бум обязан своим названием и своей славой одному волшебному дереву. Я заимствую обстоятельное повествование об этом из летописей Кум Бума.

В 1555 г. в Амдо, на северо-востоке Тибета, там, где высится теперь монастырь Кум Бум, родился реформатор Цзонхава — основатель секты гелугпа.

Вскоре после его рождения лама дубштен Карма Дорджи предсказал младенцу необыкновенную судьбу и рекомендовал содержать место его появления на свет в безупречной чистоте. Немного позже здесь начало расти дерево.

Следует напомнить, что даже теперь почти во всех домах Амдо полы глинобитные, а туземцы спят на подушках или коврах, расстеленных прямо на земле. Это обстоятельство делает понятным предание о зарождении дерева из крови, потерянной роженицей во время родов и разрезания пуповины.

Сперва на листьях молодого деревца не было заметно никакого узора, но чудесное происхождение сделало его в некоторой степени предметом поклонения. Один монах построил себе по соседству с ним хижину и этим положил начало большому и богатому монастырю.

С тех пор прошло много лет — Цзонхава начал уже проводить свои реформы. Его мать давно не видела сына и, соскучившись, послала ему письмо, призывая вернуться на родину.

Цзонхава был в это время в Тибете. В процессе мистической медитации ему стало ясно, что ехать в Амдо не нужно, и он ограничился письмом к матери. Вместе с письмом он передал посланцу две копии своего портрета — один для матери, а другой для сестры — и изображение Гиалва Сенге (обычно его именуют Жампейон; его санскритское имя Манжушри) — повелителя наук и красноречия и покровителя ученых, а также несколько изображений Демтшого (санскритское имя — Самбара), божества тантрического пантеона.

В тот момент, когда посланец передавал подарки семье великого реформатора, последний, применив на расстоянии свою магическую силу, заставил божественные изображения появиться на листьях чудесного дерева. Священное писание (откуда я и почерпнула эти сведения) гласит: отпечатки были настолько совершенны, что даже самый искусный художник не сумел бы сделать лучше.

Помимо изображений на листьях, на ветвях и коре проступили другие отпечатки и «шесть писаний», т. е. шестисложная формула «аум мани падме хум!». Вот это чудо и дало название монастырю: «Кум Бум» — сто тысяч образов.

В описании своего путешествия Р. Р. Хюк и П. П. Габе утверждают, будто видели слова на листьях и стволе дерева. В частности, они утверждают, что на молодых листочках и под корой — там, где кору приподнимали, — буквы проступали еще неотчетливо.

Возникает вопрос: что за дерево видели путешественники? Согласно летописям, после чудесного появления изображений святых дерево закутали в кусок шелка (ризу) и затем построили вокруг него храм.

Был ли этот храм возведен под открытым небом, т. е. без крыши, неизвестно. Выражение «шертен», употребляемое в тексте летописей, опровергает такие предположения, так как словом «шертен» обозначают ковчег — закрытую гробницу с остроконечной крышей.

Всякое растение, лишенное света и воздуха, должно погибнуть. А поскольку, как гласит летопись, шертен был сооружен вокруг дерева в шестнадцатом веке, господа Р. Р. Хюк и П. П. Габе могли в лучшем случае созерцать его жалкие остатки.

Их описания, однако, свидетельствуют, что речь идет о дереве в период вегетации (я ссылаюсь на первое издание истории их путешествия).

В летописях упоминается также, что чудесное дерево оставалось неизменным и летом и зимой и количество его листьев было постоянным.