Тайный агент Её Величества. Книги 1-5. Компиляция
Шрифт:
Учился Казы-Гирей в медресе при Ени-Джами, мечети, построенной в конце XIII века матерью султана Мехмеда III Сафие. Это учебное заведение посещали толью дети придворных. За полгода Казы вызубрил наизусть примерно треть из 114 сур Корана. Дальше учеба пошла туго. История ислама, математика, география, арабский и французкие языки, основы военных знаний давались ему с трудом. Зато он отлично освоил верховую езду и игру «джеррит» — метание коротких копий в цель на всем скаку с лошади.
Почему-то сын Крым-Гирея думал, что султан после праздника обрезания не забудет о нем и предоставит службу непыльную, но почетную и денежную. Может быть, так бы и случилось. Однако после 1772 года положение Гиреев при османском дворе в Стамбуле
Сначала Джихангир-ага представился самому старшему среди Гиреев — Селиму. Ничего симпатичного или приятного не нашел бывший хан в этом человеке. Появись он в Бахчисарайском дворце во время его правления, то, наверное, тучного горбоносого турка не пустили бы дальше Посольского дворика. Там слуги хана определяли, кто из чужестранцев достоин встретиться с правителем, а кто — нет. Однако и дворец, и Посольский дворик находились сейчас очень далеко. Все, что говорил Джихангир-ага, Селим-Гирей выслушал внимательно и обещал подумать. На самом же деле никакого выбора у них не имелось. Крайне стесненные в средствах, потомки основателя крымско-татарского государства Хаджи-Гирея, прозванного в народе «Мелек» — «Ангел», должны были искать себе службу сами. Соглашаясь, Казы не мог знать всех ее особенностей, а когда узнал, отступление стало невозможным…
«По свидетельству Абу Хамзы Анаса ибн Малика, он слышал, как Посланник Бога сказал: “Аллах Всегомущий изрек следущее: “О сын Адама, до тех пор, пока ты будешь взывать ко Мне и просить у Меня, Я буду прощать тебе то, что ты сделал, и не буду тревожиться. О сын Адама, даже если твои грехи достигнут облаков на небе и ты попросишь прощения у Меня, я прощу тебя. О сын Адама, если ты придешь ко Мне с грехами, равными земной тверди, и предстанешь предо Мной…”»
Не дочитав очередного хадиса до конца, Казы-Гирей поднял голову и прислушался. Во двор въехал какой-то экипаж. Его колеса громко стучали. Четыре лошади горячились и били копытами по каменным плитам, с трудом подчиняясь командам молодого и, видимо, неопытного кучера, который старался развернуть карету.
Ханские стражники помогли ему, взяв первых двух коней из запряжки цугом под уздцы. Двери Биюк-Хан-Джами, всегда открытые, выходили как раз на эту сторону двора, и Казы-Гирей, приподнявшись с места, увидел, что перед ним — экипаж госпожи Аржановой.
Не видимый никому под сенью храма, он наблюдал, как русская шпионка выходит из кареты, поправляет на голове кокетливую шляпку с искусственными цветами, одергивает пышную юбку дорожного костюма и берет из рук начальника охраны поручика Мещерского сверток, очень похожий на книгу. Во дворце Шахин-Гирея уже так привыкли встречать ее, что менее чем через четверть часа, к госпоже Аржановой вышел киларджи-бей Адельша, племянник Али-Мехмет-мурзы. Он улыбался гостье совсем по-свойски. Они обменялись двумя-тремя татарскими — Казы-Гирей не ослышался! — фразами, и русская последовала за Адельшой во дворец.
Двоюродный брат хана с треском захлопнул сборник хадисов.
Конечно, велика мудрость Аллаха, но ведь и самому голову на плечах надо иметь. Пока он ищет философский совет, кяфиры действуют, действуют, действуют…
Имам Большой ханской мечети, принимая от Казы-Гирея книгу, удивился. Обычно духовные откровения Пророка Мухаммеда дают людям успокоение. Молодой же Гирей был мрачен и зол, как никогда. Глаза его свирепо сверкали. Он даже не поблагодарил священнослужителя, не поклонился ему. Кутлуг-эфенди мягко упрекнул родственника хана: не подобает правоверному мусульманину
так вести себя в храме.Казы-Гирей уже шел к двери, но тут остановился и замер, склонив голову. Затем он обернулся к имаму. Снова удивился Кутлуг-эфенди. Не лицо было у его знатного прихожанина, а настоящая восковая маска с улыбкой, точно приклеенной к губам. Никаких чувств не читалось на нем. Лишь мелькнул, как молния, желтый огонек в зрачках, но Казы-Гирей скрыл его, поспешно приложив руки ко лбу, затем — к сердцу, после этого согнувшись в почтительном поклоне…
На мужской половине дворца Шахин-Гирей выделил родственнику одну комнату. Она располагалась на втором этаже. Когда Казы пришел туда, слуга заканчивал уборку, выметая пыль с ковра. Огонь в очаге, вероятно, недавно разведенный, пылал неярко. Джезва, кувшин с водой, свежемолотый кофе, тарелка с лепешками и мед стояли на круглом металлическом подносе возле очага. Казы-Гирей взял лепешку, сел на диван и сразу отломил большой кусок, потому что всегда был голоден, как волк.
За комнатой присматривал слуга по имени Очан, из гезлевских караимов. Караимы, потомки хазар, люди вероисповедания, близкого к иудейскому, по своим нравам и обычаям во многом походили на крымских татар. Шахин-Гирей стал брать их на государственную службу, правда, на самые низшие должности. В штате дворцовой прислуги тоже состояли несколько караимов, по преимуществу — родственников купца Аджи-аги Бобовича. Он владел мельницами в окрестностях Гёзлёве, в городе держал склады и лавки по торговле зерном и мукой. Муку Бобович поставлял и в ханский дворец. Шахин-Гирея он знал давно, еще в бытность того калга-султаном, когда начал оказывать ему финансовую помощь.
Обычно слуги были в курсе всего, что делалось на обширной территории правительственной резиденции, и Казы-Гирей завязал с Очаном разговор об интересных событиях сегодняшнего дня. Первое место среди них, бесспорно, занимало обрушение крыши дровяного сарая, которое случилось из-за ветхости трех столбов, ее подпиравших. Затем шло повествование про сборы ханских сокольничих на охоту, далее — про визит русской путешественницы.
— Часто она сюда ездит, — заметил Казы, макая лепешку в мед.
— Ну так не только же к Его Светлости, — сказал караим.
— А к кому же еще?
— К госпоже Лейле.
— Действительно. Хотя, казалось бы, чего надо этой чужестранке в гареме…
— Разговаривают они там. Весь день. По-французски.
— По-французски?! — переспросил сын Крым-Гирея. От неожиданной мысли, пришедшей на ум, Казы даже вздрогнул и уронил лепешку в янтарное тягучее озерцо на дне медовой плошки.
— В Кофейной комнате Его Светлость недолго находились, — продолжил Очан. — На половину третьей жены они пошли. Русская привезла ей какой-то подарок…
Никогда не нравилась Казы-Гирею эта маленькая зазнайка Лейла. На месте двоюродного брата в жизни бы не взял в жены женщину, которая умеет читать и писать, тем более — по-французски. Грамота — вовсе не женского ума дело. Максимум, что может знать женщина, — рукоделие, танцы, музыка, иначе с ней хлопот не оберешься. Но сейчас он радовался такому обстоятельству. Многое оставалось для него неясным, план еще не приобрел полных своих очертаний, однако главное Казы-Гирей учуял: русскую шпионку связывают с третьей женой некие незримые нити, и надо дернуть за одну из них.
Письмо в Стамбул по-арабски он написал быстро и со множеством ошибок, разбрызгивая чернила по бумаге. Корабль уходил из Балаклавы завтра. Турецкие моряки отлично знали кратчайший маршрут из здешней бухты до Босфора и при попутном ветре преодолевали расстояние за сутки.
Только в комнате не нашлось сургуча, чтобы запечатать пакет для турецкого капитана. Казы-Гирей чуть ли не вприпрыжку побежал во дворцовую канцелярию. Пока он отсутствовал, Очан пытался прочитать письмо, оставленное на столике «кьона» и для просушки чернил присыпанное желтым речным песком.