Тайный обожатель
Шрифт:
Откуда в хрупкой беременной женщине взялась эта ловкость, Оля сама не смогла бы объяснить. Она вскочила на ноги и что было сил пнула Ашсаху под колено, затем под дых, одновременно выбивая из руки нож.
Оля рычала не хуже дикого зверя. Она чувствовала себя если не львицей, то хотя бы волчицей. Слов ни в голове, ни на языке не было, да и глупо было бы говорить с тем, кто очевидно тебя не поймёт.
Ашсаха перестала сопротивляться, когда нож больно врезался ей в шею. Тупое лезвие не прорезало кожу, но надавило достаточно, чтобы дышать стало трудно.
Но Оля не собиралась убивать великаншу.
Проиграв бой, великанша, злобно шипя, и ещё сильнее ссутулившись, уползла за печку. Не такая уж беспомощная эта человечка.
Нож Оля на всякий случай спрятала под свою лежанку.
Хрипы прекратились. Хастад снова затих. Время от времени он вздрагивал, но в себя так и не приходил.
В хижине стало ещё холоднее, поэтому Оля старалась не отходить от Хастада и греть его своим теплом под одеялом.
Оле не хватало вечерних бесед с Хастадом, и она болтала вслух обо всём: как она надеется, что он откроет глаза; что они будут делать, когда Хастад поправится; вспоминала их прошлые приключения; внушала ему, что он самый сильный. Вдруг он всё слышит, но пока не может подать знак? Ничего, она подождёт. Она будет бороться за его жизнь до конца.
Ни глава, ни его помощники больше не появлялись. То ли выжидали, когда Хастад умрёт, то ли просто забыли о нём.
Ашсаха притихла и боялась приближаться к брату, так как его охраняла агрессивная человечка. Великанша больше не предпринимала попыток убить брата. Он дышал, сердце его уверенно билось, и это вселяло надежду.
***
Отёк с лица великана начал спадать спустя три дня. Тогда же он впервые с момента, когда его принесли в хижину, пришёл в сознание и даже смог самостоятельно сесть.
– Ты помнишь, что с тобой случилось, Хастад? – спросила Оля.
– Да, – от опустил взгляд. – Меня решили проучить.
– Проучить? Ты едва не умер! – Оля вспомнила, как Ашсаха чуть не заколола родного брата, и с трудом удержалась, чтобы не заплакать.
– Прости меня, Хола… – он обнял свою возлюбленную здоровой рукой. – Больше всего я боялся больше не увидеть тебя. Спасибо, что ухаживала за мной. Можешь теперь вернуть Ашсахе нож.
– Ты… ты всё знаешь?
– Я чувствую запах ножа под лежанкой, – он поморщился от боли. – Мне надо в помывочную.
– Тебе ещё рано вставать…
– Надо в туалет. И помыться, – и он ползком, через каждые полметра делая передышку, добрался до цели.
После помывки у Хастада хватило сил выпить миску бульона, после чего он буквально свалился на лежанку без чувств.
Оля, счастливая уже от того, что великан жив, не удержалась и погладила Хастада по голове, а затем прислонилась щекой к его здоровой щеке.
Хастад лежал, совершенно не похожий на себя. Левая чисть лица всё ещё опухшая и потемневшая от гематом, на обеих губах застывшие кровоподтёки, над правым ухом по-прежнему большая опухоль, от которой кожа на черепе лице туго натянулась.
«Бедняга, – жалела его Оля. – Представляю, как ему больно…»
***
Плащ и штаны великана, и без того штопаные-перештопанные, пришли в негодность. В драках они изорвались и истёрлись.
Хастад, ещё толком не оправившийся
от травм, сел за шитьё. Он достал откуда-то из-под пола шкуру своего сородича и принялся кроить.– Давай, я помогу тебе? – предложила Оля.
– Нет. Кожа толстая. Тяжело прокалывать.
– А у тебя рука сломана, – напомнила Оля. – Как же ты будешь шить одной рукой? Давай я всё сделаю.
– Нет! – твёрдо отказал он.
– По-твоему, я совсем белоручка? – обиделась она.
Он взял её ладонь и поцеловал.
– Эта работа не для твоих рук. Если хочешь помочь, можешь отпороть рукава от моего плаща. Их уже не залатать. Пришью новые.
И он, орудуя здоровой рукой, принялся за дело. Сломанная рука инстинктивно порывалась помочь, и Хастад то и дело одёргивал себя.
Работа затянулась. Иголка выскальзывала из пальцев, впивалась обоими концами то в пальцы, то в ногу. Но от Олиной помощи Хастад упрямо отказывался.
Великан ещё с трудом сидел, и шитьё сильно утомляло его.
Выходить из хижины он пока не решался. На вывихнутую ногу было больно опираться, а сломанная рука и вовсе делала его беспомощным. Лёгкая добыча для отчаявшихся голодных бродяг.
Так что великану оставалось только орудовать иголкой, полулёжа в постели. Он пыхтел, нервничал, что здоровая рука не слушается, но справлялся сам. Новую одежду Хастад шил почти неделю.
***
Пока Хастад болел, в хижине кончились припасы еды. Даже крупы. Всё до последнего зёрнышка.
Опасно было держать в подполье много провианта. Великаны – дикари. Могут напасть и убить за еду, если самим нечего есть.
Поэтому заботы по добыче пищи легли на Ашсаху.
Сестра Хастада лучше всего умела выделывать шкуры, поэтому нанялась к знакомому в междумирье, и теперь целыми днями пропадала там. Возвращалась она ночью и приносила сушёные коренья и овощи, которыми можно было худо-бедно прокормиться. Всё это было отвратительным на вкус и не спасало от чувства голода. Но за неимением лучшего приходилось давиться.
Ольга, хоть и страдала без любимых фруктов, овощей и мяса, но ухаживать за Хастадом без вечного шипения великанши ей было куда приятнее.
Однажды вечером Ашсаха в качестве трофея на ужин принесла руку своего сородича. Ей надоело извращаться над собой ради привередливой человечки. Мясо куда питательнее и вкуснее кореньев, и его проще достать.
Хастад пришёл в такую ярость, что чуть не набросился на сестру.
После долгого напряжённого разговора Хастад вернулся к Оле и объявил:
– Другой еды нет. Придётся есть это.
– Нет уж! – скривила губы Оля.
– Хола, я пока не могу перемещаться. Другой еды у нас нет, – объяснил он.
– Пусть обменяет руку на крупу. Я не буду есть великана! – заявила она.
– Это невозможно. Крупа стоит гораздо дороже, – он устало опустился на лежанку. – Тебе нужно есть, иначе ты ослабеешь.
– Как же я ненавижу этот ваш грёбаный мир! – выругалась она и демонстративно удалилась за ширму.
Оля так и не притронулась к мясной похлёбке. В животе у неё началась изжога от голода, но от одной только мысли о каннибализме её мутило. Нет. Она ни за что не будет это есть.