Тайный сыск царя Гороха. Компиляция
Шрифт:
Мы переглянулись с Ягой.
– Это в смысле слова волшебные, которые петь надо, чтоб варшавская русалка из вод Вислы на голос выплыла. Те заклинания чудесные сказала ли она вам?!
– Нет.
– От стара курва, – от души выругался чёрт, одним махом осушая литровую кружку пива. – Пше прошу, но получается, что вы её вопросы разрешили, а не мои? Не по чести получается, гости русские.
– Давайте подождём, пока ваша уважаемая бабушка к нам присоединится.
Однако подвыпивший польский чёрт, исполненный обиды и национального гонора, просто не пожелал кого-то там ждать.
– Шутить
– Не горячитесь.
– Доколе мы тут русский великодержавный шовинизм терпеть будем, паны шляхтичи?! – взвыл польский чёрт, хлопнув шапкой по колену. Блестящая лысина его ловила последние оранжевые отблески уходящего солнца.
– Буянит, – равнодушно зевнула Баба-яга.
Митяй возник рядом, словно по волшебству.
– Шуму и безобразий дозволять не положено, а особу скандальную разрешено из трактира удалить через подручные средства, – честно предупредил он, но гонор Смолюха был выше Эвереста и всего Кавказского хребта.
Поверьте, это Польша, это просто надо знать. Я не виноват, работа у нас такая.
– Без обид, ежели что?
В одно мгновение чёрт, схватившийся за саблю, был отправлен в далёкий перелёт до ближайшего окна и вместе с рамой на шее вылетел в наступающую ночь. Абзац.
Наш младший сотрудник удовлетворённо обтёр руки о штаны.
Мы с бабкой молча встали слева и справа от Мити.
– А чё не так-то, Никита Иванович?
Честно говоря, мы несколько не подрассчитали время. То есть этот польский аналог фильма «От заката до рассвета» переключил каналы, и теперь со всех сторон на нас облизывались такие жуткие рожи, что я в очередной раз пожалел об отсутствии на поясе кобуры с табельным пистолетом.
А из-за соседних столов, роняя табуреты и вытаскивая засапожные ножи, упыри, вурдалаки, лешаки, ведьмы, или кто их там всех разберёт, разнообразнейшие иные подвиды всяческой местной нечисти оскалили зубы. Ох и рожи-и, скажу я вам…
– А чего ж, у нас в Лукошкине по святым праздникам и не такие хари встречаются, – спокойно ответила Яга, ни на миг не покривив душой. – А вон тот вурдалак с бородкою и носом, как солёный огурец, вообще на мужа моего похож. На третьего али шестого, покойного.
– И сколько их было? – зачем-то спросил я.
– Может, семь, может, шестнадцать. Да я и не упомню всех. Память-то девичья…
– А можно об них всех со всяческими подробностями? – взмолился Митька, отвернувшись от хрипящей наступающей толпы польской нечисти. – Уж я дюже люблю истории печальственные про то, как все умерли.
– И вы все умрёте, – с традиционно гаденьким, утробным хохотом раздалось с лестницы. – Вот и посмотрим на силу вашу русскую, а то сзади придушить да деньги мои в мой же сортир смыть – много ума не надо. Я такого не прощаю, шуток не люблю, вы меня не злите. Пся крев!
– Гражданка чёртова бабушка, – в последний раз попробовал я воззвать к её разуму, – вы не можете не понимать, что это будет серьёзный международный скандал. Царь Горох крайне строг в таких вопросах, и нападение
на стражей правопорядка карается самым суровым образом.– Zabey ich!
Даже Митя всё понял правильно. Осмотрелся, убедился, что скелетов и мертвецов нет, и потом поднял на меня собачьи глаза, полные неизбывной мольбы. Как я мог ему отказать?
– Младший сотрудник Лобов, приказываю вам очистить помещение от криминального элемента.
– Слушаюсь, отец родной! Э-э-эй, берегись, зашибу-у!!!
Он подхватил свободную скамью и, вращая её над головой круче любого мастера кунг-фу, врезался в толпу рычащей польской нечисти. Это было похоже на то, как если бы скучающий медведь-шатун встретил в лесу пьяных, вконец укуренных голландских туристов.
Первый же леший (ну, морда зелёная, в волосах шишки, борода рыжая и в ней мухи копошатся, а когти такие грязные, словно он ими в могильной земле рылся), короче, вот этот колоритный тип, шагнувший на метр вперёд и получивший скамьёй по зубам, вылетел в дверной проём вместе с дверью! А зубы кучно упали на пол. Вот так вам, панове…
– Митя, слева!
– Да не отвлекай ты его, Никитушка, дай парню душу отвести. Ить почитай с прошлого дела ни с кем не дрался. Пожалей мальчонку.
Пара нападающих – один горбатый упырь с накачанными губами, второй высоченный, как лось, но с козьей мордой и оленьими рогами – прорывалась с фланга, так что мне тоже довелось поразмяться. Горбуна я кинул приёмом дзюдо через бедро прямо в пылающий камин, а лося-козла-оленя (скотину полную!) перекатом с упором ноги в живот отправил за барную стойку.
После характерного звона посуды раздались не менее знакомые звуки бульканья. Видимо, это чучело радостно залегло под бочкой с тёмным пивом.
Баба-яга в трактирную драку не вмешивалась, предоставив это дело молодым. Чёртова бабушка тоже, она так и замерла наверху, не веря своим глазам, лишь изредка охая и ахая. Но самое весёлое началось, когда из кухни выпрыгнул вусмерть перепуганный дьяк и заорал:
– А ну угомонились, фулюганы бессовестные! Креста на вас нет! Тю-у!
С этими словами он выплеснул на вражескую сторону ведро грязных мыльных помоев, и…
– Woda њwiкcona! – взвыли все, мгновенно покрываясь язвами, глубокими ранами, дымясь и едва не распадаясь на части. Ох, это был фокус…
– Филимон Митрофанович! – строго прикрикнул я. – Откуда вы взяли святую воду?
– Дак я и не… так, перекрестился по русскому обычаю перед мытьём посуды. Опосля у меня крест серебряный с грудей впалых в ту бадейку плюхнул, но я его выловил. Может, оно какое чудо Господне тут сподобилось?
Я покачал головой и признал, что, пожалуй, могло бы и запросто.
Мы же все тут в сказочном мире живём, так и всё что угодно здесь может быть. Посрамлённая нечисть, теряя на ходу конечности, пальцы, уши, носы и прочие части тела, неорганизованной биомассой потянулась на выход. Быстро, толкаясь и суетясь.
Благо, как вы помните, самой двери уже не было, и возможность раствориться в ночи предоставлялась всем, кто двигался пошустрее. Не особо быстрых преступных элементов бдительный Митька подгонял изрядно потрёпанным помелом. Пяти минут не прошло, как поле боя полностью осталось за нашей опергруппой.