Тайный заговор

— Асассин!

— Для тебя — по-прежнему Джузеппе Пальмеззано, — грубо ответил невысокий мужчина. — Удивлен, да?

— Да, удивлен, — сказал официант. — Сколько же лет-то прошло, синьор Пальмеззано?

— Пятнадцать, — ответил Пальмеззано.

Когда же официант с презрительной гримасой на лице перегородил ему путь, Джузеппе оттолкнул его левой рукой и жестко произнес:

— Permesso [23] синьор.

Официант был силен и хотел помешать ему пройти в подвал здания, но Пальмеззано посмотрел на него так, что тот предпочел отступить.

23

Позвольте (итал.).

Со стен лестницы, уводившей вниз, осыпалась краска. Пальмеззано вспомнил, что это была та же самая бирюзовая краска, что и до его заключения. Прихожая в подвале, откуда в разные стороны вели четыре двери, была выдержана в приглушенном красном цвете, внешне напоминая пригородный бордель.

На мгновение Пальмеззано растерялся, не зная, какую из дверей выбрать. Однако в следующую секунду услышал негромкий голос из динамика — очевидно, за комнатой велось наблюдение при помощи видеокамер.

— Налево, синьор Пальмеззано, — сказал официант.

Пальмеззано повернулся в указанном направлении и открыл дверь. В нос ему ударил сигарный дым. В неясном свете лампы Пальмеззано различил трех мужчин и одну женщину, расположившихся за игорным столом с картами в руках и пачкой долларовых банкнот перед каждым из них.

Не оборачиваясь, мужчина в черном, сидевший спиной к двери, громко произнес:

— С твоей стороны, Асассин, прийти сюда было очень смелым поступком.

Пальмеззано сразу же узнал голос Смоленски и ответил:

— Да неужели? Тебя, твое преосвященство, я ожидал увидеть здесь меньше всего. В это время порядочные кардиналы должны лежать в постельке, чтобы не проспать утреннюю мессу.

Скривив губы, между которых торчала на три четверти сгоревшая сигара, государственный секретарь выдавил:

— Мерзавец! — Затем, вынув изо рта окурок, обернулся и спросил: — Что ты хочешь, Асассин?

— Глупый вопрос, — заметил Пальмеззано и обошел стол, чтобы рассмотреть остальных игроков. — Играть с вами, конечно.

В этих кругах было не принято представляться друг другу, кроме тех случаев, когда это имело для кого-то особое значение. Причина добровольной анонимности заключалась в древней поговорке, которая утверждает: «Чего не знаю, о том не беспокоюсь», а также в том, что игрока в сопернике интересует лишь одно — его деньги.

Из всех игроков Пальмеззано знал только женщину, сидевшую слева от кардинала, — Анастасию Фазолино. Упрямый тип напротив нее производил впечатление ограниченного человека, однако этому противоречила пачка денег, за которой он скрывал свои грубые пальцы, державшие карты. Напротив Смоленски, беспрерывно куря сигары и рассыпая пепел, сидел коренастый, но при этом казавшийся слабым мужчина, который отличался, как и Смоленски, красноватым лицом, чем — по непонятным причинам — гордятся высокие духовные чины.

— Нас и так уже четверо, — забрюзжал Смоленски в ответ на слова Пальмеззано. — Убирайся!

Но тут неожиданно вмешалась Анастасия Фазолино.

— Ну зачем же? — воскликнула она. — Пусть играет вместо меня. Я больше не хочу. Сегодня не мой день. — И она поднялась, уступив место Пальмеззано.

Тот поблагодарил ее и вежливо поклонился, что как нельзя лучше шло человеку с его внешностью.

— Слышал о твоей взлетевшей на воздух машине, — сказал Пальмеззано кардиналу. — Чертовски странное дело, — добавил он, наблюдая, как Упрямый, сидевший справа от Смоленски, тасовал карты.

Двое других игроков испуганно посмотрели на Смоленски. Тот выплюнул окурок на пол рядом с собой и недовольно произнес:

— Мы здесь затем, чтобы играть, или затем, чтобы выражать соболезнования? — После небольшой паузы, видя, что все молчат, Смоленски спросил: — А у тебя есть деньги, Асассин?

Пальмеззано полез в левый, затем в правый внутренний карман своего двубортного пиджака. Вынув из каждого по пачке долларовых банкнот, он положил их перед собой на стол.

— Ставка сто, — заявил Упрямый.

Каждый из игроков положил сотенную купюру, банкир раздал перетасованные карты. Игроки погрузились в раздумье, а Анастасия встала за спиной кардинала, чтобы наблюдать за происходящим. После тщательного изучения своих карт, справа налево и слева направо, кардинал, на лице которого появилась дьявольская ухмылка, швырнул в центр стола тысячу долларов и, не отводя взгляда от карт, сказал:

— Сохрани тебя Бог, Пальмеззано, если я узнаю, что это ты подложил бомбу! — И закивал, словно что-то зная.

— Я? — Мужчина слева от него притворился растерянным. — Да как тебе в голову могло такое прийти? — И после короткой паузы добавил: — Я играю и кладу пять сотен сверху!

Это заявление заставило Смоленски заволноваться.

Краснолицый, сидевший рядом с Пальмеззано, покачал головой, сложил карты и бросил их на стол рубашкой вверх. Упрямый сделал то же самое.

— Еще кому-нибудь карты?

Смоленски передвинул карту через стол и взял другую, после чего заулыбался еще шире. Пальмеззано покачал головой.

— Я поддерживаю и повышаю на сотню, — сказал Смоленски, отсчитал купюры и бросил их в центр стола.

— И еще на сотню, — последовал быстрый ответ Пальмеззано. В отличие от Смоленски, который во время игры постоянно улыбался, чтобы запугать своих партнеров, Пальмеззано сохранял невозмутимость. Его лицо превратилось в маску, что было характерно для игрока в покер. Глядя на Пальмеззано — то равнодушного, то серьезного, — невозможно было понять, что у него на уме.

Смоленски бросил еще одну сотенную банкноту на стол.

— Я хочу посмотреть, — заявил он.

Пальмеззано спокойно, словно это было само собой разумеющимся, положил на стол трех королей и двух тузов и, не дожидаясь, пока Смоленски откроет карты, стал собирать деньги. Пока Смоленски тасовал карты, Пальмеззано, аккуратно складывая банкноты, словно невзначай заметил:

— У тебя, похоже, новые люди, Смоленски?

— Новые люди? — с недоумением переспросил кардинал, хотя прекрасно знал, о чем идет речь.

— Я имею в виду Леонардо да Винчи, взлетевшего на воздух. Рисовал не я. Могу я узнать имя гения?