Тают снега

...Да, они все-таки встретились. Но встретились не так, как того хотел Герасим Кондратьевич. Ничего особенного не произошло. Все было просто и даже как-то слишком буднично.

Мела пурга, спутав грань между ночью и утром. Пришел трактор, стреляя очередями в заснеженную ночь. Потом стало тихо, только свистела и бесновалась метель за окном.

Спустя много времени дверь избы распахнулась и на пороге появился высокий парень в серых валенках с рыжими пятнами мазута, в запачканной телогрейке и ватных брюках. Его красивые, резко очерченные брови недовольно сдвинулись, а темные, такие неповторимо темные, чуть грустные глаза на-какую-то долю секунды встретились с глазами профессора и туг же опустились. Парень колотил валенок об валенок и искал глазами веник. Герасим Кондратьевич бросился к нему, обнял, что-то пытался сказать. Тихий, недовольный голос привел его в себя:

– Я же грязный, выпачкаешься...

Так вот они и встретились...

Герасим Кондратьевич мерил шагами комнату, в которую их поселила Тася. Он остановился перед отрывным календарем и с недоумением уставился на него. Потом понял, что у календаря просто-напросто давно не отрывали листочков. Он аккуратно и долго отрывал их. Снова прошелся по комнате. Василий спал, откинув голову к стене, чуть слышно похрапывая. За ушами и под челюстями у него остались мазутные пятна. "Он хорошо сделал, что убрал простыню и чистые подушки, - подумал профессор.
– А женщина здесь живет любезная, уступила свою комнату без лишних разговоров".

Когда стрелки на часах профессора показали четверть второго, он начал хлопотать. Приготовил чистое полотенце, мыло, одеколон - все необходимое для туалета. Потом решил заняться обедом. Все было незнакомо, непривычно. Самостоятельно он, наверное, не смог бы ничего приготовить, надо было прибегать к чьей-то помощи. Словно разгадав его намерения, и избе появился тот самый шустрый мальчик в большой лохматой шапке, который вчера выскочил из кабины трактора. Он принес охапку дров, положил ее у подтопка. Нашарил в печурке ножик с обломленным концом и принялся щипать лучину.

– Ты хочешь затопить печку, мужичок?

– Да, печку, - неохотно отозвался Сережка и пояснил: - Видите, лучину щипаю, не избу же поджигать. Может, вам картошку сварить? Воды я принесу. Мама еще тоже спит.

– О, ты, оказывается, деловой человек. Но язык у тебя острей, чем этот ножик.
– показал Герасим Кондратьевич на нож, зажатый в руке Сережки.

– А вы, что ли, дядин Васин папа, да?
– не ответив на вопрос профессора, поинтересовался мальчик.

– Да, маленький мужичок, да.

– Г-м, а чего же вы тогда раньше не приезжали?
– Сережка презрительно уставился на профессора и, сжав кулаки, продолжал: - Мой отец вон тоже никак не приезжает, ребята говорят, прячется.

– Пря-ачется? Как это прячется?

Мальчишка насупился, шмыгнул носом.

– А я знаю, что ли, как?

Герасим Кондратьевич погладил его по голове, но мальчишка отстранился и спросил:

– Может, еще чего надо сделать?

– Да, надо. В лавку или в магазин - как у вас тут называется, не знаю, нужно, сбегать.

– Магазин, конечно, как везде. Там тетя Августа торгует.

– Вот и прекрасно. Ты у этой тети Августы попроси бутылочку хорошего вина.
– Профессор подмигнул.
– Хорошего, понимаешь?!

– Понимаю, не бестолковый. Красного, значит. А еще чего? Шоколадку, может?
– бросил дипломатический намек Сережка.

– Шоколадку? Нет. Шоколадку ты себе купи, а нам винца, сыру, селедки маринованной. Есть у вас сыр и селедка?

– Были бы деньги!
– солидно отозвался Сережка.
– У нас все есть. Тетя Августа продавец во!
– показал он большой палец.
– Она, если кому надо, и без денег даст - в долг.

Получив деньги, Сережка стиснул их в руке и ринулся из избы. Профессор притворил за ним дверь, покачал головой и обернулся, почувствовав на своей спине взгляд.

Василий лежал с открытыми глазами. И опять все получилось не так, как думал. Он хотел все приготовить, сделать и ждать у кровати, когда сын откроет глаза. И тогда сказать: "Доброе угро" - или что-нибудь в этом роде. И они, может быть, разом перешагнут ту черту отчуждения, которая разделяет их. Но все получилось по-другому. Василий потянулся, соскочил с постели и, надевая штаны, угрюмо сказал:

– Напрасно ты Сережку в магазин откомандировал: мать не любит давать ему такие поручения. И вообще все эти вина, закусочки ни к чему - я на работе.

– Ну и прекрасно, что на работе. Рюмка вина не повредит,- потирая руки, ответил Герасим Кондратьевич.

Василий прошел мимо него к умывальнику. Словно не замечая приготовленных отцом предметов обихода, выцарапал из пластмассовой коробки плоский обмылок и принялся с чувством полоскаться.

Появился Сережка с покупками. Губы у него были коричневые от шоколадки. Он то и дело облизывал их.

– Серега, я сейчас схожу к трактору, посмотрю там кое-что, а ты достань тут картошки, только у матери спроси сначала, и сварите вдвоем обед. Я скоро вернусь, - сказал Василий.

Профессор с готовностью и старательно исполнял все распоряжения мальчишки, и ему даже нравилось быть под Сережкиным началом. На плите зашипела картошка. Они уселись рядом с дверцей подтопа и, прислушиваясь к гудению нетра в трубе, молчали.

Герасим Кондратьевич с нескрываемой мягкой улыбкой смотрел на Сережку, который опустил руки на колени и о чем-то сосредоточенно думал.

– Ты в каком же классе, мужичок мой?

– В первом. Я не мужичок. Я Серега!

– Ну, извини, брат. Я не думал, что тебя это может обидеть. И как твои успехи, Сережа?

– Успехи? Так себе - серединка на половинку.

– Почему же?

– Трудно учиться. Когда в садике был, очень хотелось в школу. Зачем? Мальчик пожал плечами с таким видом, по которому легко догадаться, как жестоко он себя осуждал. После солидной паузы он рассудительно продолжал: Да и мамка все на работе да на работе. Ребята играть зовут. Вот пробегаем, а после выкручивайся. Костя тетин Лидии, он уже в третьем, тот выкрутится. Он хоть слижет у девчонок или на ладошке напишет. А у меня так не получается, - с сожалением закончил Сережка.

– И не надо, - серьезно проговорил Лихачев.
– Это все равно что, ну как тебе сказать, равносильно, как украсть что-нибудь.

– Н-не, Костя не вор. Дяденька, а вы взаправду профессор?
– решился, наконец, Сережка задать долго томивший его вопрос.

Когда Герасим Кондратьевич дал утвердительный ответ, Сережка, наморщив лоб и придвинувшись к собеседнику, спросил, глядя ему в рот:

– А профессор, это как?

– Что тебе сказать... с некоторых пор...
– начал выкручиваться из неловкого положения Герасим Кондратьевич.