Тают снега
Шрифт:
Таисья Голубева - агроном и та - юная, госпитальная сиделка... Что в них общего? Почти ничего. "А я-то думал, что от совести укрыться можно, усмехнулся Чудинов.
– Грешок - как соль на губах. Сколько ни остерегайся, все равно в рот попадет. Но как же теперь жить?"
Чудинов еще давеча, при встрече с Тасей, понял, что она не сказала ему самого главного. Он сам догадывался об этом и боялся своей догадки. В тот момент, когда Тася была в красном уголке, Николай Дементьевич попал впросак. Он принял Сережу за своего младшего сынишку. Да и мудрено было не принять. Сходство разительное.
После того как Тася с сыном отправилась в Корзиновку, Чудинов метался по кабинету так же быстро и поворачивался так же круто, как мысли в голове. Он вспомнил все до подробностей. Ведь она говорила ему тогда, в госпитале, но говорила как-то обиняками, сконфуженно, видимо, сама еще толком не знала, что с ней происходит. И как можно было предположить, что у такого милого, веселого создания может быть ребенок.
"Ах как подло все это!
– тряс головой Чудинов.
– Мимолетное приключение! Анекдотец военного времени! Ведь были же, были вояки, которые морализировали на эту тему потрясающе просто: "Рви от жизни все, что можно, все равно война!" Осуждал в глубине души таких людей Чудинов и поступил точно так же, как они.
Когда на деревню вместе с дождем опустилась темнота, Чудинов устало подумал: "А ведь надо идти домой". И в первый раз за послевоенные годы ему не захотелось идти домой. Не то чтобы боязно, а просто очень уж неловко. Надо ведь смотреть в глаза жене, детишкам, что-то говорить, делать. "Ну а до сегодняшнего вечера ходил же домой, не стеснялся, мерзавец! Сколько людей обманывал, еще и еще надо обманывать, и конца этому не видно. Гадко, все гадко! Вот приду сейчас и все расскажу жене, все выложу, а там будь что будет!"
Это решение немножко ободрило его, и он, крепко шлепая сапогами по грязи, отправился домой.
Но как только он ступил на порог своего дома, решительность начала покидать его. Жена готовила на кухне ужин. Пахло тестом и жареным мясом. Очевидно, она стряпала его любимые беляши. Митя играл с сестренкой в пароход. Сестренка была на три года моложе Мити. Она сидела на опрокинутой вверх ножками скамье и отчаянно гудела. "Пароход" поехал прямо на Николая Дементьевича, и маленькая капитанша закричала:
– Папу палоход залежит!
Но отец не подхватил ее на руки. как всегда, не пощекотал под мягким подбородком, а молча разделся и прошел в переднюю комнату. Старший сын еще не пришел из школы.
Николай Дементьевич взял с полки книгу. И вот он сидит за ней часа три. Уж и дочка угомонилась, и Митя уснул, а оп все сидит и сидит. Старший сын выполнил уроки и свалился на диван с книгой. Николаи Дементьевич раздраженно буркнул:
– Экий барон, на диване с книжкой разлегся!
– А что?
– А то!
– повысил голос Николай Дементьевич и уже тише закончил: Зрение от этого портится, вот что!
Сын поднялся с дивана, пожал плечами и, выходя из комнаты, хмыкнул:
– И чего тебе вдруг вздумалось о моем зрении беспокоиться?
Николай Дементьевич хотел остановить этого долговязого подростка, который чем старше становился, тем чаще
распускал язык, но он лишь нахмурился и сына не остановил. Жена еще не спала и слышала эту короткую перебранку.– Ты чего огрызаешься?
– сердито ворчала она.
– Отец с работы пришел, усталый, не в себе, возможно, неприятности по службе. Он ужинать даже отказался, а ты зубы выставляешь...
Она еще долго отчитывала сына, а тот смиренно помалкивал, лишь один раз донесся его недовольный шепот:
– Да ладно, довольно, не мешай читать, не буду больше, сказал.
"Эх, напиться бы сейчас, вдрызг напиться!" - подумал Чудинов и сжал голову руками. В голове шумело, а в ушах завели нудный перезвон тоненькие колокольцы. Старая, тяжелая контузия. Ему запрещено волноваться. Но одно дело выслушать наказ врачей, и совсем другое дело - выполнить его. Ведь на все случаи жизни рецептов не напасешься.
Поздней ночью в комнату вошла жена в дешевеньком, но опрятном халате, забрала у него папиросы и строго приказала:
– Отправляйся спать! Надо не только о работе думать, но и о себе. С твоим ли здоровьем сидеть по ночам и глотать табачище. Ступай, ступай, я тебе там компресс на голову приготовила и лекарство хорошее.
"Добрый, славный человек! Не лечить бы тебе меня, а лупить!" - с болью морщился Чудинов, шагая за женой в спальню. Там он послушно выполнил все процедуры и даже сделал вид, что уснул.
Но, как он ни старался, так ему и не удалось в ту ночь забыться.
Глава третья
Тася проснулась поздно, и ее удивила тишина в доме. Она не торопясь встала и, прихватив рубашку на груди, выглянула на кухню. Ребят не было, и Сережки тоже. Тогда она блаженно потянулась, громко зевнула, прикрыв ладонью рот, и, чему-то улыбаясь, начала одеваться. Сквозь густые заросли кустарника в палисаднике и буйно разросшиеся цветы на окнах п комнату с трудом проникали солнечные лучи. Тася заправила постель, умылась и вышла на улицу.
От дождя все кругом блестело и железную крышу на церковке будто наново оливой смазали. Ветви черемухи и молоденькой яблоньки, опившись влагой, вяло свисали за оградой палисадника. Лес за деревней переливался россыпью искр. Это солнечные лучи зажигали их, но тучи уже надвигались на солнце со всех сторон.
Тася поискала ребятишек в ограде, за воротами. На скамейке у ворот она заметила недоеденные морковки и пошла к яру. В устье Корзиновки вода была почти неподвижной и глубокой. В ней по кругу плавали щепки, мусор. Ребята сидели у этой ямки с удочками. Сережка делал новое черемуховое удилище. Васюха дернул свою удочку, и в воздухе, ощетинившись, мелькнула рыбешка.
Сережка с завистью смотрел на Васюху. Он еще не умел так ловко подсекать рыбу.
– Ребята, посматривайте за избой!
– крикнула Тася.
– Я ухожу, там не закрыто.
– Идите, идите, - махнула рукой Галька, - мы никуда не убежим.
Сережка даже не оглянулся. Тася взяла комок земли, бросила в воду на Сережкин поплавок. Мальчик схватился за удилище, потом оглянулся, но наверху уже никого не было.
Председатель колхоза Птахин поздоровался с ней и, для формальности задав несколько вопросов, гнусавым голосом сказал: