Те, которые

И все равно. Что-то внутри не давало ей обрадоваться до конца. Почему-то мама каждую секунду ожидала, что вот-вот случится нечто страшное. Не возвращение болезни даже, а какая-то катастрофа, которую она и представить не может.

Этой осенью голова у нее болела сильнее обычного. И Нюшка постоянно простужалась. И папа, несмотря на счастье от выздоровления сына, то и дело сваливался с радикулитом. Или с повышенным давлением. Или еще с какой дрянью, о которой прежде не имел никакого представления.

– Ничего, – отшучивался муж, – это мы Данькины болячки на себя забрали.

И маме от этой шутки становилось нехорошо.

Зато Богдан наверстывал все, чего ему не хватало в детстве. Он начисто выжег в себе всю боль. Он накачивал мышцы под руководством любимого дяди Леши (правда, теперь на тренировки приходилось бегать на школьный стадион). Он начал следить за своей внешностью и ухаживать за девчонками. И нравился им, особенно тем, которые раньше его не видели. Не только за рост и фигуру, но и за сдержанную силу, за сумасшедшее упрямство, с которым он преодолевал любую преграду.

Однажды Богдан увел первую красавицу двора у парня на год старше. Тот, помня Даньку еще хромым и убогим, решил устроить показательное избиение. Отозвал Богдана за гаражи и задал ритуальный вопрос:

– Ты че?

Богдан раньше не то что не дрался, но даже не видел, как это делается. Поэтому он не ответил положенным по этикету «А ты че?», а сразу заявил:

– Ты из-за Светки так напрягся?

Этот вопрос в лоб, да еще заданный самым дружелюбным тоном, сбил с толку и соперника, и присутствующих пацанов. На Богдана посмотрели с изумлением.

– Так она теперь со мной гуляет, понял? – улыбнулся Богдан. – Я ей больше нравлюсь.

Соперник совсем растерялся и не смог ничего придумать в ответ, как обложить Богдана незамысловатым, но очень обидным матом. Из относительно приличных слов там были только «ублюдок» и «инвалид». Богдан, не переставая улыбаться, резко ударил противника в живот. Неумело, но очень сильно. И еще раз. И еще. Глаза у него в этот момент были словно искусственные.

Если бы он не улыбался, а орал, пацаны среагировали бы раньше. А так они стояли и оторопело смотрели, как бывший колченогий Данька методично ударяет упавшего на землю соперника то правой рукой, то левой. И только когда он замахнулся ногой, кто-то сообразил:

– Да он его убьет!

Но и вчетвером оттащить Богдана удалось не сразу. Он уже перестал улыбаться, только глухо рычал и упрямо лез, чтобы добить, втоптать в землю.

После этого случая соперник неделю не выходил из дому, а у его кровати сидела его девчонка, которая испугалась «этого зверя». Ей заранее сообщили о драке, она наблюдала за ней из укромного места, чтобы успеть в нужный момент выскочить и защитить Даньку. А вместо этого увидела его улыбку и стеклянные глаза…

Больше она к Богдану не подходила. Зато остальные девчонки смотрели на него со смесью ужаса и восторга.

Богдан после этого случая попросил папу отдать его в какую-нибудь секцию типа каратэ. Он хотел научиться убивать человека с одного удара. Папе он этого, конечно, не сказал.

* * *

На каратэ ему не понравилось, на других восточных единоборствах тоже. Везде тренеры твердили о философии добра, о неприменении силы к слабому. И не только твердили, но и заставляли проникаться этой идеей. Богдан сначала честно пытался проникнуться. У него довольно быстро получилось овладеть техникой медитации. В свое время он проделывал что-то похожее, когда воображал свою голову чужой. Но отключившись, он шел за сенсеем совсем не туда, куда хотелось бы тренеру. Сенсей заставлял открыться миру, впустить его в себя, но это означало снова впустить в себя боль. Как только Богдан понял это, то намертво закупорился.

Тренеры рано или поздно замечали эту особенность мальчика. Кто-то пытался помочь выйти за пределы внутренней стены – от таких Богдан уходил сам. Другие старались избавиться от него – и он не возражал. Самым мудрым оказался сморщенный старичок, руководитель секции с каким-то очень запутанным названием.

Только глянув на Богдана, он наотрез отказался иметь с ним дело. Да еще и папе приказал никуда больше не отдавать «этого черного мальчика», пока тот не «выльет из себя грязь». Папа, конечно, старичка не послушался, но в ближайшее же воскресенье отвел сына в церковь. Так уж получилось, что туда Богдан не заглядывал с того момента, как объелся таблеток. Сначала его держали в больнице, потом он так увлекся выздоровлением, что не до церкви было.

Папа поставил Богдана рядом с собой. Служба на сей раз показалась мальчику нудной, хотя до этого он, кажется, даже получал от нее удовольствие. Вроде бы среди икон боль немного ослабевала. Но теперь, когда он сам с ней справился, зачем ему все эти почерневшие картины и ладанки? Однако Богдан стоял, чувствовал, что папа все время на него косится, словно ждет чего-то. Поэтому держался спокойно, время от времени крестился, в конце подошел и приложился к батюшкиной ручке.

На обратном пути папа повеселел. Похоже, он боялся, что в церкви с Богданом приключится, что-то плохое. Но оно не приключилось, и теперь папа болтал о том о сем. Богдан, пользуясь его хорошим настроением, попросил:

– Папа, а можно я на бокс запишусь?

Папа бросил настороженный взгляд на сына:

– Уверен? Может… ну не знаю… на танцы.

Богдан кивнул:

– И на танцы тоже. Можно?

Папа замолчал надолго.

– Давай с мамой посоветуемся, – предложил он, уже въезжая во двор.

Разговор с мамой получился странный. Она смотрела на Богдана слегка испуганно – последние месяцы она всегда на него так смотрела – и отвечала кратко, после паузы.

– Мам, я буду с вами на танцы ходить, хорошо?

Пауза.

– Хорошо.

– И на бокс.

Пауза.

– А может, какой-нибудь другой спорт?

– Я на бокс хочу. Почему мне на бокс нельзя?

Пауза.

– Твое здоровье…

– Я же уже проходил сто обследований, все говорят, мне можно. Почему ты против?

Пауза. Беспомощный взгляд на отца. Тот понимает, что решать все же придется ему, и кладет руку Богдану на плечо:

– Ладно. Попробуем. Только давай так: если опять… начнутся проблемы, больше никаких спортивных драк. На легкую атлетику пойдешь. Или в теннис. Договорились?

* * *

Полгода прошли весело. Танцы оказались очень прикольным занятием, хотя Богдан изначально пошел в студию только чтобы задобрить маму, которая могла часами любоваться спортивными танцами по телеку. У мальчика оказалось врожденное чувство ритма. Тренер боялся, что новенький не выдержит темпа тренировок (отец приватно предупредил о проблемах со здоровьем мальчика), но Богдан работал без дураков. Ему нравилось танцевать, особенно когда тело, руки и ноги запомнили нужные движения и не приходилось мучительно вспоминать, что там дальше. Теперь Богдан позволял себе двигаться, почти отключив голову.