Театр Клары Гасуль
Шрифт:
Донья Xимена. Просто офицеры «Эсмеральды» не строят из себя капитанов Матаморов [4] , как драгуны. Но что они храбры, как львы, про то знает весь свет. Моряку столько нужно храбрости!
Донья Ирена. Как будто она не нужна драгуну! По мне, что на лошадь влезть, что плыть на корабле в открытом море, одинаково страшно.
Донья Xимена. А бури, кораблекрушения, битвы? Вот где нужна смелость! Пушки, торчащие из люков, стреляют ядрами: выпалят раз — двадцати человек как не бывало...
4
Капитан
Донья Ирена. Вы заметили? С той поры, как Химена отдала свое сердце капитану фрегата, она изучила все морские наименования.
Донья Xимена. Ничего я ему не отдавала, даже и поговорить-то не пришлось, но у него есть рекомендательное письмо к моей тетке. В воскресенье я встречусь с ним у нее. Знаю только, что это очень порядочный молодой человек. Ведь чтоб попасть в морские офицеры, надо быть дворянином.
Донья Ирена. На словах, может, ты и ничего не сказала, зато веером, слава богу, столько наговорила!
Донья Xимена. Господи! Кому бы говорить, а тебе помолчать. Кто знаки делал и глазки строил этому верзиле, капитану дону Рафаэлю Саманьего? Вот так имечко! А капитана «Эсмеральды» зовут дон Хуан де Гарибай, это — баскское имя, было бы вам известно. Он получил крест Алькантары, участвовал в одном знаменитом морском сражении, в Картахене дрался на пистолетах с англичанином и ранил его в руку, а потом...
Донья Франсиска. Однако ты хорошо знаешь его биографию!
Донья Ирена. Не люблю я пистолетов, в них есть что-то грубое. То ли дело шпага, куда изящней! Месяц назад дон Рафаэль дрался на шпагах. Он поразительно ловок.
Донья Франсиска. Вы, должно быть, с военной формы глаз не сводите.
Донья Ирена. Ах, она так идет мужчине! Будь я мужчиной, я бы стала драгунским полковником.
Донья Xимена. А я... если бы я была мужчиной, я бы стала капитаном корабля. Ты видала мальчиков? Их юнгами называют. До чего ж они милы в синих курточках и белых панталончиках!
Донья Франсиска. Значит, кто без нашивок на рукавах, не в треуголке и не в каске, тот уж вам не пара?
Донья Ирена. Вовсе нет... Да вот за примером ходить недалеко: каждый день мы встречаемся с очень красивым мужчиной без всякого мундира.
Донья Xимена. Я знаю, о ком ты говоришь, и вполне с тобой согласна.
Донья Франсиска. О ком же?
Донья Ирена. Что за вопрос! Об отце Эухеньо.
Донья Франсиска. Об отце Эухеньо?
Донья Мария. Об отце Эухеньо!
Донья Xимена. Ни у кого нет таких красивых рук, как у него.
Донья Ирена. А в глазах у него столько благородства и вместе с тем столько доброты!
Донья Xимена. Жаль, он не носит усов — у него рот велик.
Донья Ирена. Для мужчины — не слишком, и притом у него чудесные зубы. Как он за ними следит! Ради этого, я думаю, он и курить бросил... Что ты смеешься, Пакита?
Донья Франсиска. Смеюсь над глубиной ваших наблюдений.
Донья Xимена. Особенно я люблю его за то, что он всегда в хорошем расположении духа. Всегда весел, обходителен — полная противоположность своему предшественнику, покойному отцу Доминго Охеде: тот, бывало,
из-за каждого пустяка нас донимал. Отец Эухеньо разрешит нам потанцевать, попеть, посмеяться и всякий раз говорит: «Веселитесь, пока молоды». Стоит игуменье на нас рассердиться — а ведь она старуха сварливая, — он непременно за нас заступится. Такой милый!Донья Ирена. Вы знаете, что он сделал для доньи Лусии де Ольмедо?
Донья Франсиска. Откуда же нам знать?
Донья Ирена. Весь город говорит. Я узнала об этом вчера, когда была у мамы.
Донья Франсиска. Донья Лусия, дочь аудитора дона Педро? Та, что бежала с драгунским офицером?
Донья Ирена. Та самая. Сначала отец метал громы и молнии, ни о чем другом и думать не хотел, как о том, чтобы поместить Лусию к «Кающимся грешницам», и добился от коррехидора приказа об аресте драгунского офицера, лейтенанта... как его?.. Фадрике Ромеро, что-то в этом роде. Говорят, лейтенант смазлив, черноус, с грехом пополам тренькает на гитаре. Гитарой-то он и прельстил сумасбродку Лусию: ведь он младший в семье, у него гроша за душой нет. Живи на жалованье... Знаете, каково это? Ну, да он малый не промах: узнал про богатство отца и давай дочери клясться в вечной любви.
Донья Франсиска. Да отец Эухеньо тут при чем?
Донья Ирена. Он пошел к отцу, тот в ярости. Он, конечно, прочитал ему проповедь, да так красноречиво, так трогательно, как во время поста. «Вы, говорит, видите, что, лишая счастья дочь вашу, сами становитесь несчастным. Хотите наказать ее за скандал, а сами устраиваете еще больший» — и пошел и пошел! Поучал он его, поучал, пока тот не прослезился. А отец Эухеньо заранее спрятал в соседней комнате похитителя с блудной дочерью. Отворил дверь, тут оба они бух старику в ноги, руки ему целуют, потоки слез проливают: «Батюшка такой, батюшка этакий!..» Наконец каменное сердце аудитора стало мягким, как воск. Поднимает дочь, целует ее, протягивает руку Фадрике и говорит: «Любезный сын мой!» Но это еще что!.. Дон Педро скуп, как жид, а отец Эухеньо так его умаслил, что тот дал за дочерью великолепное приданое. Знаете, почему? Он честолюбив, а отец Эухеньо убедил его, что если свадьба будет бедная, весь город его на смех поднимет... Э, Пакита, что с тобой?.. Ты плачешь?
Донья Франсиска. Меня растрогало его благородство.
Донья Xимена. Велика власть красноречия!
Донья Ирена. До чего же мы чувствительны! Ах! Ах! Ах!
Донья Xимена. Пакита плачет, Марикита, того и гляди, тоже. Совсем как в романах. Ну, Ирена, подружки и без нас поплачут. А я тебе такое расскажу, что ты со смеху умрешь. Прощайте, подруженьки! У вас свои секреты, у нас — свои.
Донья Химена и донья Ирена уходят.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Донья Мария, донья Франсиска.
Донья Франсиска (обнимает донью Марию). Дорогая Мария! Друг мой единственный!
Донья Мария (внимательно смотрит на нее). Не думала я, что ты так чувствительна.
Донья Франсиска. Ах, ты еще не знаешь, что со мной!..
Бьют часы; донья Мария вздрагивает.
Какая ты сегодня нервная! Будь твое сердце занято, как мое, часы напоминали бы тебе о счастье... Нас никто не видит? Смотри, Марикита. Ты не выдашь меня? Письмо!.. (Подходит к дереву и достает письмо брата Эухеньо.)