Театр мистерий в Греции. Трагедия

Миф о Данаидах, по крайней мере, в том виде, в каком он известен нам сегодня, мало подходит для трагедии, но гений Эсхила сумел ее создать на такой основе.

На самом деле «Просительницы» – это только первая часть трилогии, остальные ее части утеряны.

В ней Данаиды, которые образуют хор, возглавляемый эксархонтом– их отцом Данаем, прибывают в Аргос и умоляют царя Пеласга* (?) защитить их и не выдавать преследователям.

В сопровождении воинов входит египетский посланник и требует выдать женщин. Царь Пеласг появляется на сцене в окружении свиты и говорит, что традиции города Аргоса велят оказывать гостеприимство тем, кто ищет в нем защиты и убежища, что он не позволит увести Данаид против их воли, а египетское посольство должно немедленно удалиться. Посланник подчинятеся, однако угрожает аргивянам войной.

Мольба Данаид Зевсу

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Данай благодарит царя, а Данаиды, разделенные на два полухория, исполняют эксод*, умоляя Зевса освободить их от зловещего брака и справедливо наказать их врагов. Из дошедших до нас упоминаний мы знаем, что вторая часть трилогии называлась «Египтяне» и в ней шла речь о браке Данаид с двоюродными братьями, сыновьями Египта, и о том, как сразу после свадьбы жены по наущению Даная убили своих мужей. Отметим, что принесение в жертву особей мужского пола после брака соотносится с древним мифом о возобновлении Природы и отражается в групповой душе многих животных, прежде всего насекомых, которые умерщвляют оплодотворителя. Так, например, поступает пчелиная матка с трутнем.

Третья часть, вероятно, называлась «Данаиды». В ней рассказывалось о суде над Гипермнестрой, единственной Данаидой, которая оставила жизнь своему супругу и была прощена благодаря вмешательству богини Афродиты. Завершавшая трилогию сатировская драма называлась «Амимона».

Для широкой публики центральным психологическим мотивом «Просительниц» была обычная драма женщины, по требованию семьи выданной замуж против ее воли за нелюбимого человека, который, к тому же, одержим лишь плотским желанием. Женщина, убивая мужа, мстит за свое унижение и рабство. Можно предположить, что даже на этом «семейном» уровне трагедия должна была производить очень живое, сильное впечатление, особенно на тех, кто прямо или косвенно сталкивался с подобными ситуациями, довольно характерными для древних обществ.

Но уже в первом стасиме появляются более глубокие намеки. Например, фраза: «Мы идем по древним следам нашей матери…» – это явная отсылка к Ио, которую преследовал Зевс:

Наш из Аргоса род — От рогатой Ио, обуялой Ио, Той, что овод язвил; прикоснулся к ней Зевс… (Пер. Вяч. Иванова)

Вновь мы сталкиваемся с древним мифом о Деве-Матери, зачавшей от прикосновения, видения или сна. Поэтому Данаиды молят о защите своего отца Зевса, того, кто прикосновением руки заставил деву родить. С другой стороны, Зевс – владыка справедливости, совершенства и добродетели, как мы увидим позже в мифе о Прометее и как признает тот же Мюррей.

Молитва дочерей Даная

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

С точки зрения структуры это произведение представляет собой мольпе, ритуальный танец, сочетающийся с пением. Хор состоял из пятидесяти человек. Это число позже сократилось до двенадцати: именно двенадцать человек образовывали хор в каждой части тетралогии. К ним прибавлялось еще два актера, что придавало трагедии астрономически-астрологический смысл: согласно данной трактовке, Ио – это Луна, а Зевс представляется в двойном аспекте Юпитера-Солнца, как в мифе о Геракле.

Последующее бегство пятидесяти египтян от войска аргивян приводит нас к выводу, что на сцене это войско представляло столько же, если не больше, воинов. Таким образом, на сцене находились одновременно по меньшей мере пятьдесят человек, разделенных на три хора, каждый со своим эксархонтом, который одновременно был актером, но не отделялся от хора.

Афродита

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Эксархонтом хора Данаид был Данай, хора египтян – Посланник, а хора аргивян – сам царь Пеласг.

Сценография могла быть совсем простой, поскольку мы не встречаем упоминаний ни о декорациях, ни о mekanai– загадочных машинах, которые производили спецэффекты. Была лишь большая круглая площадка без сцены, но с возвышением, достаточно большим, чтобы на нем разместились одновременно пятьдесят Данаид, а может быть, и больше актеров, если принять в расчет их преследователей. Возможно, этот «ритуальный холм» находился в центре, там, где впоследствии возводили алтарь, но доподлинно это не известно.

Зевс в двойной ипостаси Юпитера-Солнца

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Большое число роскошно одетых исполнителей должно было производить впечатление на зрителей. Данаиды со смуглыми и яркими щеками были одеты в экзотические финикийские наряды. Египтяне с черными руками и ногами появлялись в коротких белых туниках. Хоры исполняли продолжительные, страстные и волнующие танцы.

Утрата большей части этой трагедии и неизвестного нам продолжения, которое мы пытаемся восстановить с помощью комментаторов более позднего времени, не позволяет судить обо всем произведении. Кроме того, со временем оно могло претерпеть изменения: как мы говорили выше, сокращалось число участников представления, а сама трагедия приспосабливалась к стандартам классической эпохи.

19. «Прометей прикованный»

Истоки мифа о Прометее, по мнению Мюррея, надо искать в местном афинском культе демона огня, второстепенного божества, покровителя кузнецов и гончаров, которого почитали вместе с Гефестом, на одном алтаре. Алтарь называли алтарем Прометеякак более древнего, изначального божества. Кроме того, это был единственный посвященный ему алтарь, в то время как у Гефеста их было много. Главной церемонией культа Прометея был бег с факелом от алтаря через квартал гончаров.

Дословно имя Прометей переводится как «тот, кто предвидит», в отличие от имени его брата Эпиметея – «того, кто думает после». Это связано с мифом о Пандоре*, «биороботе», созданном богами для того, чтобы искушать людей. Для Елены Петровны Блаватской (ЕПБ) миф о Прометее имел более глубокое значение, а его происхождение она считала более древним; так, его имя происходит от Pramantha*, что на санскрите означает «огненная палка», поскольку титан спрятал украденный у богов огонь в полом тростнике. Та же ЕПБ связывает его с Агнишвата* Питри, или «Отцами огня», и Манасапутрами, или «Носителями разума», поскольку, согласно древней традиции, обобщенной ею, Прометей символизирует целую группу божественных существ; они исполнились сострадания к человеку, не имешему разума, который позволил бы ему достичь высших уровней сознания. Эти божественные существа «восстали» – так же как в другом, библейском, мифе это сделал Люцифер, «Носитель света», за что и был низвергнут в бездну; с тех пор его называют «падшим ангелом». Они восстали против Судьбы, которая наделила человечество только тем, что действительно соответствовало уровню его эволюционного развития, – конкретным разумом ( Kama-manas* индусов) – и «украли» для человечества «искру» Разума. Но эту искру восприняли не все, и поэтому Эпитемей и является тем, «кто думает после». Как объясняет «Тайная Доктрина»*, одни люди усвоили только треть искры, другие – две трети, а некоторые – ничего. Следовательно, несмотря на все усилия Манасапутров, человечество, за некоторыми исключениями, не получило всей полноты Разума: ведь даже те, кто восприняли эту искру в наибольшей степени, едва ли смогли подняться до вершин сознания даже на эти две трети «украденного».

Гермес

(музей Пио Клементино, Ватикан)

Прометей, согласно этой трактовке, – символ милосердия благосклонного к людям бога, который вопреки естественному и благоразумно установленному Судьбой ходу времени пожертвовал собой и пострадал за людей, став «великой жертвой», распятой на самых древних горах планеты (упоминание о Кавказе появилось уже после Гомера). Там он подвергался ежедневным пыткам: орел Зевса, который прилетал к нему, пожирал его печень (символ всех страстей, от самых низших до самых высоких), которая на следующий день из-за проклятия Зевса вырастала вновь, и орел снова ее выклевывал.