Театр одного зрителя
Шрифт:
— Простите, доктор, я не хочу шантажировать вас… Доктор, вы… — и, не выдержав, она продолжила с нарастающим чувством тревоги. — Ты же сам прекрасно видишь, что только ты понимаешь меня… Ну, как ты не чувствуешь, что стал для меня откровением?! Ты единственный, в ком я по-настоящему нуждаюсь! Ты… Нет, ты просто отказываешься понимать. Я уже так счастлива, что нашла тебя! Мне с тобой так спокойно. Во мне ведь тоже есть много хорошего… Не веришь? Я же до сих пор девственница. Прости, прости, я уже глупости говорю… Я не знаю, как убедить тебя и готова на всё, — она опустилась на колени. — Я не знаю, что творится со мной. Какая-то сила бешено толкает меня к тебе… Я не могу без тебя… Не мо-гу…
Она смиренно опустила голову,
— Тогда в бреду мне удалось зацепиться за колокольный звон и спастись. Если я опять попаду туда, то обязательно свалюсь в пропасть к режиссёру. Доктор, я ощущаю себя так, будто с меня кожу живьём содрали. Тогда, в бреду, ты приказал мне говорить и спас. Теперь своим отказом ты убьёшь меня. Я почему-то уверена в этом… и мне страшно… Понимаешь?
Она с мольбой посмотрела на доктора. Доктор отвёл свой взгляд, и сразу же промелькнула мысль, что она просто разыгрывает новую драматическую роль.
— Ну, как ты не понимаешь, что мне страшно остаться наедине с собой, — в отчаянии зашептала она. — Я ведь только из страха обегала всех и попросила прощения. Я же так испугалась, что ты отвернёшься от меня, от такой… Как ты не понимаешь, что мне жутко остаться одной… а ты уезжаешь… До сих пор я как-то забалтывала себя, а тут вдруг остановилась и поняла, что я совсем другой человек… и я совсем не знаю себя. Оказывается, я всё время затыкала себя мыслями: своими, чужими. Всё время бежала куда-то со своими идеями, а тут вдруг остановилась… И теперь мне так плохо… Доктор, мне так одиноко и так стыдно, что даже страшно об этом думать. Умоляю, не отворачивайся от меня…
Волна сострадания всколыхнула доктора, и он ощутил, что будет последним негодяем, если прямо сейчас не протянет ей руку.
— Встань с коленей, — твёрдо сказал доктор, помогая ей подняться. — Хорошо, едем вместе.
Она мгновенно вскочила на ноги, смахнула слезинку и засияла, как майское солнышко.
«Слава, Богу, что я не брякнул ей тогда о страхе, который будто бы скатился в бездну вместе с режиссёром. Мало ли, ещё какие фантазии могли взбрести ей в голову», — подумал доктор. Параллельно он подумал, что его мечтам закончить написание книги под шум волн не суждено сбыться, но на душе всё равно было радостно.
Зазвонил телефон. Она сдунула с ладошки прощальный поцелуй, и дверь закрылась.
— Алло! Алло! Доктор! — послышался возбуждённый голос ведущего. — Доктор, после окончания передачи и сегодня с утра поступило множество звонков. Люди требуют продолжения. Студия сейчас переоборудуется, оснащается телефонами. Будет прямой эфир со слушателями. У моей передачи небывалый рейтинг.
Доктор самодовольно улыбнулся, но попытался умерить пыл ведущего.
— Поздравляю вас, но, к сожалению, я завтра уезжаю в отпуск, — сказал он.
— Вы уезжаете?! — воскликнул ведущий. — Хотя бы сегодня вечером, ненадолго, — взмолился он. — Я договорюсь с дирекцией. Я вас прошу, для меня это очень важно.
— Хорошо, — согласился доктор. — После работы приеду.
— Спасибо. Только прошу вас без политики, — попросил ведущий на прощание.
– 43-
— По многочисленным просьбам мы начинаем вещание в прямом эфире. Можете задавать свои вопросы. Звонок в студию, — скомандовал ведущий, и доктор почувствовал его внутреннее ликование.
Раздался голос с ярко выраженным южным акцентом:
— Доктор, вот вы в прошлый раз говорили о камикадзе. Объясните, почему у христиан нет камикадзе, а среди мусульман всегда найдутся герои, способные пожертвовать собой ради веры.
Ведущий растерянно посмотрел на доктора.
— В этом как раз сказывается специфика религий, — спокойно начал доктор. — Христианство ориентировано на формирование веры в индивидууме, а мусульманство — на подчинение людей единой вере. Естественно, что объединение вокруг мусульманской веры идёт
через подавление индивидуального начала. В сознание мусульманина внедряется необходимость подчинения единой для всех идеи, которая может быть сформирована, как в ауре коллективного сознания, так и выражена главой конфессии. В этом заключается преимущество ислама, и ему легче насаждать свою тактическую цель, порождая, в случае необходимости, фанатов-смертников.— Звонок в студию, — сдержанно прозвучал голос ведущего.
— Доктор, в прошлый раз вы говорили, что душа находится под контролем личности. А что будет, если душе человека удастся вырваться из-под контроля? Что произойдёт тогда? — раздался несколько возбуждённый голос.
— Ничего хорошего не произойдёт. Внешний мир может ранить душу. В нашем мире обнажать свою душу без защитной брони личности опасно. Удар может быть настолько оглушительным и болезненным, что душа испугается. Она скукожится, и ей будет страшно вновь столкнуться с тем миром, где ей причинили боль. Чаще всего это происходит с детьми. Их личность только зарождается, и они лишены брони, как у взрослых. Поэтому причины неврозов, обычно, спрятаны в детстве. Конечно, обнажённость души даёт детям некоторое преимущество перед взрослыми. Детская душа не обременена цензурой личности, и у неё больше свободы, чтобы жить в гармонии с внешним миром. Ведь то, что взрослому непростительно, ребёнку доступно. Поэтому детство вспоминается, как самая счастливая пора в жизни. Во взрослой жизни всё сложнее. Если душа испугается, то её связь с внешним миром может вообще прекратиться. Вот тогда психиатр поставит диагноз — шизофрения… Думаю, у наших далёких предков процесс формирования личности не был так обременён условностями внешнего мира. Они оставались детьми всю жизнь и могли ощущать мир душой, будто третьим глазом.
— Подождите-ка, доктор, — перебил ведущий, и возбуждённо продолжил:
— Я интересную вещь вспомнил. Ведь у примитивных народов принято говорить о себе в третьем лице, как маленькие дети. «Моя спать пошла», или «Моя кушать хочет». То есть ум есть, а личности, как таковой, нет. Поэтому и говорят о себе отвлечённо в третьем лице. Действительно, им же по условиям жизни совсем нет нужды формировать свою личность, как защитную броню для души. Но, тогда получается, что и они способны ощущать мир третьим глазом. Верно?
— Вы правы. Неспроста же у них исключительные способности следопытов, и природу они ощущают иначе, чем мы. Даже деревья для них живые существа.
Ведущий с улыбкой вспомнил плакат любителей природы «Не губи деревья! На них жили наши предки», вывесивших свой опус на выхлопной трубе химического комбината, а доктор продолжил:
— Многие гениальные произведения создавались в полусознательном состоянии. Вспомните биографии великих художников. В процессе творчества душа у них будто выходила из-под контроля ума и управляла кистью. В то же время, если наш ум возьмёт на себя труд формировать и воспитывать своё «я» по природным канонам, о которых я хотел бы вам рассказать, то у человека может открыться третий глаз и во вменяемом состоянии. Я так полагаю, что если личность будет в согласии с душой, тогда и откроется взору человека дорога, ведущая по ту сторону радуги.
Ведущий восторженно блеснул глазами и выкрикнул:
— Звонок в студию.
— Доктор, а с чего вы взяли, что у человека есть душа? — раздался недовольный голос.
— А вы сами подумайте, на что будет похож человек, если он вдруг лишится своего душевного мира? Это же будет робот. Есть внешний раздражитель — будет реакция, нет раздражителя — и реакции никакой. Но ведь человек не так живёт. Попробуйте отключиться от мира чувств, и вы, минуя даже стадию животного, сразу превратитесь в сознательное растение. Поел, попил, листики к солнцу повернул, а на ночь свернулся калачиком. Вот и вся жизнь вне мира чувств. Впрочем, такие люди тоже встречаются.