Театр в театре. Зарубежные авангардные пьесы 1940–1970-х годов
Шрифт:
Он подходит к ней сзади и обхватывает шею рукой.
Ц е з о н и я (в ужасе). Неужели эта жуткая свобода и есть счастье?
К а л и г у л а (медленно сжимает ей горло). Можешь не сомневаться. Без свободы я остался бы ограниченным самодовольным человеком, а благодаря ей обрёл божественную проницательность одиночества. (Он понемногу возбуждается и всё сильнее сжимает горло Цезонии, которая совершенно не сопротивляется. Он говорит, склонившись к её уху.) Я живу, я убиваю, я обладаю властью разрушителя, после которой власть создателя кажется простым кривлянием. Это и значит быть счастливым. Вот моё счастье: невыносимое освобождение,
Ц е з о н и я (слабо). Кай!
К а л и г у л а (возбуждённо). Довольно нежностей! Время не ждёт. Цезония, родная, время не ждёт!
Цезония хрипит и замолкает. Калигула опускает её на ложе и смотрит на неё блуждающим взглядом .
К а л и г у л а (хрипло). Ты тоже виновата. Но разве убийство – решение?
Калигула в растерянности подходит к зеркалу.
К а л и г у л а. Калигула! И ты, ты тоже виноват. Чуть больше, чуть меньше – какая разница? Однако кто посмеет судить тебя в мире, где нет судьи и где все виноваты? (Прислонясь лицом к зеркалу, с глубоким выражением скорби.) Геликон так и не пришёл. Луна никогда не будет моей. Как горько сохранять разум и следовать своему долгу до конца. Как я боюсь конца! Лязг оружия… Это невинность готовит свой триумф. Почему я не с ними? Мне страшно! Как отвратительно: презирать чужую трусость и обнаружит её в собственной душе! Ничего, страху тоже придёт конец. Скоро, скоро, обрету я ту великую пустоту, в которой душа найдёт своё успокоение.
Калигула отходит и снова возвращается к зеркалу. Теперь он выглядит спокойнее.
К а л и г у л а (тихо и сосредоточенно). Всё кажется таким сложным, и однако же всё очень просто. Если бы луна стала моей, тогда бы всё изменилось. Но где, где утолить эту жажду? Какая душа, какой бог явит собой желанный источник? (Опускается на колени и плачет.) Ни в этом мире, ни в мире ином ничто не может меня успокоить. (Протягивает руки к зеркалу.) Впрочем, и мне, и тебе прекрасно известно, что мне надо. Мне надо, чтобы невозможное существовало. Невозможное! Я искал его на краю света, у пределов самого себя. Я протягивал к нему руки… (Кричит.) …я протягиваю к нему руки – и натыкаюсь на тебя! Ты всегда оказываешься передо мной – о, как я тебя ненавижу! (Пауза.) Неужели я избрал неверный путь и ничего не достиг? Неужели в моей свободе нет ничего благого? Геликон! Геликон! Где ты? Какая тяжёлая ночь! Геликон не придёт: мы навсегда останемся виновными.
Из-за кулис доносится лязг оружия и крики.
Г е л и к о н (показывается в глубине сцены). Кай, берегись! Берегись!
Невидимая рука пронзает Геликона кинжалом. Калигула поднимается, берёт в руки скамейку и, тяжело дыша, подходит к зеркалу. Он смотрит на своё отражение, затем, резко подавшись вперёд, изо всех сил бросает в зеркало скамейку.
К а л и г у л а (кричит). В историю, Калигула, в историю!
Зеркало разлетается вдребезги, и в тот же момент из всех дверей появляются вооружённые заговорщики. Калигула с безумным смехом корчит им рожи. Старый патриций вонзает ему кинжал в спину, Кассий – в грудь. Смех Калигулы переходит в икоту. Заговорщики наносят ему новые удары.
К
а л и г у л а (смеётся и хрипит). Я ещё жив!1944 г.
Жан-Поль Сартр
При закрытых дверях [2]
И н е с с а
Э т е л ь
Г а р с е н
С л у ж а щ и й
Гарсен, служащий.
Гостиная в стиле ампир. На камине бронзовая статуэтка.
Г а р с е н (входит, оглядывается). Сюда?
С л у ж а щ и й. Сюда.
2
Совместно с Татьяной Шапошниковой. Первая публикация: «Часы», № 12 (1978).
Г а р с е н. Значит, здесь…
С л у ж а щ и й. Да.
Г а р с е н. Я… (Молчание.) К обстановке придётся привыкнуть.
С л у ж а щ и й. Ваше дело.
Г а р с е н. А остальные комнаты? Тоже такие?
С л у ж а щ и й. Разные. К нам ведь попадают китайцы, индусы. Ампирная мебель им непривычна.
Г а р с е н. А мне? Знаете, кем я был раньше? Впрочем, неважно. Всю свою жизнь я прожил среди какой-то дурацкой мебели, в невыносимой обстановке. И мне это даже нравилось. Что вы скажете о столовой в стиле Луи-Филиппа?
С л у ж а щ и й. В гостиной в стиле ампир вам будет ничуть не хуже.
Г а р с е н. Ну хорошо, хорошо. (Оглядывается.) И всё-таки я не ожидал… Вы не знаете, что говорят там, внизу?
С л у ж а щ и й. О чём?
Г а р с е н (широкий, неопределённый жест). Ну… обо всём этом.
С л у ж а щ и й. Неужели вы верите всем этим глупостям? Да ещё из уст тех, кто никогда здесь не был? Попади они сюда…
Г а р с е н. Вот именно.
Оба смеются.
Г а р с е н (становится вдруг серьёзным). А где колья?
С л у ж а щ и й. Что?
Г а р с е н. Ну, колья, жаровни, вертелы…
С л у ж а щ и й. Вы шутите?
Г а р с е н (смотрит на него). Нет, не шучу. (Молчание. Гарсен ходит по гостиной). Зеркал, конечно, нет. Окон тоже. Ничего бьющегося. (С внезапной яростью.) А почему у меня отобрали зубную щётку?
С л у ж а щ и й. Ну вот. Теперь вы вспомнили про человеческое достоинство. Невероятно!
Г а р с е н (гневно ударяет по ручке кресла). Прошу избавить меня от фамильярностей! Я отлично понимаю, в каком положении нахожусь, но не позволю вам, чтобы…
С л у ж а щ и й. Прошу прощения. Что делать, если все клиенты задают один и тот же вопрос? Не успеют прийти и сразу же: где колья?.. Сначала им не до зубной щётки. А стоит чуть успокоиться: почему отобрали зубную щётку? Ну скажите, ради Бога, зачем вам здесь чистить зубы?.
Г а р с е н (успокаиваясь). В самом деле… (Оглядывается.) И зачем глядеться в зеркало? Вот бронзовая статуэтка – совсем другое дело… Уверен, что настанет момент, когда я буду глядеть на неё, не отрываясь. Да-да, во все глаза. И нечего от меня скрывать, я прекрасно знаю, в какое положение попал. Хотите, расскажу, как это бывает? Человек задыхается, тонет, в последний раз выныривает на поверхность – и что же он там видит? Бронзовую статуэтку! Какой ужас… Вам, конечно, запрещено отвечать на мои вопросы, но я и не настаиваю. Только знайте, что врасплох меня не застанешь. И не думайте, что чем-то меня удивите. Я прекрасно всё понимаю… (Он снова начинает ходить по комнате.) Зубной щётки нет. И кровати нет. Почему? Здесь никогда не спят?