Тебе держать ответ

Тот ещё несколько мгновений смотрел на Эда, потом взглянул на мужчину, стоящего над ним. В его старом лице была усталость. Бертран заговорил, чеканя слова:

— Ты виновен передо мной и перед моим кланом. Ты направил руку проклятых Индабиранов, которые уже наполовину мертвы и вскоре будут мертвы совсем, так, как когда-то едва не стали мертвы Эвентри. Ты видел голову одного из тех, кто поднял руку на мой клан, на пике перед воротами. Хочешь ли ты сказать мне что-то?

— Тебе — нет, мальчик, — негромко сказал Дэйгон Одвелл. — Ты не готов слушать.

— Я слушал слишком долго, — сказал Бертран и вытащил меч — лёгким, уверенным движением человека, для которого этот жест привычнее любого другого. — Теперь я сделаю.

И тем же лёгким, привычным движением убийцы он всадил клинок в грудь главы клана Одвелл. Лорд Дэйгон откинулся назад, его рот раскрылся, на губах выступила, а потом потоком хлынула кровь. Но его глаза всё ещё были открыты. Бертран Эвентри упёр подошву сапога в грудь старика, стоявшего перед ним на коленях.

— Так твой сын убил когда-то моего отца. И сын моего отца теперь убивает так тебя, во славу Дирха Мстящего, — сказал он и резким движением вырвал меч из пронзённого тела, а когда оно опустилось на пол, схватил ещё дышавшего Одвелла за волосы и одним ударом отсёк ему голову.

Эд смотрел на это в гробовой тишине пиршественного зала в замке Эвентри, которую разорвал лишь звук падающего тела и шумный вздох лорда Пейревана. Он смотрел, как его младший брат выпрямляется, держа в руке отсечённую голову, смотрел, как кровь хлещет с перерубленной шеи. И вспоминал, как видел его в последний раз, как он жался между коленями Эда, который звался тогда Адрианом, и юбками их сестры Бетани, пытаясь приникнуть к замочной скважине и подслушать разговор, который вели старшие. Это были глупые мысли, нелепые, слишком сентиментальные. «Мы вырастаем, — подумал Эд, — мы всё равно вырастаем и становимся мужчинами. И вот такими тоже… такими тоже».

— Насадить на пику рядом с головой Индабирана, — без выражения сказал Бертран, протянув голову лорда Одвелла одному из своих солдат. Тот забрал её и быстро вышел. В тишине гулко отдавались его шаги.

Бертран развернулся, не задержавшись глазами на Эде, и посмотрел в противоположный конец зала, самый тёмный, куда до сих пор ни разу не бросил взгляд. В его лице впервые, и только на один миг, появилась неуверенность. Эд тоже посмотрел туда.

И не смог объяснить себе, как, почему не заметил её раньше.

Катарина Индабиран стояла у погасшего камина, прямая, как клинок, спокойная почти до безмятежности. Её неподвижное лицо под покрывалом, красно-оранжевым, цветов клана Индабиран, было таким же бледным, как когда она спустилась в темницу к Эду, чтобы принести ему поесть. «Интересно, — подумал Эд, — какого цвета у неё волосы?» Её белые руки обнимали за плечи двух мальчиков. Одному на вид было лет двенадцать или тринадцать, другому — около семи. «Почти что наши с Бертраном ровесники, какими мы были в тот день, когда её клан уничтожил нас, вот так, как мы сейчас уничтожаем их», — подумал Эд, и его охватило отчаянное, упрямое ощущение катастрофической неправильности происходящего. Это было местью, возможно, даже справедливостью, но…

«Есть вещи, более важные, чем месть и справедливость, Бертран!» — хотел сказать он, но не сказал. Он просто смотрел, как брат его идёт вперёд, всё ещё держа в руке меч, с которого капала кровь Дэйгона Одвелла.

— Леди Индабиран, — проговорил он, роняя слова так, словно каждое их них весило десять пудов. — Жена Никласа Индабирана. Сыновья Никласа Индабирана. Вы знаете, что случилось с леди Эвентри и её детьми? Отвечайте.

Она вскинула голову, и Эд подумал, что она очень сильная и очень упрямая женщина. Он пытался поймать её взгляд, но она не смотрела на него. Как будто знала, что он обманул — что оказался не тем, кем она его сочла, пытаясь утешиться и прогнать свой слишком обоснованный страх. И она не простит ему этого, понял Эд. Никогда.

— Мне известно это, сударь, — сказала она, и её голос прозвучал до странного равнодушно. — Но если я могу просить, то молю вас о милости для моих детей.

— Вы не можете просить! — резко сказал Бертран, этот девятнадцатилетний юноша, годившийся ей едва ли не в сыновья, её палач. — Вы преступница, так же, как и весь ваш проклятый клан!

— Я — да, — спокойно ответила она. — Но не мои дети, поскольку они не выбирали, у каких родителей им родиться. Так же, как не выбирал этого ты, Бертран Эвентри. Твоя месть клеймом лежит на тебе, но я не хочу, чтобы с моими детьми было то же самое.

Она говорила поразительно смело для женщины, перед которой стоял выбор между смертью и монастырём. Бертран смотрел на неё в упор. Когда он заговорил, его голос был совершенно безжизненным.

— Я вижу, леди, что ваша кровь отравлена тем же ядом дерзости и своеволия, что и кровь всего вашего рода. Потому думаю, что и ваши дети им отравлены. Я не хочу, чтобы через двенадцать лет они явились под стены этого замка, как явился сегодня я, и попытались смыть с этих камней вашу кровь моей кровью. Поэтому…

— Но они не станут! — воскликнула Катарина, крепче прижимая к себе своих детей. — Они не станут! Не все такие, как… как был Никлас. Или как вы! Они не будут такими, как вы!

— Мама! — отрывисто, почти истерично вскрикнул старший мальчик, буравя Бертрана ненавидящим взглядом; младший ребёнок спрятал лицо в материной юбке и заплакал. Бертран покачал головой, медленно поднимая руку с мечом. Стоящие рядом солдаты смотрели на него непонимающе, словно в самом деле не веря, что он собирается это сделать.

— Мне жаль, леди, — сказал он глухо. — Но я намерен поставить сегодня точку в этом деле, насколько возможно. Да будут Гилас и Гвидре к вам милосердны.

— Гвидре! — воскликнула Катарина Индабиран — и вдруг расхохоталась, яростно, страшно. — Гвидре! Гвидре Милосердный!

Она насмехалась, она проклинала, она звала. Звала бога, перед которым так отчаянно пыталась оправдаться — звала в последний раз, чтобы он посмотрел на дело рук своих, и, может быть, устыдился… она ведь старалась. Она вправду старалась загладить зло, совершённое теми, кого она любила.

Гвидре мог не слышать — боги редко слышат, — но Эд слышал. И, в отличие от Гвидре, он был здесь.

— Не смей, — сказал он, перехватывая руку Бертрана, руку, сжимавшую меч, уже дрогнувшую, готовившуюся опуститься. — Не смей прикасаться к этой женщине и её детям.

Бертран обернулся, и Эд встретил его яростный, почти безумный взгляд. «О боги, Бертран, — подумал Адриан Эвентри, глядя в эти глаза. — Во что ты превратился? И во что превратился я?..»

— Кто ты такой? — спросил Бертран очень медленно, и Эд уловил краем глаза беспокойное движение его солдат рядом с ними. — Кто ты такой, чтобы говорить мне это?