Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта

После своей женитьбы Дантес стал более развязен по отношению к Наталье Николаевне. От поединка Пушкина еще удерживало понимание, что дуэль могла скомпрометировать его супругу значительное сильнее, чем многочисленные пасквили Геккернов.

Чуть позже Пушкин пишет нидерландскому посланнику: «Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел наконец меня из затруднения. Я получил анонимное письмо». Поэт и до этого говорил друзьям, что если так дальше и пойдет, он решится на поединок. И в этот раз Пушкин выбирает несколько иной, более оригинальный путь – он сам наносит оскорбление. На свет извлекается написанное ранее, но не отправленное письмо старому Геккерну:

«Барон! Позвольте изложить вам вкратце все, что случилось. Поведение вашего сына было мне давно известно и я не мог относиться к нему равнодушно.

Я довольствовался ролью наблюдателя с тем, чтобы вмешаться в дело, когда сочту это нужным. Случай, неприятный во всякое другое время, выпутал меня из затруднения. Я получил безыменные письма. Я увидел, что пришла минута действовать и воспользоваться ею. Остальное вам известно. Я заставил вашего сына играть столь жалкую роль, что моя жена, удивленная такою пошлостью, не могла удержаться от смеха, и волнение, которое, может быть, она ощущала при виде этой возвышенной страсти, угасло в презрении самом спокойном и вполне заслуженном. Вы позволите мне сказать вам, господин барон, что роль ваша во всем этом деле была не из самых приличных. Вы, представитель коронованной особы, были отеческим сводником вашего ублюдка или величающего себя таким. Все его поведение (впрочем, довольно неловко) было, вероятно, направляемо вами: вероятно, вы подсказывали ему жалкие любезности, в которых он рассыпался, и пошлости, которые он писал. Подобно старой бесстыднице, вы подстерегали жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего сына и когда он, больной любострастной болезнью, сидел дома за лекарствами, вы говорили, что он умирает от любви к ней, вы ей бормотали: „Отдайте мне моего сына“. Вы помните, что после всего этого я не мог терпеть, чтобы какие-нибудь сношения существовали между моим и вашем семейством, только на этом условии я согласился оставить без последствий это грязное дело и не опозорить все в глазах вашего и нашего дворов, на что имел право и намерение. Я не хочу, чтобы жена моя выслушивала ваши отеческие увещания. Не могу дозволить, чтобы сын ваш, после гнусного своего поступка осмеливался еще с ней говорить, и того менее ухаживать за нею и отпускать ей казарменные каламбуры, разыгрывая нежно преданного и несчастного вздыхателя, тогда как он ни что иное как мерзавец и шалопай, так, я вынужден просить вас, г. барон, прекратить все эти уловки, если желаете избежать нового скандала, перед которым я, конечно, не отступлю. Имею честь быть и проч. А. Пушкин».

Геккерн назвал направленное ему письмо «чудовищным собранием гнусности», констатировав при этом, что при такой ситуации «дуэль не могла не состояться». Речь шла о смертельной дуэли. Пушкин не собирался умирать, он хотел убить Дантеса, и его не устраивало просто обменяться с ним ритуальными выстрелами.

Вечером 26 января 1837 года Пушкины, Дантес с женой и А.Н. Гончарова стали гостями дома Вяземских. В.Ф. Вяземская вспоминала, что «Пушкин вечером, смотря на Жоржа Геккерна, сказал мне: „Что меня забавляет, так это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой“. – „Что же именно? – сказала я. – Вы ему написали?“ Он сделал утвердительный знак и прибавил: „Его отцу“. – „Как, письмо уже послано?“ Он сделал тот же знак. Я сказала: „Сегодня?“ Он потер себе руки, опять кивая головой. „Неужели вы думаете об этом? – сказала я. – Мы надеялись, что все уже кончено“».

Николай I писал брату: «Последний выход к дуэли, которую никто не постигнет, и заключавшийся в самом дерзком письме Пушкина Геккерну, сделал Дантеса правым в сем деле». А сестре Марии Павловне царь с возмущением сказал: «Пушкин оскорбил своего противника столь недостойным образом, что никакой иной исход дела был невозможен». Геккерн советовался с графом Г.А. Строгоновым, демонстрировал ему письмо Пушкина и услышал от него, что после подобной нанесенной обиды поединок может быть единственным исходом, но вызов на дуэль должен последовать от Дантеса. Его секундантом, как и раньше, согласился стать виконт д’Аршиак, секретарь французского посольства в России, который в тот же день передал вызов на дуэль от лица Дантеса и письмо от нидерландского посла Геккерна.

«Милостивый государь! Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обратился к г. виконту д’Аршиаку, который вручит вам это письмо в подтверждение, что письмо, на которое вам отвечаю, прислано вами. Содержание его до такой степени выходит из пределов всякого приличия, что я отказываюсь подробно на него отвечать. Кажется, вы забыли, милостивый государь, что вы сами отказались от вызова, сделанного вами барону Жоржу де Геккерну и им принятому. Доказательство тому существует, вами писанное, и находится в руках секундантов. Мне остается только уведомить вас, что виконт д’Аршиак отправляется к вам, чтобы условиться о месте, на котором вы встретитесь с бароном Жоржем де Геккерном, и вас предупредить, что эта встреча не терпит никакого отлагательства.

Позднее, милостивый государь, я сумею заставить вас уважать звание, которым я облечен и которое не может оскорбить никакая со стороны вашей выходка. Остаюсь, милостивый государь, ваш покорный слуга Ван де Геккерн.

Читано и одобрено мною, барон Жорж де Геккерн».

Пушкин, приняв от секунданта д’Аршиака ответ на свое письмо Геккерну, бросил его на стол не читая, но вызов, сделанный от имени Дантеса, принял.

Воспитанный на четких и обязательных требованиях европейских дуэльных кодексов, секундант Дантеса виконт д’Аршиак немедленно приступил к своим обязанностям. Пушкин получил от него первое письмо, в котором поэта извещали, что секундант его противника «будет ждать у себя до одиннадцати часов вечера, а после этого на балу у графини Разумовской, лицо, которому будет поручено вести дело, долженствующее окончиться завтра».

26 января, на балу графини Разумовской Пушкин предложил быть своим секундантом советнику при английском посольстве Магенису. Тот поинтересовался причиной дуэли. Пушкин не счел нужным сообщить что-либо по этому поводу, и англичанин отказал поэту.

В 9 часов утра 27 января Пушкину вновь доставили письмо виконта д’Аршиака, в котором тот писал: «Я настаиваю еще сегодня утром на просьбе, с которой я имел честь обратиться к вам вчера вечером. Необходимо, чтобы я имел свидание с секундантом, которого вы выберете, притом в самое ближайшее время. До полудня я буду дома; надеюсь, раньше этого времени увидеться с тем, кого вам угодно будет ко мне прислать».

Позже секундант Пушкина подполковник К.К. Данзас вспоминал, что затруднения с подбором секундантов он относил к обстоятельству «нежелания Александра Сергеевича вовлечь в ответственность по своему собственному делу никого из соотечественников; и только тогда, когда вынужден был к тому противниками, он решился наконец искать меня, как товарища и друга детства, на самоотвержение которого он имел более права считать».

После отказа сотрудника английского посольства, Пушкин раздраженно ответил д’Аршиаку: «Я не имею никакого желания вмешивать праздный петербургский люд в мои семейные дела; поэтому я отказываюсь от разговоров между секундантами. Я приведу своего только на место поединка. Так как г. Геккерн меня вызывает и обиженным является он, то он может сам выбирать мне секунданта, если увидит в том надобность: я заранее принимаю его, если бы даже это был его егерь. Что касается часа, места, я вполне к его услугам. Согласно нашим русским обычаям, этого вполне достаточно... Прошу вас верить, виконт, – это мое последнее слово, мне больше нечего отвечать по поводу этого дела, и я не двинусь с места до окончательной встречи».

Однако не таков был виконт д’Аршиак, любивший «методу из чувства», и в этот день на квартиру Пушкина на Мойке поступает третье письмо уже достаточно раздраженного ответами поэта секунданта Дантеса: «Оскорбив честь барона Жоржа Геккерна, вы обязаны дать ему удовлетворение. Это ваше дело – достать себе секунданта. Никакой не может быть речи, чтоб его вам доставили. Готовый со своей стороны явиться в условленное место барон Жорж Геккерн настаивает на том, чтобы вы держались принятых правил. Всякое промедление будет рассматриваться им как отказ в удовлетворении, которое вы ему обязаны дать, и как попытка огласкою этого дела помешать его окончанию. Свидание секундантов, необходимое перед встречей, становится, если вы еще отказываете в нем, одним из условий барона Жоржа Геккерна; вы же мне говорили вчера и писали сегодня, что принимаете все его условия».

Пушкин велел заложить сани и поехал искать себе секунданта. Он наметил для этого две кандидатуры: К.О. Россета и своего лицейского однокашника, тридцатисемилетнего подполковника Константина Карловича Данзаса, сына генерал-майора, происходившего из дворян Курляндской губернии. Он запомнился Пушкину как шумный, живой, вспыльчивый и драчливый мальчик. Но в то же время эти качества сочетались у него с добродушием и любовью к рисованию. Вместе с Дельвигом Данзас издавал в Лицее журнал «Лицейский мудрец», в котором, по словам Матюшкина, вся проза принадлежала Данзасу. К.К. Данзас закончил Лицей вместе с А.С. Пушкиным и был выпущен в армию, в Инженерный корпус. Участвовал во многих военных походах и сражениях.

Энгельгардт писал Матюшкину: «Данзас-рыжий, который, впрочем, уже теперь сделался темно-бурым, недавно получил к своему Владимиру с бантом еще золотую шпагу „За храбрость“».

К.К. Данзас, секундант А.С. Пушкина

По словам современников, Данзас – весельчак по натуре, имел совершенно французский склад ума, любил острить и сыпать каламбурами. Бывая проездом в Петербурге, он неоднократно встречался с Пушкиным, всегда принимал активное участие в праздничных лицейских годовщинах. По воспоминаниям К.К. Данзаса, в день дуэли, 27 января 1837 года, он, проходя по Пантелеймоновской улице, встретил Пушкина, ехавшего в санях. Поэт предложил ему последовать с ним во французское посольство и быть свидетелем одного разговора. Данзас, не задавая вопросов, сел в сани к Пушкину, и они поехали. По дороге поэт говорил о литературных столичных новостях и только во французском посольстве, беседуя с д’Аршиаком, Пушкин указал рукой на своего лицейского приятеля, представил его и сказал: «Вот мой секундант». После этого он обратился к Константину Карловичу, спросив: «Вы согласны?» – и получив утвердительный ответ, уехал из посольства, оставив двух секундантов вырабатывать условия предстоящего поединка. Дуэль должна была состояться в этот же день, в пятом часу пополудни.