Тегеран-82. Побег

– Это старый Тифлисский вокзал, – сказал Димкин папа, который, как и мой, все всегда знал. – А новый возвели недавно, лет пять тому назад.

На площади народу было поменьше, но солнце, кажется, жарило еще сильнее. Казалось, что асфальт сейчас расплавится. В горячем воздухе пахло железной дорогой, шашлыками и пропыленной южной растительностью.

– А где тут Каспийское море? – спросила я, вспомнив про башню в Ичеришехере, откуда красавица бросилась прямо в волны Каспия, лишь бы не выходить замуж за нелюбимого.

– К морю надо ехать, – разочаровал меня дядя Витя. – Но ты его еще в окно насмотришься. Дальше мы по побережью до самой Махачкалы поедем.

С площади в разные стороны разбегались подземные переходы, указатели гласили, что рядом несколько входов на станцию метро со странным названием «28 апреля». Димкин папа пояснил, что это в честь того, что 28-го апреля 1920-го года в Азербайджане была установлена Советская власть (в 1992-м году эта станция бакинского метро переименована в «28 Мая» – в честь дня провозглашения независимости Азербайджанской Демократической Республики (АДР) 28-го мая 1918-го года).

Мы прошлись по площади, заходя в привокзальные магазинчики. За стеклом прилавков пылились консервы и конфеты, сонные продавщицы обмахивались газетами от жары и от мух. В одном месте мы купили несколько пакетиков хрустящего картофеля в ломтиках: он назывался «Московский», но в Москве, насколько я помнила, его надо было еще поискать. В другом – шоколадки с олимпийским мишкой на обертке, банку лимонных долек, коробку сладкой соломки «К чаю», полкило ирисок «Кис-кис» и несколько банок растворимого кофе, Димкина мама сказала, что в Москве его не достать. В третьем продуктовом мамы – Димкина и моя приемная – пожелали приобрести кефир в стеклянных бутылках, несколько банок судака в томате и зачем-то майонез. Их мужья ругались, говоря, что все это не потащат. В третьем магазине мы попили яблочного сока, его разливала в граненые стаканы толстая продавщица в белом фартуке, открывая краник внизу большого стеклянного конуса.

– Жарко невыносимо! – наперебой жаловались тетя Рита и тетя Марина. – Давайте зайдем в кафе-мороженое или вернемся в вагон.

Кафе-мороженое было тут же на площади, и мы было направились к нему, но тут мужчины узрели заведение с вывеской «Агдам» и со словами: «О, продукция Агдамского завода!» ринулись туда.

В полутемном помещении небольшого винного магазинчика пахло сыростью и прохладой, внутри дремал пожилой местный продавец. За его спиной красовались полки с пыльными бутылками, все с надписью «АГДАМ» на этикетке.

– Везде лучше всего покупать местные напитки, – назидательно молвил Димкин папа, перехватив недовольный взгляд Димкиной мамы. – Вот ты знаешь, Ритуль, что такое Агдам?

– Понятия не имею! – отозвалась тетя Рита. – Но, слава богу, он точно не водка! – добавила она, оглядывая прилавок, на котором стоял коньяк и портвейн, белый и красный.

– Агдам в переводе с тюркского – белая крыша, – поведал дядя Витя. – Это старинный азербайджанский город у восточного подножия Карабахского хребта. А в нем построен прелестный коньячный завод, производящий напитки из лучших сортов местного винограда. Видишь, дорогая, на этикетках написано: «Азербайджанское вино»? А мы сейчас в Азербайджане, так что сам Аллах велел вкусить местную лозу!

– Сам Аллах велел не пить! – засмеялась Димкина мама. – Но покуда нам все равно здесь торчать, давайте и правда продегустируем местные напитки.

С ней все согласились.

– Слюшь сюда, дарагой, – со смешным акцентом обратился к дяде Вите, как к самому старшему из нас, пожилой продавец, – бэри бэлий крэплений нол-сэм по дыва рупь дыва копейка, нэ пожалеешь, да! Я тэбэ плахой вещ не посоветую! А если пустой бутилка принесшь, как випьешь, я тэбэ за рупь восэмдэсят пят копейка отдам, сэмнацыт копейка вигода!

Моя молодая «приемная мать» прыснула с хохоту:

– Как випьешь, сэмнацыт копейка вигода! – повторяла она, давясь со смеху, пока муж не сделал ей замечание.

Но торговец вином смеялся вместе с ней, приговаривая: «Вигода-вигода!»

– Дуруг, если твой жэнщин нэ разрешаэт нол-сэм, ти можэш палавина литра взят за рупь сэмнацыт копейка. Если бутилка вэрнеш, я тэбе за рупь пят копейка отдам, дывенацыт копейка вигода!

Дядя Стас скорее, пока его «жэнщин» не захлебнулась от хохота, приобрел бутылку коньяка. А дядя Витя – «нол-сэм» красного «Агдама» без «вигоды», потому как бутылки сдавать не собирался.

– У нас этот вино називают агдамицин! – одобрительно зацокал языком продавец. – Потому что он как лэкарства, да!

– Потому что они левомицитин в него добавляют, кабы чего не вышло, – пробурчала Димкина мама, выходя из винника.

Про левимицитин, добавляемый в алкоголь, производимый в среднеазиатских республиках, «кабы чего не вышло», я тоже где-то уже слышала. Кажется, от мамы и в отношении знаменитого туркменского портвейна с говорящим названием «Сахра».

Затарившись, взрослые решили вернуться в вагон, им было жарко.

– Хотите, мы вам купим по эскимо? – попытались они задобрить нас с Димкой, понимая, что нам не интересно сидеть в купе и смотреть, как они пьют свой «Агдам».

– Эскимо – это хорошо, – нашелся Димка, – но только не здесь, – он указал на уличный лоток под зонтиком, возле которого изнывала от жары продавщица мороженого. – Можно мы пойдем в кафе-мороженое?

– Одни? – усомнилась Димкина мама.

– Ну, Рит, они ж на Родине, – хором вступились за нас дядя Витя и дядя Стас, нетерпеливо позвякивая «Агдамом». – Пусть идут.

– Только из кафе ни на шаг! – строго добавил Димкин папа, щедро отстегивая сыну целых три рубля.

– Вы запомнили путь, где стоят наши вагоны? – тревожно спросила тетя Рита. Ей все-таки боязно было оставлять нас без присмотра.

– Ну что ж мы идиоты, что ли, мам? Конечно, запомнили! – успокоил ее Димка. – Идите пейте свой «Агдам», никуда мы не денемся!

– Не волнуйся, Рит!– поддержал Димку его отец, – небось не в Тегеране после «хамуша».

Действительно, после тегеранских приключений незнакомый Баку нам всем казался домом родным. Главное, что он был нашим, советским.

– У нас с тобой целых тринадцать рублей! – радостно объявила я, когда взрослые ушли. – Гуляем!

Мы направились к кафе. И тут мой взгляд уперся в схему бакинского метро на рекламном щите: через одну остановку от станции «28 апреля» значилась станция «Ичеришехер» – тот самый Старый город, который Есенину выдавали за Тегеран! С Девичьей башней, откуда бросилась в море несчастная девушка, которую хотели выдать за нелюбимого!

– Дим! – застыла я возле схемы. – Давай быстренько смотаемся в Ичеришехер! Пожалуйста! Смотри, всего две остановки, станцию «Сахил» проедем – и на месте! Это наверняка не больше пятнадцати минут в одну сторону!