Телефон доверия

Мятыша увезли раньше. То есть, значит, вылечили, нарастили все, что положено, и отправили в Ковчег. А меня задержали. Непонятно почему. Я даже обиделся. Скука больничная уже достала. Мало того, что эти остолопы опять пробовали меня чипировать, так еще и пичкали своими учебными гипнопрограммами. Еще и инъекции были какие-то хитрые. Если прежних наноколонизаторов организм отторгал на раз, то с новыми процедурами все явно усложнилось. Я даже перепугался. Они ведь тоже не сидели на месте — мудрили, придумывали все более зверские отравы. Вот и нынешняя их химия оказалась куда злее и прилипчивее. Как пошла бурлить по крови, так у меня и температура скакнула, и глюки начались. И знаете, я в бреду горячечном опять малыша увидел — Антошку своего. Теперь-то уж я точно знал, что это мой братишка. Как знал и то, что этого брата у меня когда-то отняли. Они все в этом мире отнимали и перестраивали. Перестройщики фиговы! Ни планета нормальная, ни горы с озерами их не устраивали. Мастерили супераппараты, химичили с пищей, выжигали свои же собственные свалки. А знаете, сколько мусора и свалок скопилось на планете к концу двадцать первого века? Да просто еще одни тяньшаньские горы! И все это отравляло почву и воды — и если бы только отравляло! Там и ртуть с ипритом попадались и фосген с чем-то вовсе уж непотребным. Скелетон к сети продолжал подключаться — мысленно, понятно. Оттуда и скачивал все эти новости. Его даже оперировать за это хотели. Какую-нибудь лоботомию или еще что похуже сработать. Он ведь не просто подключался, он заходил, куда хотел. И даже пароли взламывать не было никакой нужды. Он, как рыбка, оплывал любые запреты и видел все их немудрящие ловушки. У них-то все работало тупо и по частотам, а Скелетон и парни вроде него эфиром совсем по-другому пользовались. Это знаете, как с птицами, которых можно ловить и ловить на земле, а они не ловятся, потому что летают и живут на деревьях. Так и со Скелетоном ничего не получалось. И айпирование не давало результатов. Наноколониям просто не за что было уцепиться в его организме, а он их выметал все равно как веником. Ну и в сети он ориентировался как рыба в воде. Постоянно откапывал темы, от которых нам тошнехонько становилось. Про бактериологическое оружие, схороненное на дне Марианского желоба, про ядерные могильники, про залежи ипритовых зарядов и прочие радости. Словом, нагадили кругом так, что жить стало невозможно. И вот, значит, людишки встали перед выбором: взяться за уборку или подстроиться под новый загаженный мир. Ну а кому же хочется убирать да выгребать эти конюшни? Мы же цари и венцы природы! И если природа загажена, так и мы должны гордо восседать на самом верху нагаженной кучи. Ну а чтобы тотально не помереть при этом, начали менять породу людскую. Все равно как генномодифицированную кукурузу. То есть, если кукурузу смогли, мы-то чем хуже?

Ну и начали химичить. Шустро, надо признать. И с нами экспериментов не останавливали. Пока я лежал в больничке, вкололи не меньше полудюжины инъекций. Последние две самые пакостные оказались. Я прямо чувствовал, как ворочаются и шевелятся во мне все эти мириады крошечных существ, как внедряются в надпочечники, в печень и селезенку, как оккупируют лимфоузлы и проникают в мозг. Собственно, и цель их главная крылась в моих нейронах. Все эти микросхемки с минипрограммками находили своих адресатов, стыковались одна к одной, организовывали колонии побольше, а после встраиваясь в готовые нейронные цепи, начинали диктовать свои правила игры. Вот на этом-то этапе организм и поднимал бузу. То есть у нормальных среднестатистических людей не поднимал, а у нас отчего-то начинал выражать недовольство. И находила коса на камень. У кого-то, вроде Скелетона, все решалось легко и быстро, у других проблемки возникали. Я, например, потел, как ненормальный, или наоборот дрожал от холода. Судороги опять же начинались, видения…

А потом все проходило. В считанные часы. И легкость появлялась удивительная. Возвращались младенческие сны, когда удавалось взлетать выше самых высоких сосен и гор. Знаете, многие не летают или взлетают на смешную высоту, — у меня же с полетами наблюдался полный порядок. Мог размахивать руками, а мог прижать их к телу и скользить ввысь, точно торпеда. Куда смотрел, туда и мчался. И зависать мог на уровне облачности, и выше подниматься, где от сверкающей бирюзы на глаза наворачивались слезы. Если было желание, я и выше поднимался — уже на высоту, с которой земля превращалась в планету, заметно округляясь по горизонту, потихоньку превращаясь в голубой глобус. И бирюза вокруг темнела, становясь космосом, меняя расстояния, взвинчивая скорость. Единственное, о чем я жалел в подобных полетах, что не могу взять с собой свою семью. Наверное, это и удерживало меня на гибком поводке, не отпускало слишком далеко от земной поверхности. Хотя я видел уже и звезды, и близкие планеты. И кольца Сатурна казались вполне пригодными для небесного слалома, как и спутники Юпитера для короткого отдыха. Но я все равно возвращался — туда вниз к родным облакам и родной кроватке, чтобы послушно проснуться и подарить первую улыбку пробуждения тем, кого больше всего любил на свете. Любил. Когда-то давным-давно. В той прошлой жизни, которую у меня начисто стерли…

Самым же веселым было, конечно, посещение холмов. Меня ведь снова туда доставляли — на дисколете точно фон барона какого. Высадили недалеко от Излома и снова начали прежнюю волынку с вопросами.

— Как вы вышли за периметр? Кто подсказал вам коды? Почему отправились именно к озеру?..

Словом, все то же по десятому кругу. Но интересовал их, конечно, больше Излом, я это сразу понял, потому и на вопросы отвечал не задумываясь, готовился к главному. И когда зашла речь об Изломе, я уже был готов. Да и чего мне выдумывать, если об Изломе я практически ничего не знал. И эти умники тоже ничего не знали. Иначе не стали бы соваться так близко. На одном из холмов меня даже тряхануло пару раз. Крепенько так! А эти — ничего, мимо прошлепали как ни в чем не бывало. Все-таки айпирование, что бы там ни вякали, — статья особая. Скелетон говорит — честнее выколоть себе глаза и по колышку вбить в каждое ухо. Внутри, конечно, компьютер могутный, в крови — серная кислота от всех болезней, опять же развлечений выше крыши, а все одно — чушь это и надувалово. Один большой протез поверх тела. Вот и здесь никакой ряби они не видели никаких явных аномалий не чувствовали. Тупо смотрели на свои приборы, замеряли фон, световой уровень, гравитацию.

Я глазел на их суету и вспоминал, как сюда же мы впервые пришли с Тимуром. То есть он ведь первый из наших как раз и обнаружил Излом. Конечно, «старички» из ДВЗ говорили, что это где-то здесь располагается, даже карты какие-то рисовать пытались, но все было туманно, с чужих слов, без подробностей. А Тимур с Викасиком отправились и нашли. Они сюда часто потом ходили, видели вещи, которых никто больше не видел. Тимур тогда нам поведал, что в Изломе можно разглядеть даже собственное будущее. То есть это он там что-то угадывал и разглядывал, мы, понятное дело, ничего не видели. Слушали его и хлопали ушами.

— Смотрите отсюда! — командовал Тимур и на цыпочках смещался чуть левее. — Полный трындец, даже наш дом в руинах…

— Руины? Это ты про Ковчег говоришь? — мы вытягивали шеи и до рези в глазах всматривались в пространство между холмами.

Тимур хмурился.

— Похоже, что он… Места узнаю. И каменюгу нашу лысую… А здания нет, — какая-то ямина в земле. Уже и травой поросшая… И твари вокруг перепончатые — здоровенные, зеленые…

Тимур перебегал на другую вершину, перемещался туда-сюда, отыскивая точку обзора и неожиданно вновь замирал. Смотрел и не щурился даже. Только губы нервно облизывал. А мы глядели в том же направлении, но видели какую-то муть — словно дым клубил из узкой щели. Вправо и влево рвался косматыми шапками и пропадал. А глубже и смотреть казалось страшным. Точно в огонь или на солнце. В голове тикать начинало, и страх непонятный охватывал. Викасик вот улыбалась, когда в Излом смотрела, Гольян тоже выхватывал временами интересные фрагменты, а у прочих ребят ничего не получалось, только настроение портилось.

То есть излом-то был, мы его тоже чувствовали, но кроме дымных клубов ничегошеньки не видели. Да и клубы, может, были всего лишь плодом воображения. Попробуй-ка погляди битый час в одну точку — тут у кого хочешь крыша поедет и дым из ушей повалит!

Так что и в этот раз ничего нового я не разглядел. Раздосадованные айпишники там же, на холмах, меня и усыпили очередной инъекцией. В Ковчег привезли прямо во время сна. Вкололи, должно быть, хорошее снотворное, потому что проснулся я уже в родном стационаре, и знакомый, усато-бородатый от множественных проводов и шлангиков робот нудновато тыкал мне в лицо кишку с водицей. Отбившись от робота, я соскочил на пол и, натянув на ноги хлопчатобумажные сланцы, зашагал по родным коридорам. А ведь не так давно ходил здесь и мыкался, пугаясь стен, все не мог привыкнуть. И вот поди ж ты — уже родной территорией величать начал!

Хотя родиной это место имели право величать совсем другие люди — те, что жили здесь задолго до нас, кто собственно, и отстроил эти причудливые хоромы. Тогда и эпоха была другая, и вера, и технологии. Дом-то строили по проекту самого Николы Теслы. Это уж купец Филонов расстарался. Было такое время, когда наши богатеи в Европу да в Америку ездили, посматривали, что бы такое позаимствовать да на домашней почве использовать. Демидов — вон башню Невьянскую по типу Пизанской отстроил, кто-то по примеру Кулибина механические диковины через границу тянул, а вот наш Филонов с Теслой успел пообщаться, деньжищ ему периодически отваливал, как какой-нибудь Морган, давал на то и на се, в каких-то камерах-раковинах соглашался посидеть, дабы воочию услышать глас небесный. Наверное, что-то даже слышал, поскольку субсидий не прерывал до самой революции. Вот и этот «электрический домик» выстроил исключительно по проекту «друга Николя». И это был уже не проект «Уорденклиф» архитектора В. Гроу на Лонг-Айленде, а нечто более крутое — с геометрическими новациями, с фазированными настройками на высотные сферы Земли. Всего таких домов было выстроено пять или шесть по всей стране, но что уцелело после буйных октябрьских потрясений, а что нет, этого мы не знали.

Хобот рассказывал, что и наш домик первоначально предназначался исключительно для опытов. Место было выбрано с прицелом (как будто уже тогда знали что-то о близком Изломе), да еще и форма стен была шестигранной, крыши куполообразные, никаких тебе привычных скатов, и внутри ни одного прямого угла. Какие именно тут планировались эксперименты, теперь уже сложно было сказать. Купца Филонова и при жизни крепко шпыняли сверху и снизу. Охота на ведьм тогда уже не велась, за чернокнижие не сжигали, однако смотрели на всякие подобные эксперименты все-таки весьма косо. Словом, разрешение на въезд в Россию Тесле не дали, а после и купцу пришлось спешно бежать, поскольку дворцы и усадьбы жгли и рушили уже по всей России. Домик, однако, уцелел, послужив какое-то время амбаром, а после поработав и самым настоящим сельсоветом. Позже хотели построить на его месте церковь, да испугались непонятной конструкции. Ломать на кирпич даже не стали пытаться — сразу осознали, что путного ничего не выйдет. Так дом и сохранился, протянув без малого два века, не перекосившись и не рассыпавшись. Хобот говорил, что и мы в него не просто так попали. Будто бы и здесь была какая-то хитрая причина, но об этом он мог только догадываться, но я-то знал, что он прав. Если уж были мы Пси-Фактором, которого опасалось земное правительство, то только в такие загадочные места нас и следовало поселять…

Помню, поначалу тут ой как непривычно было находиться. Я ведь точно проснулся после долгой болезни, — в памяти пусто, в голове шаром покати, и такой, блин, неуют кругом! А здесь и вовсе показалось все поначалу непривычным: потолки огроменные — в три человеческих роста, арки — какими-то лепестковыми сферами, вместо углов — стяжки скругленные, и коридоры поворачивают не иначе, как по-змеиному — точно в тоннелях железнодорожных. Вместо чердаков — мансарды остекленные, и окна точно бойницы. Словом, тут у кого хочешь мозги бы потекли. И я постоянно плутал — то столовую не мог найти, то учебный класс. Даже комплексовать начал — вроде как самый тупой, а после заметил, что и другие путаются, даже учителя! А уж они-то здесь все должны были назубок выучить — до последнего метра и градуса.

Словом, я вновь шагал по Ковчегу! Справа и слева мигали датчики камер, но меня это ничуть не тревожило. Я ведь и не скрывал, что вернулся. Кому положено, те это давно знали. Хлебом и солью встречать не спешили, но и это мне было по барабану.

Уже на нашей половине ко мне присоседился летающий буй. Этакое зеркальное яйцо — только размером с хорошую дыню — с массой каких-то глазков и тараканьих усиков. Я едва удержался от соблазна, чтобы ни припечатать по «дыне» с правой. Конечность бы наверняка зашиб. В подобных устройствах обычно все склепано и свинчено крепко, да и полновесной электроники было, как тех же мурашей в муравейнике. А в общем, штукенция весьма походила на ту, что зависала надо мной в больничной палате. Во всяком случае, понятно становилось, отчего преподаватели не выходили меня встречать. После ЧП на озере определенные перемены, очевидно, произошли и в Ковчеге. Во всяком случае, раньше подобных новшеств здесь не наблюдалось. Теперь, очевидно, систему слежения, или, как они ее называли, наблюдения, существенно усилили. Ну, да Скелетон с Гольяном и с этими дынями сумели договориться, коли выбрались ко мне в гости.