Телохранитель Генсека. Том 1

Каждый свой визит в больницу я повторял внушения. Брал Свету за руку смотрел в глаза и думал: «Ты здорова. Ты полна сил. Твой иммунитет справляется с болезнью».

Светлана обычно засыпала уже через пару минут после начала внушения. На её щеках проступал румянец. Лицо становилось расслабленным, спокойным.

Как-то она попросила принести фотоальбом и мы вместе рассматривали фотографии. Чёрно-белые и цветные.

— Посмотри, мы здесь такие смешные! Ты такой красивый, с кудрями ещё. А мне фату нацепили! Где её только твоя мать нашла в деревне?

— Да из подушки сделала, — я засмеялся, поддразнивая Свету.

— Нет! Это была настоящая фата! Веночек с цветами, и ткань такая лёгкая, с набитым белым рисунком.

— Да ладно, шучу, — я погладил её по щеке.

И тут же поймал себя на том, что отлично помню свадьбу Медведева. Как на улицу вынесли столы и стулья из нескольких соседних домов. Как родители Медведева зарезали поросенка. Как мать с тетками всю ночь лепили пельмени, пекли блины. Как потом двое суток гуляло все село. Была гармонь, были пляски до самых сумерек. Потом, уже под звёздами, рвала душу балалаечная трель. И все поздравляли, желали счастья, здоровья и долгих лет жизни.

Почти всё сбылось. Кроме здоровья. Но мы и с этим справимся!

— А вот здесь Леночке три года. А Танечке уже шесть. — листая альбом, продолжала комментировать Светлана. — Мы тогда первый раз на море поехали. Помнишь?

— Конечно, — я выудил из медведевского «архива» нужное воспоминание. — Тогда я сопровождал Леонида Ильича в Пицунду. Поехал раньше, чтобы всё подготовить, проверить окрестности. И вы со мной отправились. Девчонок тогда из воды было не вытащить!

— А здесь, смотри. Это ты ещё на объекте служил. Там у вас авария была. Я тогда думала, что умрёшь. Сама чуть не умерла от горя. У тебя же после того волосы стали выпадать… — она замолчала, поправила косынку на своей голове. — Это же тоже облучение, да?

Я приложил палец к её губам и сказал:

— Дурочка. Это у меня порода такая. Отец вон, тоже с молодости лысый. У меня хоть что-то на голове есть.

Мы забывали о времени. Разговаривали, пока медсестра не выгоняла меня со словами: «Время посещений давно закончилось!».

А спустя примерно неделю появились результаты моей «экспериментальной психотерапии». Я сам был в шоке, когда лечащий врач Светланы — Михаил Давыдов сказал мне:

— Впервые такое наблюдаю. Неоперабельная опухоль, которая уже дала метастазы, вдруг сократилась! Мы еще понаблюдаем в течение месяца. Проведём консилиум. Но я, несмотря на случившееся чудо, все-таки рекомендовал бы оперативное вмешательство. Чтобы исключить рецидив.

У меня получилось! Светлана будет жить! Скоро она и сама не сомневалась в этом. С каждым днем она чувствовала себя всё лучше и лучше.

По дороге из больницы я иногда становился в небольшую очередь у автоматов с газированной водой. Как когда-то в детстве, бросал в прорезь на красном боку автомата трехкопеечную монету. Потом ждал, когда польется тоненькая струйка коричневого сиропа, следом зашипит сильным напором газировка. Брал стакан и не спеша, смакуя, по глотку, пил самую вкусную газировку в мире.

Мимо шли люди. Я смотрел на них и думал, что ностальгия никогда не оправдывает себя. Возвращаясь в давно покинутые места, люди обычно испытывают разочарование. Потому что ностальгия — это тоска не по географическому положению. Это тоска по времени, а в него невозможно вернуться. Мне повезло — я вернулся во времена своей счастливой молодости. И стоя вот так, со стаканом газировки в руке, просто смотрел на лица людей. Они были точно такими, как на старых фотографиях. Спокойными, открытыми, улыбчивыми. Для счастья им не нужны были брендовые шмотки, крутые тачки. В этом времени деньги не решали всё, и фраза: «Ничего личного, просто бизнес», появится ещё не скоро.

Лица окружающих казались наивными. Через какие-то двадцать лет у этих добрых людей украдут их страну. Обменяют на ваучеры. Заберут за бумажки, как когда-то конкистадоры выменивали у индейцев золото в обмен на бусы и зеркальца.

И становилось так обидно за наш обманутый народ… Мне хотелось, чтобы эта страна, где с детства каждый верил в то, что добро всегда побеждает, не исчезла с карты мира. Я же многое могу! Людей от рака практически исцеляю. Может смогу спасти и нашу Родину? Интересно, каким бы стал Советский Союз, если бы не Горбачёв с его перестройкой?

Погружаясь в повседневность, я всё реже и реже вспоминал о двадцать первом веке. Реальность напомнила о себе десятого сентября, в день смерти Мао Цзэдуна.

В тот день я снова обнаружил в кармане мистический амулет из птичьих перьев. Долго вертел его в руках, размышляя об этой странной находке. Возможно, амулет появляется, чтобы напоминать, кто я и откуда? Чтобы я не забывал предыдущий опыт, а использовал его на благо другим людям? Не знаю, пока это лишь догадки… Пожалуй, стоит проверить. Сколько я его не выбрасывал — он всегда возвращался. Выброшу в последний раз — и если он снова вернется, то больше никогда уже с ним не расстанусь. Без особой уверенности, я все-таки отправил амулет в мусорное ведро.

Утром, как только я сдал смену, Рябенко выдернул меня на разговор.

— Выкладывай всё без утайки. Не могу поверить, что дату смерти Мао Цзэдуна тебе подсказал вещий сон. Предпосылок к смерти товарища Мао не было. Вернее были, болел он давно, но все думали, что до ноября-декабря протянет. И из посольства докладывали об улучшении.

— Как на духу, Александр Яковлевич, во сне увидел! — я даже прижал руку к сердцу, как бы подтверждая свою искренность.

— Ладно, допустим одно совпадение. Но чтоб сразу два?! Я про Беленко. Откуда ты узнал, что готовится угон самолета? И фамилию предателя? Он же на хорошем счету был в полку, замполит эскадрильи… А копнули поглубже, оказалось, что давно работает на иностранную разведку. Сейчас дает признательные показания. Тут ты нам сильно помог. Я в частном порядке поделился информацией по своим каналам с людьми из второго главного управления.

— И что, сразу поверили? — спросил я.

— Поверили — не то слово. Проверили! И досконально. Но это потому, что пошёл по своим каналам. А если подавать по официальным, в рапортах потом потонешь, замучаешься писать объяснительные.

Второе главное управление — это контрразведка, вспомнил я и дальше слушал еще более внимательно.

— Сам знаешь, какая у нас бюрократия. Но по итогу меня поблагодарили. Тоже, кстати, в частном порядке, — он усмехнулся. — Наши ребята на Дальнем Востоке проверили этого Беленко. Вели его до самого шестого сентября. А шестого он прошел предполетный медосмотр, залил полные баки — под завязку. К самолету шёл бледным, сильно нервничал. Отстранили от полета буквально перед вылетом. Ну он и сорвался тут же. В истерику впал, задергался. Побежал домой, собрался. Выходит из подъезда с рюкзаком на плечах и чемоданом. Его тут же под белы руки и на допрос. Там уж дело техники.

— Это был сон. Я мог вообще пальцем в небо ткнуть. И зря опорочил бы человека.

— Не скажи. Если бы это был сон, то летчика с такой фамилией могло и не быть в гарнизоне. Но он был. — Рябенко умолк, выжидательно глядя на меня. Я лишь молча пожал плечами, не зная, что еще сказать.

— Во время допроса ему в лоб сказали, что он собирался угнать самолет в Японию. Тот сильно удивился. Спросил, откуда мы узнали, мысли что ли прочли. Но дело не в том. По итогу раскрылась сеть американских и японских шпионов на Дальнем Востоке. Как меня информировали, завербован Беленко был еще курсантом, во время учебы в Армавире. Вербовка велась под «крышей» треста ресторанов и лично Железной Беллы. Когда взялись за связи Беленко, параллельно вскрылась целая преступная группировка теневиков. Этим сейчас занимаются. Но первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов заволновался. Не знаю, снимут его или нет, но перевода в Москву точно не будет. Его должны были через год в ЦК перевести, секретарём.