Телохранитель Генсека. Том 4

— В чем дело, Андрей Андреевич? — спросил Брежнев. — Что-то вы с утра, не евши, не пивши — и сразу в бой? С кем воевать собрались?

— Кофе я выпил, благодарю вас. А вот позавтракать действительно не успел, — Громыко прошел к столу и сел напротив Брежнева.

«Громыко на себя не похож. Неужели так за Горбачева переживает? И какие могут быть репрессии? Сталина вспомнил? Или товарища Вышинского? Андрей Ягуарьевич уже давным давно в могиле, а его все еще боятся. Это каким же страшным человеком он был?», — подумал Брежнев, даже не подозревая, насколько точно он угадал причину такого состояния министра иностранных дел.

— Ситуация действительно из ряда вон выходящая, но лучше как-то сгладить ее. Горбачеву, конечно, нет оправдания, однако вряд ли стоит раздувать конфликт на весь мир. Тем более речь в парламенте он произнес отличную, пресса после его выступления была очень благожелательная, а остальное можно списать на его мягкость и глупость его супруги.

— Андрей Андреевич, а как расценивать получение взятки от британских политиков и капиталистов? — как бы безразлично поинтересовался Леонид Ильич. — Это ведь измена Родине!

— Да вы не понимаете, Леонид Ильич! Горбачев только что был у меня, он искренне раскаивается. Говорит, что карточку ему дали, чтобы протестировать возможности такого метода платежей. Дело в том, что наличность во всем мире выходит из оборота, а у нас, к сожалению, до сих пор рассчитываются бумажными деньгами. А безналичный оборот — это наше будущее. Советский Союз отстает, причем отстает очень сильно в этом вопросе. Михаил Сергеевич и ухватился за возможность протестировать, а может быть потом даже скопировать и внедрить в Союзе безналичное обращение на основе пластиковых карт. А вы сейчас за инициативу его наказать хотите?!

— Андрей Андреевич, даже если Горбачев провел эксперимент, даже если он провел его на себе, почему не задекларировал ценности? Почему не отчитался в посольстве о полученных подарках? Мне тут сообщили, что Горбачев даже хотел провести все это дипломатической почтой, но в личных целях. Вы же понимаете, как все это дело дурно пахнет, — Леонид Ильич говорил все так же мягко, но в голосе уже проскальзывали стальные нотки.

— Не предусмотрел, ошибся, кается. Но как только ошибку осознал — немедленно все задекларировал. И сдал государству. Может быть вы его все-таки выслушаете?

Громыко сбавил обороты, голос его становился тише и спокойнее. Он подумал: «Что-то я разгорячился. Надо поосторожнее с этим вопросом», а вслух сказал:

— Я же не прошу его хвалить, но дать возможность оправдаться мы обязаны. Если мы будем после каждой провокации расстреливать наших товарищей, это будет неправильно.

— О каких расстрелах вы говорите, Андрей Андреевич? — Леонид Ильич удивленно поднял брови. — О чем вы? А выслушать… Да, конечно, выслушаю. На Политбюро. И решение коллегиально примем.

«Вот и посмотрим, кто как себя поведет на Политбюро, — думал Леонид Ильич. — И отмечу, кто будет заступаться за Горбачева. Уже исходя из этого сделаю выводы».

Прочитав эти мысли Генсека, я не без удовлетворения понял, что Горбачеву уже не отмазаться. Даже высокие покровители не помогут. Настоящих репрессий, конечно же, не будет, но скорее всего после заседания Политбюро может освободиться несколько кресел, или я не знаю Брежнева.

Леонид Ильич редко повышал голос, я никогда не слышал его крика. Но в вопросах, которые считал важными, он никогда не шел на компромисс. Его ошибочно считали слабым из-за внешней мягкости и доброты. Я бы сказал, что управлял государством он железной рукой, но в мягкой перчатке. И Горбачеву действительно повезло, что он не сел в такую лужу при товарище Сталине. По сравнению с ним, Брежнев, обойдется с Майклом Горби относительно мягко. Жизнь не сломает, но наверняка поставит крест на карьере Горбачева.

Члены Политбюро прибыли в течении часа. Не все, конечно. Не было Суслова, Кириленко, Косыгина, но зато присутствовало много «национальных кадров». Даже Шеварнадзе приехал, который хоть и был членом ЦК, но в состав Политбюро не входил. Я удивился присутствию такого количества представителей компартий союзных республик. Хорошо совпало, что они находились в это время в Москве. Хотя, скорее всего, из-за Машерова. Его назначение на новую должность было для всех очень важным вопросом. А еще наша партийная элита никак не могла освоиться с сильно изменившимся в последнее время Брежневым — не знала, чего ожидать от Генсека.

Все это время изображающий саму невинность Михаил Сергеевич сидел в приемной. Заседание уже началось, когда последним вошел Гейдар Алиев.

— Простите за опоздание, я не мог оторваться от документов, — и он быстро прошел на свое место.

Мы с Рябенко сидели на стульях у стены, вместе с секретарями и референтами.

Брежнев озвучил первый вопрос — назначение Машерова на должность своего первого заместителя.

— Если уж проявил инициативу реформирования государственного аппарата, то начинать нужно с себя! — заявил Леонид Ильич. — Предлагаю кандидатуру Петра Мироновича на должность моего…

«Преемника» — подумал Брежнев, но вслух произнес:

— Первого заместителя.

— Мы, конечно, глубоко уважаем дорогого Петра Мироновича, — начал как всегда со змеиной лести Рашидов. — И в Политбюро мы вместе давно работаем. Белоруссия — хорошая республика, индустриальная, много чего производит. Но почему именно Машеров? Разве нет в стране более опытных экономистов и хозяйственников, зачем учитель на такой ответственный пост пойдет?

Машеров, тоже присутствующий на совещании, как будто бы не обиделся. Он лишь улыбнулся и сказал:

— Вы, уважаемый, Шараф Рашидович, немного преувеличиваете. Учителем я был до войны, а во время войны партизанил. Потом хозяйство восстанавливал. Да много чем занимался. А то, что вы назвали меня учителем — это для меня высшая похвала. Даже жалею, что не смог вернуться в школу после войны.

Гейдар Алиев вдруг слегка обернулся, внимательно зыркнув в мою сторону, потом спросил у Генсека:

— У меня тоже вопрос, дорогой Леонид Ильич. Вот тут присутствует человек, который не член Политбюро, и даже не кандидат в члены. При этом — молодой, способный, инициативный, давно уже вас знающий — притираться не придется. Но почему такой заслуженный человек не рассматривается как секретарь ЦК? Или как кандидат в члены Политбюро? Я сам в Комитете начинал. В КГБ Азербайджана работал. Уважаю людей в погонах. Сам человек военный. Зачем тянуть, давайте сейчас проголосуем?

«Хитрый азер! Всегда держит нос по ветру. Поймал волну или что-то знает?» — пронеслась после слов Алиева мысль в мозгу у Шеварднадзе.

— Что ж, рассмотрим и это предложение, — Леонид Ильич посмотрел на меня так, будто впервые увидел.

«А ведь давно назрело это решение. Хорошо, что я не сам поднял этот вопрос. Хотя даже так, все равно будут проблемы с Русаковым», — подумал Леонид Ильич.

И вот тут-то вскинулся Борис Николаевич Пономарев.

— Это недопустимо! — он хлопнул ладонью по столу. — Есть определенные процедуры, сложившийся порядок. Традиции, в конце концов! Нельзя так просто взять и прыгнуть из простых охранников в Политбюро! Ко-о-оне-ечно, были прецеденты… — протянул он издевательским тоном, — император Калигула своего коня в сенат ввел…