Телохранители тройного назначения
Шрифт:
Он хмыкает.
— Твой выходит окнами на заднюю часть отеля. Меньше угрозы.
Внезапно снаружи раздается раскат грома, и он вздрагивает, всё его тело напрягается. Я кладу руку ему на грудь, поглаживая там, где расположено его сердце, и он снова расслабляется.
— Какие у тебя триггеры?
Он свирепо смотрит на меня.
Я закатываю глаза.
— Что? Это вроде как уместная информация. Я не хочу случайно причинить тебе боль.
Он слегка качает головой.
— На самом деле ничего такого, что бы ты могла сделать. Я… — Он замолкает, его челюсть сжимается. — Сырые места. Некоторые ароматы. Иногда голос Глена, особенно когда
Я пытаюсь переварить всё это.
— Ароматы. Какие-нибудь из моих тебя беспокоят?
Он фыркает.
— Да, «Шанель Номер Три» уносит мои мысли в действительно мрачные места. Нет, принцесса. В основном это кровь.
— Кровь? Ты что, акула?
— Если её будет достаточно, ты почувствуешь её довольно отчетливый запах. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу избавиться от этого запаха у себя в носу. — Он зарывается лицом в мои волосы. — Ты всегда пахнешь сладостью, — хрипло говорит он. Я обвиваюсь вокруг него, чувствуя, как его дыхание касается моей шеи.
— Еще что-нибудь?
— Самый сильный, — он корчит гримасу, как будто ненавидит это слово, — триггер — это чувства. Эмоции. Чувство, будто я совершил ошибку, и из-за этого пострадает кто-то другой.
Я ничего не говорю.
Он тяжело вздыхает.
— Во время нашего последнего задания я был командиром патруля. Остальные следовали моим приказам, а я облажался, совершил ошибку. Нас схватили. Нас посадили в тюрьму и пытали, пока не появилась команда по освобождению заложников. Но наши похитители пытали только других, не меня. Они… они морили их голодом, а потом давали мне еду у них на глазах и били их, если я отказывался есть. Они душили их. Резали их. Они убили моего товарища Деймона прямо у меня на глазах. Растянули это на несколько недель. Никогда не думал, что почувствую облегчение, увидев, как умирает друг.
Ужас поднимается внутри меня. Я даже думать не хочу о том, каково это было для него. Есть вещи слишком мрачные, чтобы позволить себе думать о них.
— Как долго вы там пробыли? — шепчу я.
Перебор. Он открывает рот, затем закрывает его, всё его тело замирает. Я неподвижно лежу в его объятиях, тихо дыша, пока он снова не расслабляется. В его глазах стоят слезы. Он дрожит.
— Извини, — бормочет он, вытирая лицо. — Дерьмо. Несколько месяцев.
— Хочешь, могу снова назвать тебя недоумком? — предлагаю я.
Он закрывает глаза.
— Пожалуйста.
— Ладно. Ты маленький недоумок. — Слово выходит слишком мягким. Я поворачиваюсь и протягиваю руку, чтобы погладить румянец, покрывающий его щеки. — Кента сказал, что тебе становится хуже.
— Кента слишком много болтает.
— Он беспокоится о тебе.
Он немного помолчал.
— Так плохо не было уже года четыре, — говорит он в конце концов. — Раньше у меня были флешбэки, может быть, раз или два в месяц. Последнюю неделю или около того, они были каждый чертов день. По несколько раз в день. — Его голос немного срывается, и он прочищает горло. — Я… не знаю, что происходит.
Снаружи вспыхивает молния, освещая Мэтта. На мгновение он не похож на моего большого, сильного телохранителя.
Он не похож на бывшего солдата. Он выглядит как испуганный маленький мальчик. У меня болит сердце. Я запускаю пальцы в его волосы.— Ты не хочешь пойти на терапию?
Он втягивает вздох сквозь зубы.
— Господи Иисусе, и ты туда же. Кента достает меня этим каждый чертов раз. Нет.
— Почему? Терапия — это здорово. Я прохожу её постоянно.
— Нужна ли мне причина? — огрызается он. — Это мой чертов мозг, если я не хочу, чтобы какой-то чертов психиатр копался там, это мое дело.
Его слова звучат сердито, но он не отстраняется от меня. Мы просто лежим в тишине некоторое время. Мои веки тяжелеют. Я чувствую, как его дыхание углубляется, как будто он собирается снова заснуть.
— Что, если это я? — шепчу я.
Он вздрагивает.
— Что?
— Думаю, что я причина того, что твои симптомы ПТСР[47] ухудшаются.
Он фыркает.
— Как, черт возьми, это тогда работает? Ты точно не похожа ни на одного из парней, которые нас похитили, принцесса. — Он протягивает руку, чтобы коснуться моих волос. — Лицом, может быть. Но ни один из них не был блондином.
— Ха, ха. Однако временные рамки совпадают, да? — Я играю с подолом его рубашки. — Тебе стало хуже после встречи со мной.
— Наверное, это просто стресс от того, что я нахожусь рядом с кем-то настолько ужасным, — категорично говорит он. — Ты чертовски действуешь мне на нервы, женщина.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Но ведь так и есть? Вот что я имею в виду. Думаю, когда ты беспокоишься о моей безопасности, это триггерит то чувство. Чувство, что если ты совершишь ошибку, я пострадаю.
Он качает головой.
— Это не имеет смысла. У меня никогда раньше не было такой проблемы с клиентами. Ни разу за последние годы.
Я улыбаюсь, прижимаясь к его коже.
— Ну что ж, — говорю я небрежно. — Тогда, ты, должно быть, просто заботишься обо мне.
Он усмехается.
— Не забочусь.
— Нет? Какое еще объяснение у тебя есть? — Я утыкаюсь носом в его воротник. — Думаю, что так и есть. Думаю, ты заботишься обо мне.
— Нет.
Я тыкаюсь носом в его горло.
— Думаю, я нравлюсь тебе.
Я чувствую, как напрягается его челюсть, когда он стискивает зубы.
— Ты — работа. Вот и всё.
— Да? Ты сильно разозлился сегодня. — Я запускаю пальцы в его волосы. — Почти как будто ты эмоционально привязан.
— Было бы плохо, если бы тебя убил твой преследователь. Ты важная персона; я бы никогда этого не пережил.
Я провожу рукой по его воротнику, теребя пуговицу.
— Думаю, мысль о том, что я могу пострадать, убивает тебя, — бормочу я. Он ничего не говорит, наблюдая, как я медленно расстегиваю пуговицу на его воротнике. — Потому что, независимо от того, как часто ты называешь меня властной, — я расстегиваю следующую пуговицу, обнажая треугольник твердой загорелой кожи, — или избалованной, — следующая пуговица, — или дивой… — Медленно провожу рукой под тонкой тканью его рубашки и наблюдаю как дрожь прокатывается по нему. — Думаю, я действительно тебе нравлюсь, — шепчу я.