Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть
Шрифт:
Это определение шло вразрез со страстной верой Гитлера в то, что евреи являются «расой». И все же время, которое нацисты тратили на то, чтобы определить, кто еврей, а кто — нет (что другими словами означало: определить, кому жить, а кому умирать), еще раз подтверждало фанатизм гитлеровского подхода. Даже если немецкий еврей представлял огромную экономическую ценность для своего государства — был блестящим ученым-теоретиком или практиком-изобретателем, — его (или ее) все равно лишили бы немецкого гражданства и большинства других прав, если было бы доказано «еврейское происхождение». Это еще раз подтверждает, что евреи — с точки зрения Гитлера — были невероятно удобным врагом. Подавляющее большинство немцев знали, что они не евреи, поэтому чувствовали себя в относительной безопасности и не боялись преследований. Для такого харизматичного лидера, как Гитлер, евреи подходили идеально — это был единый враг, на котором
В дальнейшем Гитлеру удалось еще более усилить идею «единого врага». Он объединил ненависть к евреям с ненавистью к сталинскому режиму в Советском Союзе, и таким образом создал одного гигантского врага. 13 сентября 1937 года, выступая в Нюрнберге, он заявил, что мир столкнулся с «вероломнейшим нападением»‹6› исторического масштаба со стороны «московской верхушки иудо-большевиков». Эта «верхушка», по мнению Гитлера, была «неотесанной еврейско-большевистской международной бандой преступников», которые, среди прочих злодеяний, организовали революцию в Испании. Он напомнил аудитории, что зачинщиками революции в Берлине и Мюнхене, произошедшей сразу после Первой мировой войны, были именно евреи.
Реальных свидетельств тому, что Сталин сотрудничал с какой-либо еврейской группировкой, не было. Но риторика Гитлера была настолько уверенной, что на многих слушателей она подействовала. Одним из преимуществ идеи тайного еврейского «заговора» было то, что любые неувязки в своих утверждениях можно было списать на то, что евреи стремятся все запутать и скрыть «истину». Для молодого человека, такого как Йоханнес Хассебрек, подобные рассуждения предлагали своего рода облегченный способ понимания мира. Он говорит, что был «полон благодарности»‹7› за предоставленное ему «интеллектуальное руководство». До того как вступить в ряды нацистов и СС, он и его товарищи постоянно «сбивались с толку». Они «не понимали», что происходит вокруг, ведь «все было чрезвычайно запутано». Теперь же им предложили «набор простых идей», которые они понимают и в которые могут верить.
Ютта Рюдигер, которая в 1937 году уже была лидером «Лиги немецких девушек», говорила, что Гитлер «обращался к молодежи так просто и так понятно — я думаю, в этом заключался его талант, — что они прекрасно следили за ходом его мысли, и даже самый простой человек отлично понимал его слова»‹8›. И поскольку он изъяснялся так просто и доступно, его расистские взгляды казались правдивыми. «Однажды, например, — вспоминает Ютта Рюдигер, — он сказал: „В Африке люди могут просто лежать под банановым деревом“ — это, наверное, немного преувеличено, но тем не менее — „и бананы будут падать им прямо в рот. А здесь, в Германии, мы вынуждены заготавливать продукты на зиму. Мы должны быть уверены в том, что в наших подвалах достаточно угля и картофеля, и для этого нам нужно работать“».
С каждым годом своего пребывания у власти Гитлер все более усиливал процесс перевооружения Германии и все больше сосредоточивался на задаче, которую открыто выразил в «Майн кампф»: захватить территорию Советского Союза для того, чтобы создать мощную нацистскую империю на Востоке.
Для тех, кто сталкивался с Гитлером в работе и на отдыхе, таких как Герберт Деринг, член СС и управляющий резиденции Гитлера в Бергхофе в Баварии, было очевидно, как именно Гитлер воспринимает сам себя. «Он видел себя спасителем западного мира, поскольку в то время, при Сталине, коммунизм был очень силен. И Гитлер считал, что его призвание — спасти западный мир»‹9›.
В 1936 году, за год до своей знаменитой Нюрнбергской речи, в которой он заявит об угрозе, исходящей от «еврейско-большевистского» руководства в Москве, Гитлер изложил схожие идеи, апокалиптические по своей сути, в секретном меморандуме — в нем он прямо заявил, что сама судьба ведет Германию к военному противостоянию с Советским Союзом. Даже в этом документе он связывает советское руководство с еврейским заговором — демонстрируя всем, кто еще сомневался, свою искреннюю веру в эту бредовую идею. «После Французской революции, — пишет он, лишний раз подчеркивая, что история была его любимым школьным предметом, — мир неизбежно катится к новому конфликту, который будет вызван необходимостью предотвратить попытки большевиков заменить нынешних лидеров общества на представителей мирового еврейства»‹10›.
В этой записке он заходит значительно дальше, чем в открытом выступлении в следующем году в Нюрнберге. Гитлер, как и Геббельс, осознавал, что общественным мнением следует управлять не спеша. «Пропаганда похожа на военную колонну, — говорил Геббельс
своему референту Вильфриду фон Овену, — она должна двигаться к цели под надежной военной защитой. Она должна определять скорость движения по самому медленному подразделению»‹11›.В ходе одного из все более редких заседаний правительства, 4 сентября 1936 года, Гитлер ознакомил свой Кабинет министров с содержанием этой записки. Геринг с его склонностью к воинственным фразам заявил, что записки Гитлера «подтверждают, что столкновение с Россией неизбежно»‹12› и что Германия должна активно готовиться к войне. Энтузиазм Геринга объясняется глубокой верой в харизматичное руководство Гитлера. Все планы могут быть воплощены в жизнь, считал Геринг, потому что «благодаря гению фюрера вещи, которые казались абсолютно невозможными, очень быстро становятся реальностью»‹13›.
Подобное отношение, под девизом «нет ничего невозможного», типично для Геринга — неисправимого авантюриста. «Среди всех крупных нацистских лидеров Герман Геринг казался мне самым симпатичным, — пишет в мае 1937 года сэр Невил Гендерсон, посол Великобритании в Берлине. — Во время любого политического кризиса он был беспощаден, как на войне. Однажды он сказал мне, что англичане, которые вызывают у него подлинное восхищение, — это пираты, такие как Фрэнсис Дрейк, и он упрекал нас в том, что мы стали слишком цивилизованными. Фактически, он сам был типичным жестоким пиратом, но при этом обладал некоторыми привлекательными качествами, и я должен откровенно сказать, что испытывал к нему настоящую личную симпатию»‹14›.
В октябре 1936 года Геринг был назначен ответственным за выполнение четырехлетнего плана, целью которого было подготовить Германию к войне. Согласно этому плану Германии предстояло увеличить расходы на вооружение и уменьшить зависимость от импортного сырья, поддерживая при этом достойный уровень жизни населения. Справиться с подобной задачей было бы не под силу даже опытному экономисту. Что уж говорить о бывшем летчике, который как то раз весело признался, что ничего не понимает в экономике, но при этом обладает «неукротимой волей»‹15›.
Невзирая на явное отсутствие глубокого ума, Геринг был невероятно ценен для Гитлера. С самой первой встречи в том уже далеком 1922 году Геринг полностью признал харизматичное лидерство Гитлера. В результате он вошел в узкий круг людей, знавших о том, что Гитлер планирует спровоцировать войну. Другим человеком, осведомленным о масштабах планируемого военного конфликта, был Вальтер Дарре. Он, как и Геринг, был горячим сторонником жесткой линии политики нацистов. В начале 1936 года он заявил официальным лицам Reichsn"ahrstand, «Имперского земельного сословия»: «Регион, самой природой предназначенный для расселения немецкого народа, — это территория от восточных границ нашего рейха до Урала. На юге она ограничивается Кавказом, Каспийским и Черным морями, а также водоразделом, который отделяет бассейн Средиземного моря от Балтийского и Северного морей. Мы поселимся в этом регионе в соответствии с законом, согласно которому высшая нация всегда имеет право захватить земли низшей нации и владеть ими»‹16›.
Гитлеру было известно, что в его правительстве есть люди, которые, в отличие от Геринга и Дарре, не верили в его харизматичную гениальность. Среди них, например, был президент Рейхсбанка и министр экономики Ялмар Шахт, который начинал терять власть в результате постоянных склок по поводу раздела власти, которые устраивали должностные лица, работающие над четырехлетним планом. Он ушел с поста министра экономики в 1937 году, а на смену ему пришел более уступчивый нацист, Вальтер Функ. Тем не менее в борьбе со своим двойным врагом (который в его понимании был единым, объединенным врагом) — иудаизмом и большевизмом — Гитлер понимал, что главной силой, на которую он сможет опереться, должна быть армия. Он уже завоевал доверие и восхищение министра обороны Вернера фон Бломберга, расправившись с Ремом и СА. Действительно, Бломберг фактически боготворил Гитлера. Карл Бем-Теттельбах, адъютант Бломберга в 30-е годы, вспоминает, что его шеф возвращался со встреч с Гитлером преисполненный энтузиазма по поводу всех его идей — больших и малых. «К примеру‹17›, — вспоминает Бем-Теттельбах, — Гитлер рассуждал о своей службе во время Первой мировой войны… и вспоминал, как впереди на коне ехал капитан, а за ним 100 или 110 человек тащили тяжелые походные мешки. „Современную войну так не ведут, — говорил Гитлер. — Капитан должен идти пешком, а лошадь должна тянуть телегу, на которой лежат походные мешки“». Бломберг был в восторге от этого заявления, как, впрочем, и от всех других, исходивших от Гитлера.