Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть

Однако даже среди нацистской элиты находились такие — в частности Герман Геринг, — кто переживал сейчас внутренний конфликт между «верой» в лидерство Адольфа Гитлера и тревогой за реальные последствия войны. Настоящий Геринг был куда более сложной личностью, чем тот недалекий напористый вояка, каким его обычно рисуют, и взгляды его на путь, избранный Гитлером, были достаточно сложны. С одной стороны, Геринг никак не был против нацистской агрессии — совсем наоборот.

Он всегда подталкивал Гитлера к продолжению политики аншлюса (территориальных приобретений) и не без удовольствия описал президенту Гахе в мельчайших подробностях, во что именно его бомбардировщики превратят Прагу — как только получат приказ. Геринга — как и других генералов — пугала перспектива широкомасштабного конфликта с участием Великобритании, Франции, а также потенциально США и Советского Союза. Геринг состоял в счастливом браке с актрисой Эмми Зоннеман, они вместе растили дочь, которой только-только исполнился годик. Семейство жило в обстановке почти античной роскоши в обширном имении «Каринхалл» в Шорфхайдском лесу, либо в не менее роскошном берлинском доме. Геринг наслаждался жизнью. К чему ему была война, которая поставила бы под угрозу все его нынешнее благополучие? Геринг дал выход своей тревоге во время небезызвестной ссоры с Иоахимом Риббентропом, заметив воинственно настроенному министру иностранных дел, что он, Геринг, знает о войне не понаслышке и если война грянет и он поведет в бой воздушные суда, то будет настаивать, чтобы место рядом с ним в кабине пилота занял сам Риббентроп^‹71›.

С другой стороны, Геринг — как мы уже неоднократно могли заметить — был непоколебимо уверен в Гитлере как руководителе. В своих последних — предельно верноподданнических — публичных выступлениях в здании Рейхстага после речи, произнесенной Гитлером 30 января 1939-го, Геринг поклялся «слепо» следовать за Гитлером — человеком, который, по его словам, «вернул нам достойную жизнь, жизнь великолепную и прекрасную»^‹72›.

Однако, несмотря на свое обещание «слепо» следовать за Гитлером, Геринг все еще надеялся избежать войны. Отсюда и появление в начале июля 1939 года на политической арене деятельного дипломата-любителя Биргера Далеруса. Геринг был знаком с Далерусом, 49-летним шведским предпринимателем, долгие годы. Ужаснувшись перспективе войны, Далерус, имевший тесные связи с влиятельными кругами Лондона, предложил Герингу помочь в улаживании конфликта между британским и немецким правительствами. Тот немедленно согласился и 7 августа встретился с группой ключевых английских предпринимателей в частном доме на севере Германии. Последовало еще несколько встреч, и 27 августа предварительно проинструктированный Герингом, спокойный, уравновешенный швед встретился в Лондоне с Невиллом Чемберленом, лордом Галифаксом и сэром Александром Кадоганом, чтобы обсудить намерения немцев.

Миссия его с самого начала была обречена на провал. Британцы ни за что не поддержали бы Гитлера в его попытках заставить Польшу передать часть территорий Германии — после оккупации немцами чешских земель об очередном «Мюнхене» и помышлять было нечего, — сам же Гитлер намеревался заполучить не только Данциг и «польский коридор», но продолжить расширение «жизненного пространства» на Востоке. Геринг прекрасно об этом знал. Он также слышал прямое заявление Гитлера на майской конференции: «Будет война»^‹73›. Зачем же было Герингу тратить время на Далеруса? Возможное объяснение сводится к тому, что Риббентроп «оттеснил» его от Гитлера и подобная затея могла помочь ему вкрасться обратно в гущу событий. Однако из свидетельств самого Далеруса следует, что Геринг и впрямь делал все, что в его силах, чтобы избежать войны с Британией. Такое впечатление сложилось и у сэра Александра Кадогана, которому 30 августа довелось наблюдать просто невероятную сцену^‹74›: Далерус звонил из британского Министерства иностранных дел и подробно расспрашивал Геринга, возможен ли компромисс между Германией и Британией — который конечно же был невозможен.

Своей властью, славой и богатством Геринг обязан был положению, которое он занимал в нацистском государстве, — а занять это положение он мог лишь в случае безоговорочной веры в Адольфа Гитлера как лидера. Теперь Герингу пришлось почувствовать, что у этой медали есть обратная сторона: кто следует за лидером слепо и безоговорочно, тот не имеет возможности свернуть, когда почувствует, что его ведут не туда, где хотелось бы оказаться.

Геринг устроил Далерусу встречу с Гитлером в рейхсканцелярии рано утром 29 августа. На встрече Далерус собственноручно передал фюреру письмо от лорда Галифакса, в котором тот выказывал желание Великобритании сохранить мир. Тот факт, что Геринг рассчитывал этим отвлекающим маневром хоть что-то изменить, свидетельствует, во-первых, как отчаянно он стремился избежать войны с Великобританией, а, во-вторых, как остро хотел угодить Гитлеру, демонстрируя свое влияние на власть имущих в английском правительстве.

Далеруса провели тем самым парадным ходом вдоль рейхсканцелярии в кабинет Гитлера, каким за несколько месяцев до того прошел президент Гаха. Встретившись с Далерусом, Гитлер уперся в него горящим взглядом и принялся с жаром излагать историю Германии. От Далеруса не укрылось, как легко Гитлер сумел привести себя в состояние эмоционального возбуждения без каких-либо видимых раздражителей. «Он обладал подкупающим умением представить свою точку зрения в наиболее выгодном свете, — писал Далерус, — однако страдал от досадного неумения прислушиваться или хотя бы уважать точку зрения оппонента»^‹75›. Гитлер вовсю разглагольствовал о мощи немецких войск, а при упоминании силы люфтваффе Геринг — тихо сидевший все это время — «удовлетворенно хмыкнул».

К этому моменту Далерус уже пришел к выводу, что «Гитлер явно страдает психической неуравновешенностью», и поэтому, когда ему удавалось вставить слово, он говорил по возможности мягко, стараясь умиротворить немецкого лидера. Однако, стоило Далерусу упомянуть, что Великобритания и Франция также являются могущественными военными державами, реакция Гитлера была мгновенной. Он «внезапно поднялся, заволновался, занервничал, и принялся мерить шагами кабинет, приговаривая, словно про себя, что Германия непобедима и может сокрушить неприятеля в „молниеносной“ войне. Затем он резко остановился посреди комнаты и уставился в пустоту. Голос его звучал нечетко, он выглядел абсолютно неадекватным человеком. Он говорил короткими рваными фразами, и ясно было, что мысли его сосредоточены на проблемах, которые придется решать в случае войны. „В случае войны, — бормотал он, — dann werde ich U-Boote bauen, U-Boote bauen, U-Boote, U-Boote, U-Boote“ („Я построю подлодки, построю подлодки, подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки“). Он говорил все неразборчивей, и наконец стало невозможно разобрать ни слова. Немного погодя он, казалось, собрался, заговорил громче, словно обращаясь к большой аудитории, и прокричал: „Ich werde Flugzeuge bauen, Flugzeuge bauen, Flugzeuge, Flugzeuge, und ich werde meine Feinde vernichten“. („Я построю самолеты, построю самолеты, самолеты, самолеты, и уничтожу всех врагов“.) Он больше напоминал привидение, чем живого человека»^‹76›.

Встреча завершилась попыткой Далеруса узнать, что же Гитлер хочет от Польши. Однако, как и многим до него, ему не удалось заставить Гитлера озвучить конкретные условия. Далерус покинул встречу удрученный и поведением Гитлера, и тем, как унижался перед фюрером Геринг.

Если с точки зрения политической истории эту примечательную встречу истолковать нетрудно — Гитлер, должно быть, полагал, что ему не стоит упускать ни малейшего шанса убедить Великобританию остаться в стороне в случае конфликта с Польшей, хотя и сознавал, сколь малы шансы на успех, — то для понимания Гитлера как харизматического лидера она куда более интересна. Далерус, никогда ранее не встречавшийся с Гитлером, отнюдь не нашел его «харизматичным» — как раз наоборот, он «не заметил ни следа того необъяснимого обаяния, которым он, по слухам, очаровывал других»^‹77›. В сущности, Далерус решил, что Гитлер не в своем уме.

Конечно, Гитлер регулярно выходил из себя и никогда не отличался способностью вежливо и обстоятельно вести длительные переговоры. Помимо этого, ему уже доводилось использовать свою способность искусственно приводить себя в бешенство как тактику при ведении переговоров — в частности, во время визита в Бергхоф австрийского канцлера Курта Шушнинга 12 февраля 1938 года. Гитлер неистовствовал и бесновался перед Шушнингом все утро, а затем в мгновение ока превратился в радушного хозяина, едва ему и членам австрийской делегации подали обед. Австрийский дипломат доктор Отто Пиркхам, присутствовавший при этом, отметил, что Шушниг, попавший под горячую руку Гитлера, за обедом выглядел «очень подавленным»^‹78› — едва ли не в состоянии шока.

Однако в случае с Далерусом не похоже было, чтобы Гитлер сознательно пользовался этим трюком, чтобы воздействовать на собеседника. Скорее, Далерус столкнулся с немаловажной гранью личности настоящего Гитлера. Мы уже имели возможность убедиться, что ключевым качеством Гитлера была безграничная способность ненавидеть, а в данном случае она усиливалась едва контролируемой эмоциональностью. Способность к эмоциональному восприятию происходящего и неприкрытой демонстрации собственных эмоций являлась важным элементом его харизматического обаяния, а прежде чем передать эмоции аудитории, Гитлер должен был испытать их сам.

Однако неконтролируемые эмоциональные всплески Гитлера все больше убеждали европейских политиков — как в свое время Далеруса — в том, что он «страдает психической неуравновешенностью». К этому времени Невил Гендерсон, английский посол в Берлине, уже окончательно проникся мыслью, что Гитлер «не в себе» и уже «перешел грань, отделяющую его от безумия»^‹79›. Однако, несмотря на это, Гитлер оставался неоспоримым лидером страны. Даже Геринг с невозмутимым спокойствием выслушал тираду, которой Гитлер разразился перед Далерусом.

Чтобы понять причины, по которым Геринг — как и множество других немцев — продолжал поддерживать Гитлера в это судьбоносное время, полезно проанализировать его опыт общения с Гитлером в качестве лидера. Прежде всего Геринг много лет слушал страстные речи Гитлера. И если иностранцам могло показаться, что тот «выжил из ума», Геринг и другие члены нацистской элиты зачастую были не способны заметить, где именно пролегает черта, отделяющая страсть от опасной неуравновешенности. Манфред фон Шредер, к примеру, был в то время молодым немецким дипломатом и членом нацистской партии и мог наблюдать поведение Гитлера в рейхсканцелярии непосредственно после того, как президента Гаху заставили передать в руки Германии чешские земли. Гитлер «не замолкал ни на минуту, диктуя двум секретарям одновременно»^‹80›. В то время Шредер счел подобное гиперактивное поведение неотъемлемой чертой «гения в работе», но теперь, «оглядываясь назад, я четко вижу, как он садился, вскакивал и снова садился, — и думаю, что он вел себя как отъявленный психопат». Харизматичный «гений» и «отъявленный психопат» — так охарактеризовал Гитлера один и тот же человек, и лишь время и опыт заставили его изменить мнение.