Темная сторона Эмеральд Эберди

Я перевожу взгляд на «мертвое» тело Сомерсета.

– Ты моя любимая марионетка, Эмеральд, - смеется старший Эмброуз и неожиданно приподнимается на локтях. Его изящные, тонкие пальцы достают из груди смятую пулю, а затем кидают ее к моим ногам, будто мусор. Я застываю. Мужчина поднимается, изящно оттряхивая от пыли черный костюм, поправляя рукава пиджака. Его сверкающие глаза не смотрят на меня, но я уверена, что сейчас они полны триумфа. – Убедить тебя в том, что все идет по твоему плану, было проще простого. Ты такая самоуверенная и гордая, что ты даже не подумала о том, с кем имеешь дело. – Сомерсет спускается с пьедестала. Наконец, он смотрит на меня, и этот взгляд обезоруживает, заставляя все мое существо сморщиться и иссохнуть, как гнилое растение. – Мне сто сорок семь лет! А ты думала, что так просто меня обмануть? Так просто будет со мной справиться? – его голос громыхает синхронно с молнией, вспыхнувшей в ночном небе. – Я почти два века вынашивал этот план, я готовил себя к большей цели, чем к поимке какой-то жалкой девчонки, вдруг возомнившей себя избранной! Ты – марионетка. Твой отец – пешка. Вы все – моя шахматная доска, и я могу вас снести с поля в любой момент. В любой, мисс Эберди! – Глаза наливаются ужасом. Я гляжу на Сомерсета и вдруг крепко зажмуриваюсь. – Харрисон! – взвывает он, и внезапно в зале появляются еще два человека. Я смотрю на них, и едва не сваливаюсь без сил.

– Саймон…, - срывается с моих губ.

Парень сильно избит, а в руках у него печатная машинка. Вперед его толкает тот же самый мужчина, что когда-то ворвался ко мне в общежитие. Я застываю с открытым ртом. О, боже мой. Что же мы натворили.

– Вы – глупая кучка любителей, - продолжает Эмброуз, выделяя слова. – Вы верили всему, что видели, и ни разу не засомневались: а разве бывает все так просто? Эта юная и совсем неопытная оборванка вдруг решила пролезть ко мне в голову, и она подумала, что я не обращу внимания? Не почувствую, как нечто неопознанное смешивает мои мысли? Не узнаю коронную уловку всех Прескотт, включая ее старуху, мамашу и отца? О, Боги, и даже то, что револьвер оказался в музее Кливленда – вас ничуть не смутило! Вы ужасно и поразительно безрассудное поколение, не умеющее замечать очевидных истин. Револьвер у двери – это подарок свыше? Вечная любовь…, ох, Эмеральд, умоляю! Но хотя бы тут ты должна была понять, что происходит нечто невозможное и выбивающееся из ряда фактов.

Мы с Хантером смотрим друг на друга. Крепко сжимаю зубы, а он отворачивается, словно меня не существует. Неожиданно это режет по мне, будто бритва, и мне впервые и, правда, становится больно. Да. Это та самая боль, что возникает из неоткуда, но мучает и колит так сильно, что подгибаются колени.

– Но зачем ты устроил все это? – не своим голосом вопрошает Мортимер. Я даже не хочу смотреть на него. Мне стыдно. – Зачем этот спектакль, зачем…

– Мне захотелось воспроизвести прошлые годы. – Сомерсет покачивается и изящно взъерошивает темные волосы. – 1869 – год жестоких болезней, но меня убила не испанка, и не хваленный европейцами туберкулез. Меня убили люди, столпившиеся надо мной, как над тушей, брошенной диким псам. Херст Цимерман со своей уродливой женой. Богатое и эстетически-высоконравственное древо Эберди. И, конечно, гнилая ветвь Прескотт. Этих еретиков, боящихся чудовища, которое они сами же и взрастили, надо убивать мгновенно.

– Но почему?

Сомерсет смотрит на меня, округлив глаза. Наверно, не ожидал, что я подам голос до конца его душещипательной речи. Он дергает уголками губ.

– Знаешь, кем был твой предок – Дезмонд Эберди?

– Доктором.

– Именно. – Эмброуз подходит ближе. – Он был доктором, и потом пустил пулю не в голову, не в шею. Он не желал, что я умер быстро, дорогая Эмеральд. Он желал, чтобы я истошно мучился, сгорая в агонии. Так он и поступил, пробив легкое в моей груди.

– Но…, - я замираю, - но ты умер быстро…

– Вот в чем загвоздка, мисс Эберди. Я умер, едва почувствовав прикосновение губ прелестной – как мне тогда казалось – Аделины. Но почему? Каков ответ? Что ускорило процесс? – Его лицо нависает надо мной. – Что меня убило, Эмеральд?

Я вспоминаю наш первый разговор, вспоминаю слова Сомерсета и едва не лишаюсь дара речи. Не Дезмонд Эберди убил Эмброуза! О, Боже, не Дезмонд!

– Господи, - хриплю я, пошатнувшись назад от невидимого ветра, - тебя убила она.

– Кто?

– Боже мой…

– Кто, Эмеральд?

– Кайман! – хрипло кричу в воздух. – Тебя убила Кайман, когда увидела из окна, как ты истекаешь в крови! Она не смогла смотреть на то, как ты мучаешься, и она…

– …убила меня, - кивает Сомерсет, растянув губы в фальшивой улыбке. Он медленно обходит меня со спины. Прикасается пальцами к моим волосам, перебирает их, но затем вдруг резко и грубо дергает их на себя, так что я изгибаюсь всем телом. – Потому мне так важно истреблять род Прескотт, моя дорогая Эмеральд. Потому я на твоих глазах и убью Венеру. Догадаешься, или мне сказать?

Я упрямо молчу, крепко сжимая губы. Тогда Сомерсет продолжает:

– Я убью ее, потому что только она может от меня избавиться. И если бы ты раньше додумалась до этого, тебе бы не пришлось наблюдать за тем, как один за другим умирают твои друзья. Но теперь – увы.

Он выпускает мои волосы, и от злости я вспыхиваю, будто факел и рвусь на него, не щадя ни сил, ни эмоций. Я кричу, впиваюсь пальцами в его идеальное лицо. Меня дерет от ярости, разрывает на куски от ужаса! Но я проигрываю, так как Эмброуз размахивается и ударяет меня по лицу. Я валюсь на пол, а он шепчет:

– Не трать силы. Мужества много не бывает, а оно пригодится тебе, когда я прикажу наставить дуло пистолета на твою голову. Хантер! – Отец и сын смотрят друг на друга, а я же прекращаю дышать. – Разберись.

ГЛАВА 15. ПРОЩАНИЕ.

Хантер поворачивает голову и переводит на меня взгляд темных глаз. Он стискивает зубы, выглядит озадаченным, но все же приближается ко мне, сжимая в ладонях тяжелый пистолет. Я медленно поднимаюсь на ноги.

Не знаю, что сказать. Мы просто испепеляем друг друга взглядами, а я прокручиваю в голове все то, что успело произойти и не понимаю, как сумела загнать себя в угол. Разве трудно было догадаться, что сын на стороне отца? Что в груди у него пустота, как и слова, что были сказаны, не имеют под собой веса? А теперь я в западне, и в этом виноваты мои чувства, вспыхнувшие из ниоткуда, свалившиеся на мои плечи и лишившие рассудка.

– Ты говорил, что ее мы не тронем. – Говорит Хантер, при этом он смотрит на меня и не шевелится, лишь играя острыми желваками. – Планы изменились?

– Она нам больше не нужна.

Сомерсет подходит к Саймону и забирает из его рук печатную машинку.

– Подождите, - вспыхивает Блумфилд, - Эмеральд, я…, нет!

– Не сопротивляйся, - шепчу я.

– Но, как же так, стойте! Давайте договоримся, давайте…

Харрисон ударяет Саймона в живот, и он сгибается, наклонив покрасневшую голову. Я же резко дергаюсь вперед, сомкнув в кулаки пальцы.

– Тшш, - шепчет Хантер, оказавшись прямо передо мной, - не надо, Эмеральд.

– Уйди с дороги.

– Боюсь, это невозможно.

Вижу, как охранник выпускает вперед кулак, его пальцы пронзают челюсть Саймона с такой силой, что парень валится на пол, испустив судорожный стон. Ох, нет. Блумфилд, не двигайся, не вставай. Просто пережди, пожалуйста, просто не шевелись. Но он упрямо поднимается, расправляя плечи. Тогда его бьют снова.

– Саймон! – кричу я, рвясь вперед. – Саймон, не надо!

Харрисон заламывает моему другу руки. Бьет его локтем по лицу, пронзает коленом солнечное сплетение, и что-то вспыхивает в зеленых глазах Блумфилда, какая-то ледяная безысходность, которая магическим образом притягивает его к мраморному полу.

– Саймон, нет! Саймон!

Мой друг валится вниз, а Харрисон воодушевленно расправляет плечи. И мне вдруг становится так больно, что я срываюсь с места. Но застываю, когда меня перехватывают его руки. Я стремительно выворачиваюсь и размахиваюсь, чтобы сразить противника, но Хантер не позволяет мне выпрямить руку. В кольцо обхватывает мое тело и сцепляет мне за спиной запястья. Я рычу, извиваясь.