Темная Звезда
Шрифт:
— Ты ошибаешься. Я не знаю, почему Стефан так поступил, но поверь, ему еще хуже, чем тебе. Я думаю, тебе надо успокоиться. Время терпит. Прощай!
— Нет, — она снова говорила ровно и спокойно. — Не уходите.
— Ты хочешь, чтоб я остался. Почему?
— Потому, что при вас они ничего со мной не сделают!
— Кто это «они»?
— Отец и те, с кем он связан.
— Ты знаешь, кто это?
— Та старуха. Но это она такой казалась, а на самом деле она какая-то другая, еще хуже. Я знаю, что отец обещал им меня, а я не хочу… Может быть, если будет так, как хочет король, я им стану не нужна, и они меня отпустят.
Рене привлек королеву к себе.
— Глупости. Никто тебя никому не отдаст! — Мелькнула и погасла мысль, что надо было бы погасить свечи.
Глава 22
— Слышишь? — Роман обернулся к отцу. — Какой-то переполох.
— Да, действительно, — Астен аккуратно отложил в сторону старинный свиток, — похоже, это у них…
— Я схожу посмотрю.
— Как хочешь. — Астен вновь взялся за свиток. — Мне кажется, я наткнулся на что-то интересное. Записано очень сумбурно, но я начинаю понимать. Матушка что-то знала о черном кольце, если это не совпадение.
— И все же я схожу, это не похоже на обычную ссору. Похоже, там что-то произошло.
Астен не ответил, углубившись в свои записи, Роман подумал, что он сам выглядел точно так же, разбирая шкатулку Рене. Жаль, конечно, что он оставил ее в Таяне… Но она принадлежит Рене, пусть у него и остается. Но мысли о шкатулке одолевали либра недолго. Сам себе удивляясь, он все убыстрял и убыстрял шаг, направляясь на север.
Там уже несколько веков жили маги. Роман не слишком любил посещать их поселение, несмотря на хорошие отношения с Примеро, ему в обществе маленького волшебника было как-то неуютно. Уанн говорил, что Примеро придает своей особе столько значимости, что перенести его общество может либо божество, либо обожающая хозяина собака. Роман не был ни первым, ни вторым и праздник своего общения с Примеро старательно сводил до минимума. Однако сейчас сами ноги несли его на север.
Эльф почти бежал, хотя на острове ничего не изменилось. Ласковое солнце гладило лицо, деревца радостно шелестели, над травой, несмотря на приближающуюся осень, порхали пестрые бабочки. Но эта безмятежность Романа теперь просто пугала, так как он знал, что за пределами их хрупкого мира шевелится что-то чудовищно страшное Наконец блеснула гладь воды, и Роман увидел первую перемену. Знаменитых кувшинок больше не было. В рамке побуревшего камыша стыло зеркало черной воды. На берегу, переговариваясь, стояла группа из шести человек. Кроме Примеро, Рамиэрль узнал высокого Ультима с резким, грубоватым, но удивительно располагающим лицом и ироничную красавицу Ланту. Чуть в стороне стоял обычно веселый и непоседливый Тэмэн, оказавшийся на острове исключительно из-за любви к всяческим магическим проделкам и розыгрышам, по каким-то причинам запрещенным Циапой Благословенной. Рядом высился могучий чернобородый Турис, в роду которого наверняка случился тролль, за растерянным великаном был почти не виден добродушный целитель Кэрль, бросивший вызов болезням, почитавшимся божьими карами. Кэрль предпочитал лечить всех и вся и в конце концов угодил в мятежники.
Чародеи сосредоточенно вглядывались в темную воду. Стояла тишина. И тут Роман заметил вторую перемену. Лягушки молчали. Лужа была мертва.
Когда он ушел, оставив спящую королеву, в окна уже сочился первый серенький свет. С Рысьвы тянуло сыростью — Марко отчего-то оставил окна открытыми. Сам король, совершенно одетый, спал в кресле. Рене положил руку ему на плечо, но тот только сердито заворочался, пытаясь освободиться. Адмирал ощутил запах царки и все понял.
Марко пил уже третью ночь и, похоже, останавливаться не собирался. Рене относился с иронией к утверждению, что горе нельзя заесть, но можно запить, но ему не приходилось переживать то, что выпало в последние месяцы на долю короля Таяны. Герцог вздохнул, накинул на плечи родича скомканное покрывало из каких-то
темных блестящих шкурок и, стараясь не шуметь, вышел, кивнув стоявшему у королевской двери «Золотому».Рене хотелось лечь и ни о чем не думать, но он знал, что вместо этого спросит себе чего-нибудь горячего, затем долго, сначала с Жаном-Флорентином, а затем и с Шандером, будет обсуждать события этой ночи. Он не мог отделаться от мысли, что сегодня Герика сказала что-то необычайно важное, что-то, что расставляет все на свои места. Возможно, он бы и вспомнил, но ему не дали.
На пороге его комнаты сидела Ланка. Принцесса выглядела непривычно молчаливой и бледной, так что Рене счел за благо заговорить первым:
— Ну что ты опять натворила, скверная девчонка?
Ланка молча хлопала неумело подчерненными ресницами, с трудом сдерживая слезы. Рене уже не в первый раз увидел, что племянница занялась своей внешностью; делала это она ужасно, но… трогательно. Девушка, впервые ощутившая себя женщиной и пытающаяся обратить на себя внимание мужчины, всегда трогательна.
У Рьего никогда не лежала душа к свадьбе Ланки и племянника. Уж слишком хороша была неукротимая принцесса, чтобы отдавать ее человеку, интересующемуся только истиной, находящейся на дне винного кувшина. Рене давно поставил крест на Рикареде, хотя с упорством обреченного продолжал создавать видимость того, что Эландом правит законный правитель, а не его знаменитый дядя. Ланка со временем обещала стать прекрасной герцогиней, но… Рене слишком хорошо помнил собственное глухое отчаянье, когда его, вольного капитана, вынудили бросить все и всех, что он любил, и стать фактическим правителем герцогства и мужем «нужной» невесты. А поскольку Счастливчик Рене не переносил женщин двух типов — а именно покорных и здравомыслящих, его обстоятельная супруга могла рассчитывать на терпение мужа, но никак не на любовь… Да, Рене позволял себе развлекаться на стороне, но женщине это делать куда труднее. Если же девчонка влюбилась…
Рене вдруг понял, что хочет видеть Ланку счастливой. Очень счастливой. Принцесса, как-то сжавшись под взглядом адмирала, продолжала из последних сил бороться с рыданиями. Рене улыбнулся и взял ее лицо в обе ладони.
— И что же у нас случилось? — Илана попыталась улыбнуться и… разревелась, уткнувшись лицом в камзол герцога.
В Убежище всерьез полагали, что причиной лютой ненависти сестры к брату было его абсолютное невнимание к раскосым зеленым глазищам Эанке и облаку темных кудрей, обрамляющих непомерной красоты лицо. Сын Астена изо всех сил сторонился красавицы-сестры, которую никак не мог признать таковой. Впрочем, не он один. Большинство эльфов сходилось на том, что женщины прекраснее, чем Аутондиэль, не рождала земля, но, упаси Великий Лебедь, иметь ее в собственном доме. Астен и Роман с этим полностью соглашались.
Бард, разумеется, понимал, что на этот раз ему не избежать встречи с матерью и сестрой, но изо всех сил старался оттянуть это удовольствие. Он намеревался посетить дом Нанниэль вечером в обществе отца и дяди, но его опередили. Эанке застала его одного, и Рамиэрль приготовился к худшему.
Возможно, он и в самом деле поздоровался чрезмерно сдержанно, и сестра не преминула ему на это указать:
— Вы, брат, посещая людей, в полной мере переняли их скверные манеры.
— Допустим, — Роман старался говорить вежливо, — но если это так, вам стоит избегать моего общества. Меня не переделаешь, зачем испытывать вашу изысканность.
— И тем не менее вы мой брат, и мой долг….
— Мы ничего не должны друг другу, Эанке, и мы никогда не были близки. Ты пришла, потому что хочешь у меня что-то спросить. Спрашивай, лгать не буду.
— Хорошо, — эльфийка поправила смоляной локон, и Роман невольно сравнил ее с женщинами, оставленными в Гелани. Совершенной красоте Эанке не хватало безыскусной нежности Мариты, огненного задора Ланки, таинственности и гордости Лупе. Даже тихая покорность Герики казалась привлекательной рядом с этой уверенностью в собственном превосходстве.