Темнее ночь перед рассветом

– Куда глядеть, дорогая? – блаженно потянулся Наум в сладкой полудрёме.

– Куда? – подхватили дочери, облепив родителей и подоконник.

– Видишь форточку нашего чердака? – зашептала на ухо Софья Семёновна, придавив его пышной грудью.

– Ну? – с трудом пискнул Наум.

– А что из неё торчит?

– Сонечка, ты загадываешь нелепые кроссворды.

– Там голуби, мамочка! – хором взвизгнули дочки.

– Не только. Что бы вы без меня делали? Очнись, Наум!

Под твёрдой её рукой нос Наума влип в стекло, и он действительно прозрел:

– Есть, Сонечка, есть! Только пожалей меня, ради бога, отпусти затылок.

В чердаке мельтешили две или три мужские фуражки, фетровая шляпа и что-то зелёное или синее, будто женский берет.

– Это Трофим, – уразумел Наум. – Трофим Закваскин, наш управдом и дворник. Я давно заставлял его заняться ремонтом крыши, вот он и сколотил с утра бригаду. Ты сама, Сонечка, продырявила ему уши нашим каминным дымоходом.

– Если б не я, уважаемый управляющий главком, наше семейство задохлось бы от проклятой трубы!

Она оставила в покое мужа и, приникнув к стеклу, замахала руками:

– Трофим Григорьевич! Трофим Григорьевич! Что это вы там вытворяете?

Однако крики её имели обратное действие: фуражки, шляпа и берет мигом исчезли.

– Вот те раз! Оглохли они, что ли? – разочарованно опустила руки Софья Семёновна, а успокоившийся Наум Раумович поплёлся к остывающей постели: затянувшиеся допоздна вчерашние сражения в покер, сдобренные изрядными порциями коньяка, продолжали притягивать перегруженный его организм к подушке.

Между тем спокойствие не успело воцариться в покоях потревоженного семейства: двери четвёртого этажа вдруг затряслись от грохота, как если бы в них забарабанили враз несколькими сапогами, и следом нагло затрезвонил звонок.

– Час от часу не легче! – бросилась к дверям Софья Семёновна. – Нет, этот Трофим потерял всякий стыд… Делать ему нечего, как людей булгачить по утрам!

Она принялась отмыкать многочисленные замки с цепочками и раскрыла было рот, чтобы встретить управдома соответствующим образом, но обмерла, застыв. За порогом вытянулся милиционер в сапогах и при синей фуражке, за спиной которого толпился управдом со всей остальной компанией.

– Майор Грохота! – рявкнул милиционер. – Квартира Наума Раумовича Лировиса?

Всем своим грузным телом Софья Семёновна в беспамятстве сползла на паркет.

– Все члены семьи дома? – перешагнул через её ноги Грохота.

Наум Раумович ткнулся головой в одеяло и стал зарываться в него, как страус в песок.

– У вас будет произведён обыск, – бесцеремонно расхаживал по квартире майор, будто ничего особого не случилось. – Вот постановление, – продемонстрировал он бумагу выскочившим из своей комнаты девочкам. – Предупреждаю: если имеются запрещённые в обращении предметы, вещества, оружие, а также золото, драгоценности и деньги, предлагаю предъявить добровольно и незамедлительно. Всё будет запротоколировано.

Девочки схватились за серёжки в ушах.

– Снимать? – с дрожью спросила старшая.

Майор скользнул по обеим невидящим взглядом:

– Товарищ Закваскин!

– Я здесь, товарищ Грохота.

– Приступим. Приглашайте понятых.

Толпа за спиной управдома шевельнулась и, с любопытством озираясь, ввалилась на порог.

– Не все, – остерёг Грохота. – Хватит двоих.

* * *

– Водянкин! Алло! Водянкин! Чёрт тебя подери!

– Слушаю вас, товарищ подполковник!

– Чем слушаешь? Час тебе ору! Жив?

– Так точно, жив.

– А почему молчал?

– Отлучался, товарищ подполковник. Виноват…

– Дежурного могут остановить лишь две преграды.

– Не могу знать.

– Первая – только пуля. Вторая?

– Баба, товарищ подполковник!

– Дурак! Сломанный телефон. Пошуткуй у меня!

– Не до шуток, товарищ подполковник.

– Что так?

– Отлучался по случаю поиска медикаментов, но пришлось скорую помощь вызывать.

– Кому?

– Девчонкам плохо стало. Полегли дочки этого Лировиса, а жена вовсе грохнулась и Богу душу чуть не отдала.

– Чего вы там творите? Где Грохота?

– Исполняет свой долг. Паркет вскрывает уже в третьей комнате.

– Результаты?

– Пусто.

– Сербицкий головы со всех сорвёт, если ничего не обнаружите. Звонил уже дважды из обкома.

– Похвастать можем семейным серебром – ложки, ножи да вилки старинной работы. Ещё бабкина бижутерия с камешками, оставленная внучкам.

– А баба? Как её?

– Жена?

– Ну да. Она же, говорили, без золота не обходится.

– Всё, что на ней – снял Грохота, а в трюмо – ерунда. Да что там!.. На наших у некоторых больше…

– Поговори у меня! Управляющий главком!.. Квартиру-то на какие шиши обстраивал?

– Жена твердит, что квартиру ещё при Боронине от государства получили.

– Оформили, а не получили, тупица!

– Точно так, товарищ подполковник. Только у них на всё документы имеются. Грохота азарт утратил, икру мечет…

– А кто генералу подсунул кандидатуру этого еврея на раскрутку?

– Куда?

– На разработку, балбес! Генерал уже и Первому доложил, и операции ход дал. Ты думаешь, «Снежный ком» – это чья инициатива?

– Грохоте материалы из ОБХСС представили на выбор. Он для начала остановился на этом главке.

– Для начала? Вот я для начала со всех вас три шкуры сдеру, если ничего не найдёте.

– Работаем, товарищ подполковник.

* * *

Подполковник Чуйков метил в начальники штаба управления и лелеял мечту о повышении в должности. Надежды, не успев осуществиться, рушились на глазах, поэтому он уже не просто волновался – его била лёгкая дрожь. Не помешал бы стакан водки, но каждую минуту на телефоне мог объявиться генерал. Разыскав по связи начальника управления ОБХСС, Чуйков вцепился в него:

– Петрович, ты мне докладывал при планировании операции, что у вас ещё в запасе кореец какой-то был. Ты представлял его центральным фигурантом… Что там он заявил о взятках?

– Нет корейца.

– Как нет? Грохота же планировал его на обыск к Лировису взять?

– Не явился.

– Так вы его не арестовали, раздолбаи?!

– Товарищ подполковник!..

– Чую, кондрашка меня достанет, если добром ваша затея не кончится.

– Наша затея?

– А кто генералу дифирамбы пел?