Темнее ночь перед рассветом

– Забыл, что бросил? Не балуй, – напомнил ему Данила.

– А сам?

– У меня сегодня последний день – и в завязке. Очаровашка утром пропесочила так, что до сих пор икаю. – Он с удовольствием пустил колечко дыма над головой и подтолкнул Соломина. – Что успели накопать твои, не договорил?

– Генерал Сербицкий выбегал зачем-то с бюро, звонил несколько раз к себе в управу.

– Мало ли дел у генерала, – закашлялся опять Квашнин. – Операция «Снежный ком» запущена, видать, интересовался её ходом.

– Перед первым выходом генерала Фугаса как раз вызвали из зала. – Соломин, казалось, выдавливал из себя фразы, так ему этого не хотелось, но настойчивый взгляд Ковшова подталкивал его. – Парни Шундучкова привели его к одному из влиятельных людей Дьякушева, а уж оттуда отвезли в банк, где и оставили. Забирала его «Волга».

– И ты молчал, подполковник?! – сжал кулаки Данила.

– Считал информацию недостаточной, чтобы строить серьёзные версии об убийстве. Над всем этим надо ещё много работать.

– Малейшая нить – это составляющая большой паутины, к которой могут иметь отношения и люди Дьякушева! – вспылил Данила, вспомнив поступки Шундучкова.

– Но… – попробовал возразить Соломин.

– Я понимаю ваше положение, товарищ подполковник, – отрезал Ковшов. – Поэтому обо всём сегодня же доложите своему генералу. И сообщите, что в ближайшее время мне необходимо с ним встретиться.

– Данила Павлович, – вклинился в их разговор подбежавший Бобров, – осмотр трупа завершён, можно транспортировать его в экспертное учреждение для дальнейшего исследования?

– Результаты?

– Смертельны все три огнестрельных ранения. Выполнены из револьвера иностранного производства, но довольно странной марки. Стрелял один человек. Профессионал, может, и снайпер. Все ранения пострадавший получил лёжа, перед убийством был оглушён тяжёлым предметом, возможно, кулаком по затылку, но при этом удар нанесён довольно крепким человеком. Петля на шее – декорация.

– Оружие? Меня интересует оружие!

– Гильзы убийца, вероятнее всего, подобрал, а пули извлечёт эксперт. Придётся ждать.

– Что собака?

– Покрутилась у следов и фыркнула носом.

– Понятно. Уничтожающая запахи присыпка?

– Так точно.

– Значит, нападавших было двое?

– Убивал один: здоровый, высокий… Второй мог подстраховывать или наблюдать, нести охрану.

На войне нельзя ошибаться дважды

– Выходит, свои! – хлопнул себя по колену Квашнин. – В банке Фугасу отгрузили наличными, а братва перевстретила и расквиталась за все его фокусы и долги.

Ковшов с Соломиным разъехались, лишь полковник с оперативной группой не торопился со сборами.

– Слушай, Сергей Иванович, – подозвал он лейтенанта Шипучкина, – ты эту версию про религиозного маньяка сам родил или подсказал кто из наших?

– Вспомнил Инока, Пётр Иванович, – оживился тот. – Он от Фугаса ни на шаг не отходил. Его приглядывать приставил Кривой Фома, известный авторитет и их батька коронованный.

– Ну?

– А Инок верующим был до фанатизма, только вера его не христианской была, а особенной.

– Разобрался бы сначала.

– Что-то вроде баптиста.

– Не похоже на Инока, не будет верующий мокрушничать…

– Вот из таких Чикатилы и получаются, – рассуждал лейтенант, не соглашаясь. – Философствуют, думают много о назначении человека, книжки разные читают, какие нам противны. Кто знает, что у них в голове?.. Инок, может быть, сейчас денежки с братвой делит, о пролитой крови не помня, да над нами, плутающими в пустом фарисействе, посмеивается.

– Как ты сказал, лейтенант? Фарисействуем, значит, мы с тобой? Да ещё о пустом?

– Извиняюсь, товарищ полковник. Увлёкся.

– Брехло без костей, а ещё опер! – выругался Квашнин. – Прыгай ко мне в машину немедля! Садись за руль и гони на Базарную. Мы сейчас Гнома хлопнем, а он с испуга про Инока всё и выдаст.

* * *

Гном, вор-щипач, удивительный коротышка, чуть ли не лилипут, был зол, как никогда. В доме у него никого не оказалось, кроме брехливой собаки, такой же маленькой, как он сам. Сколько ни задавал ему вопросов полковник, как ни бился, Гном молчал, словно немой, только отворачивался в тусклое, давно немытое окошко.

– Слушай, Трофим Анисимович, – сменив тон, опустился на стул Квашнин, – тебя, видать, бабы сегодня не посещали, поэтому такой неразговорчивый?

Тот с дикой тоской в глазах покачал головой.

– И вчера, чую, не гостили. А хошь, скажу почему?

– В гробу я видал ваши подсказки…

– Пустой ты, Гном. Мани-мани бабы любят, а ты на мели.

– Пургу гонишь, полковник. Была у меня одна дармовая.

– И кому ж ты её променял?

– Бросила она меня.

– Тебя? Такого кобеля! Да в жизнь не поверю!

Шипучкин рот раскрыл, так Квашнин умело расположил к себе опытного вора, минутой назад не желавшего никого зреть.

– А вот слушай, – принял тот от майора сигарету, запустил в потолок струю дыма и принялся рассказывать: – Зимой это было. Перед самым Новым годом…

Лейтенант, не теряя нить повествования, обошёл всю комнату, заглядывая в углы. Не упуская подозрительных мест, незаметно постукивал по стенкам, где само просилось, тщательно изучал поскрипывающие полы. Гном, увлечённый своим, не обращал на него внимания, изредка похохатывал полковник, шумно хлопая ладонями и пуская тирады по ходу; словом, хлопот Шипучкин им не доставлял.

– …А Катька через меня перешагнула, оделась и, матерясь, выскочила в дверь. Больше я её и не видел… – грустя, налив водки в стакан, заканчивал Гном. – Да, чемоданчик тот, с деньжатами, с собой прихватила.

– Значит, обвела тебя баба вокруг пальца?

– Выходит, так, – опрокинул тот в рот стакан водки. – Одарить собой не одарила, а заплатить пришлось.

– Пётр Иванович! – уловил минуту лейтенант. – Можно вопросик обсудить?

– Про Катьку? Их, баб, трудно за хвост ухватить.