Темница тихого ангела

Убийцей! Страшное, тяжелое и холодное слово.

Но, может, он сам для того и появился здесь и сейчас, чтобы облегчить ее участь: она и так провела в заключении более восьми лет. В конце концов, Комиссия по помилованию и образована как орган милосердия.

Алиса не приехала вечером. Позвонила и сообщила, что неожиданно образовалась классная тусовка и, если он хочет, тоже может подскочить на какую-то дачу.

– Да, да, – ответил Торганов, думая совсем о другом.

– Ты меня любишь? – спросила Алиса.

– Без памяти, – шепнул он.

Но память его была перегружена вдруг ожившими воспоминаниями.

К празднику Первого мая в школе готовился концерт. Разная мелюзга из начальных классов должна была показать свое умение петь, танцевать, читать стихи, вообще радоваться жизни. Тех, кто постарше, уговаривали сделать то же самое, а учеников выпускных классов загоняли для участия в концерте в наказание за какие-нибудь провинности – за курение в туалете, например, или же за отобранный у них на уроке журнал «Плейбой».

А сидеть в зале даже весело было, особенно наблюдать, как хор первоклассников радостно поет песенку о том, как прожорливая лягушка съела доброго кузнечика, или как девочки из пятого класса танцуют танец березок с зелеными веточками в руках, а самая главная березка – рыжая, конопатая и неуклюжая, зато полшколы знает, что папа ее – секретарь районного комитета КПСС. Картавый мальчик громко проорал поэму Маяковского «Ленин», потом объявили индийский танец, и девочка из 10-Б стала показывать самый настоящий танец живота, и хотя живота у нее особенного не было, но некоторые части тела под коротенькой маечкой дрыгались весьма впечатляюще. Правда, возмутились некоторые учительницы и потребовали прекратить номер. Музыка стихла, девочка убежала за сцену, откуда тотчас проник в зал гневный голос завучихи: «После праздников в школу без родителей не приходи!» Был еще номер с дрессированной болонкой, которую вывел на сцену ее хозяин – нервный мальчик лет десяти: собачка походила на задних лапках, потом немного на передних, а потом и вовсе подняла ногу на стену в углу сцены и оросила ее. Был еще традиционный для всех школьных концертов акробатический этюд. А потом семиклассница с огненным взором и красная от волнения прочитала стихи собственного сочинения, посвященные Родине:

Вы, знаю, не поверите,Но страны есть на свете:Вот, например, в АмерикеНе ходят в школу дети.Представлю я отчетливо,Как трудно им в подвалахБез хлеба и без топливаМечтать о самом главном.А мне учиться вроде быНикто не запрещает.Спасибо тебе, Родина,За то, что ты – такая!

Все учителя громко аплодировали и подбивали зал на овации.

После чего конферансье объявил:

– Отрывок из Первого концерта Чайковского для фортепьяно. Исполняет Таня Тихомирова из 9-А.

Коля Торганов, сидящий в зале рядом с Серегиным, напрягся. А Валька сказал громко – так, что весь зал слышал:

– Когда только эта муть закончится?

На сцену уже выкатывали пианино, и Таня, вероятно, услышала эти слова.

Она опустилась на маленький круглый стульчик и начала играть. Зал замер, пораженный, только Серегин нетерпеливо ерзал на своем скрипучем кресле.

Торганов почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Вот ведь как получается: такая незаметная девочка, а играет как настоящий виртуоз! А сам он, ничему не обученный, получается, полное ничтожество – эта тихоня уже что-то представляет собой, а он ничем ее удивить не может. А вдруг не сможет никогда и никого? Значит, он ничем не отличается от пустого человека и матерщинника Вальки Серегина, который, кстати, в отличие от Торганова, может выпускать сигаретный дым кольцами из носа.

Но эта девочка! Она играла так здорово, словно в мире не было ничего и никого, кроме ее самой и музыки, невозможно было даже понять, что прекрасней: музыка или сама девочка, творящее чудо из небесных звуков. Коля боялся вдохнуть, тишина зала обжигала ему лицо, а звуки, летящие со сцены, манили душу вырваться из груди.

Таня закончила играть, поднялась со своего стульчика и поклонилась. А когда подняла глаза, то столкнулась взглядом с Торгановым. Колька быстро отвернулся. Однокласснице поаплодировали – не так громко, как собачке, пописавшей на сцену, и уж, конечно, не так оглушительно, как девочке, восхвалявшей заботливую Родину, но все же.

Вскоре концерт закончился. До начала танцев было еще часа три. Серегин потащил друга в универсам, где стащил бутылку водки, и Торганов, глядя на него, тоже засунул бутылку за пояс брюк. Чтобы пройти через кассу, они взяли по двухлитровой бутылке пепси, а когда расплачивались, Николай стоял весь красный – ему казалось, что сейчас их поймают.

Водку пили под кустами акации на скамейке во дворе. Валька, правда, пригласил еще троицу знакомых пацанов, каждый из которых пытался сделать глоток побольше и захлебывался водкой. Торганову пить не хотелось совсем, тем более прикладываться губами к бутылочному горлышку после незнакомых ребят, но он, чтобы его не посчитали за недоделанного, подносил бутылку ко рту и делал вид, будто пьет – кое-что, конечно, попадало внутрь, но немного. После чего Коля морщился и вытирал губы рукавом пиджака. Когда водка закончилась, все начали курить. У Серегина пошли по лицу красные пятна, а трое незнакомых пацанов стали одинаково бледными. Один из них начал предлагать взять еще водки, а заодно и таблетки димедрола для большего кайфа. Все уже было согласились идти в универсам и в аптеку, но тут неожиданно стало выворачивать как раз того, кто предлагал вариант дальнейшего проведения досуга.

В школу Серегина не пропустили, но он проник внутрь через форточку мужского туалета на первом этаже. А там в это время пили портвейн мальчики из восьмого класса. Судьба улыбнулась Серегину пьяной улыбкой: или портвейн был плохим, или мальчики слабые, но и Вальке кое-что перепало: в результате он ввалился в сумрачный зал, не понимая, куда попал и почему вдруг стало темно в глазах.

А Торганов танцевал в это время с одноклассницей – той, что исполняла на школьном вечере Первый концерт Чайковского. Он пригласил ее, потому что все танцевали, а она стояла одна у стены и смотрела в сторону.

Он подошел и сказал:

– Пойдем, что ли? Чего так стоять?

Она посмотрела на него и улыбнулась. Ему почему-то казалась, что Таня откажется. Но она подала руку, и они вышли в центр зала.

Он держал ее за талию, а она осторожно дышала ему в грудь.

– Какая ты маленькая, – шепнул он.

– Я еще вырасту: у меня родители были высокие.

«Почему были?» – подумал он и вспомнил, что Таня живет с бабушкой. Кто-то говорил ему, что родители ее погибли, но где и когда, никто не знал точно.

– Ты в первый раз на танцах? – спросил Колька таким тоном, словно сам он только и делает, что посещает подобные мероприятия.

– Да, – тихо ответила она.

– А зачем?

– Тебя хотела увидеть.

У него похолодело внутри: ведь и он не собирался сюда приходить. Но внезапно возникло желание проверить – будет ли здесь Таня, а если придет, то что станет делать. Это было очень странное желание: Торганов тогда и сам понимал это, потому что каждый день видел ее на уроках и никогда не смотрел лишний раз в ее сторону.

Он поразился этому обстоятельству, но танец закончился, и они разошлись к противоположным стенам зала. Один танец они пропустили. А на следующий он поспешил пригласить ее снова. Пересекая зал, видел, как в ее сторону, напрягая торс, направляется десятиклассник. Соперник двигался не спеша, шаркающей походкой, уверенный в своей неотразимости, давая насладиться своим обаянием всем страдающим по нему ученицам школы. «Хоть бы не к ней!» – молил Бога Коля Торганов. Но первый красавец подошел именно к Тане и, усмехаясь, протянул руку. Девочки у стены напряглись. Но Таня покачала головой и, увидев замершего в ожидании Торганова, сама направилась к нему.