Темница тихого ангела

Не доехав до колонии, Шамин свернул в лес.

– Я здесь подожду, грибы пособираю, пока вы там будете. Зачем привлекать к машине внимание?

– Я – член Комиссии по помилованию при президенте России, – напомнил Торганов, – какая разница, на чьей машине я прибыл. И потом, вы же адвокат Рощиной: в том, что мы подъедем к воротам вместе, нет ничего подозрительного.

– Ничего, пешочком пройдетесь, – ответил Шамин, – осталось с километр, не более.

Идти долго не пришлось: очень скоро Торганова обогнал «уазик» и затормозил резко. Из машины вышел прапорщик с автоматом и направился навстречу.

Прапорщик сделал всего три или четыре шага, после чего остановился и приказал:

– Портфель на землю, руки за голову, и ко мне без резких движений.

Когда Николай подошел, прапорщик, глядя с ненавистью ему в лицо, произнес:

– Не опуская рук, мордой к машине!

Торганов повернулся к «уазику», прапорщик, обыскивая, крепкой ладонью похлопал его по бокам и груди, вынул из пиджака мобильный телефон и сунул его в свой нагрудный карман.

Потом приказал:

– Документы!

В машине, кроме водителя, находился еще кто-то. Человек этот даже не повернул головы, чтобы полюбопытствовать, чем же занимается вооруженный автоматом прапорщик. Торганов достал паспорт и сказал, что есть и другие документы, только они в портфеле.

– Тебе слово никто не давал! – прошипел прапорщик. – Отвечать будешь, когда тебя спросят.

Он пролистал паспорт, внимательно посмотрел на фотографию и, для того чтобы сличить ее с оригиналом, произнес:

– Мордой ко мне повернись!

Ему показалось, что подозрительный человек медлит, и он ткнул Торганова в бок автоматом.

– Мордой ко мне, я сказал!

Прапорщик ощупывал лицо Николая колючим взглядом, потом отправил его паспорт в свой карман, где уже находился мобильник Торганова, и спросил:

– Ты чего здесь делаешь, баклан?

– Я – член Комиссии при президенте России. Прибыл для встречи с вашим начальством.

– Какой еще член? – возмутился прапорщик. – Да я…

Тут он внезапно замолчал: до него дошло, наконец.

– Ты чего гонишь? – произнес он негромко, словно боясь, что его услышат находившиеся в машине люди.

– Документы, удостоверение и пропуск в кейсе, – объяснил Николай.

– Так чего ты… то есть вы их на дороге бросаете?

Видно было, что он растерялся. Вместе они подошли к оставленному на дороге портфелю, Николай достал удостоверение с золотым российским гербом и бумагу, подписанную заместителем министра юстиции Парфеновым.

– Дак, чего это… в смысле почему вы пешком-то? – удивился прапорщик, чуть не плача. – Мы бы такую встречу закатили!

– Не сомневаюсь, только…

Торганов не успел договорить; дверь «уазика» приоткрылась, из машины донесся голос:

– Редько, чего ты там застрял?

Прапорщик поспешил к машине, цокая набойками на подошвах о разбитый асфальт. Он подскочил к «уазику» и, засунув голову внутрь, что-то начал объяснять. Торганов не спешил трогаться с места. Но «уазик» задним ходом сам подкатил к нему. Тут же открылась дверь, и на дорогу, придерживая фуражку с неправдоподобно высокой тульей, вышел полковник.

– Здравия желаю, – обратился полковник к Торганову, – простите за бдительность, но у нас, сами понимаете, без нее никуда. – Он козырнул и представился: – Полковник Пятаков.

Николай назвал себя и показал удостоверение члена комиссии.

– Так вы что, от самого Белозерска пешком?

Торганов объяснил, что его везли на машине, но утро такое замечательное и такие красивые места вокруг, что ему захотелось пройтись немного, подышать свежим воздухом, насладиться запахами леса и поразмышлять.

– Да, – согласился Пятаков, – места у нас знатные! Я и сам иногда точно так же хожу и размышляю на всякие философские категории, когда время есть. А времени никогда не хватает…

Полковник распахнул пошире дверь «уазика» и озабоченно произнес:

– Так вы садитесь в машину поскорей! Что вам пешком стоять? Садитесь, садитесь! В ногах правды нет.

– А в том месте, на котором сидишь, есть правда? – поинтересовался Николай.

– Хо-хо-хо, – громко расхохотался полковник Пятаков.

– Бо-бо-бо-бо, – загрохотало в лесу гулкое эхо.

Глава десятая

Экскурсию по колонии проводил лично начальник. Пятаков водил Николая по этажам и коридорам, иногда останавливался возле железных дверей и говорил:

– Вот в этой камере содержится осужденная Виктория Семушкина. Четырнадцать убийств на ней. Знакомилась с мужиками, приводила к себе домой, занималась с ними, простите за грубое слово, сексом, а потом или во время этого занятия убивала их ножом. Четырнадцать убийств – это только доказано. А баба-то, между нами говоря, тьфу! Смотреть не на что. Длинная, тощая, ноги иксом и вообще на глисту похожая. Хотите посмотреть?

– Нет, – отказывался Торганов.

– Ну, хотя бы в глазок, – настаивал полковник.

– Не хочу: вдруг мне понравится.

Полковник напрягался, потом понимал, что это шутка, и смеялся на весь коридор:

– Хо-хо-хо.

Тюремное эхо не было таким же веселым.

Они шли дальше.

– А вот здесь – осужденная Евгения Коркина. Тоже, между нами говоря, не ахти. Хотя кому-то может и понравиться. Очень опасна. Два года назад еще при другом начальнике колонии чуть было не соблазнила младшего инспектора по режиму Крамаренко.

– А Крамаренко был женат?

– Ее уволили сразу, младший инспектор по режиму Крамаренко бабой была. А вы разве не заметили, что у нас все контролеры – женщины? Рослые, правда, но иначе нельзя. А Крамаренко так вообще под два метра. Кирпич рукой ломала. А в этом деле слаба оказалась.

– Вы так легко об этом мне рассказываете, – удивился Торганов.

– А к чему скрывать, все это – жизнь. А вы к тому же по совместительству еще и писатель: вам надо жизнь изучать во всех ее проявлениях, даже в негативных. К тому же факт попытки соблазнения Крамаренко документально зафиксирован и доложен начальству.