Темница тихого ангела

Очень скоро за этим столом будет сидеть Татьяна, а уж она-то обязательно поставит здесь фотографию подруги – в этом Рощин не сомневался. Он вспомнил, как сделал Тане предложение: всего год прошел, как умерла жена, и Татьяна весь этот год жила в его квартире постоянно, потому что Михаил Юрьевич мотался по стране, а ребенка он не доверил бы никому другому. Однажды, отправляясь в очередную поездку, он обернулся в дверях, перед тем как выйти на лестничную площадку, и сказал:

– Таня, я давно люблю вас и ни о чем не прошу, кроме одного – будьте Светику мамой.

Она уже и так была ею, Святослав ее мамой и звал, потому что уже не помнил другую – настоящую.

Таня ничего не ответила, а Рощин потом неделю мучился, а когда вернулся, решил не возвращаться к этому вопросу никогда, потому что уверен был: она его не любит. Уважает, может быть, но любви к нему, той, на которую он хотел надеяться, нет – в этом Михаил Юрьевич не сомневался. Но ведь у нее нет никого! Разве что бабушка, к которой она выбиралась иногда вместе со Светиком. Бабушка приезжала к ней сама куда чаще.

Рощин не спрашивал больше и страдал. Но Таня помнила о том странном предложении и страдания Михаила Юрьевича тоже замечала, и потому спросила однажды:

– Для того чтобы стать Светику мамой, необходимо выйти за вас замуж?

Он кивнул быстро и произнес скороговоркой:

– Я люблю вас, Таня. И если вы откажете мне, то никогда и ни на ком больше не женюсь.

Скорее всего, она подумала, что Рощин бобылем не останется, а новая жена вряд ли смирится с присутствием в доме посторонней, и тогда она не сможет видеть мальчика. А какой мамой окажется другая женщина, еще неизвестно.

– Я согласна, – ответила Татьяна.

И улыбнулась. Но не от счастья, а оттого, вероятно, что своим ответом делала счастливым человека, который любит ее; к тому же принимать подобное предложение с каменным лицом – только давать лишний повод усомниться в искренности ответа.

Потом было скорое бракосочетание в районном ЗАГСе. А свадьбы, как таковой, не было: в городской квартире вокруг небольшого стола сидело не так уж много народа – Михаил Юрьевич и Таня, пара свидетелей – армейский друг Рощина и Лариса Шабанова, сестра жениха Людмила, Пал Палыч.

Первая брачная ночь тоже была, но только не сразу. А в тот вечер, проводив гостей, Рощины некоторое время посидели вдвоем, а потом удалились каждый в свою комнату.

– Я должна привыкнуть к своему новому положению, – объяснила молодая жена и добавила: – Я уже много лет люблю одного человека, который давно живет за границей. Я не могу его забыть.

Михаил Юрьевич и не настаивал. Он и без того был счастлив.

Полюбопытствовал только, не надеясь на ее ответ:

– Кто хоть тот человек?

– Мой одноклассник – Коля Торганов. Он хороший, и ревновать к нему не надо. К тому же я не увижу его теперь никогда.

Но Рощин и не собирался ревновать.

И теперь, сидя в своем кабинете, он смотрел на фотографию жены и сына, ни о чем не думая, кроме как о своем счастье. В приемной работал телевизор, звучали киношные выстрелы и взрывы: герои-полицейские расправлялись со злодеями-мафиози. Был одиннадцатый час. Понятно стало, что Шабанов наверняка уже не приедет: Пал Палыч должен основательно подготовиться к важнейшему в своей жизни разговору, и даже если позвонить ему сейчас, то он придумает кучу причин, чтобы перенести встречу, а скорее всего, вообще не снимет трубку.

– Бах, бах, бах! – звучало за стеной.

Рощин вышел из-за стола, в последний раз посмотрел на фотографию жены и ребенка, направился в приемную.

Фильм был не то чтобы старый, но его уже не в первый раз крутили по телевидению. Герои-полицейские, как водится, сплошь красавцы с благородными лицами, а их противники – деклассированные уроды-маньяки, но жены у мафиози были прекрасны. Полицейским же не везло в личной жизни: невесты уходили от них одна за другой к адвокатам и зубным врачам. Благородные полицейские с невысокой зарплатой страдали и боролись с хорошо организованной американской преступностью.

– Сейчас закончится, – объяснил Колосов, поднимаясь из кресла.

Было заметно, что ему не хотелось уходить.

– Сказать чем? – спросил Михаил Юрьевич.

– Я знаю, – вздохнул Денис, – просто девушка здесь очень красивая.

– И получше бывают, – усмехнулся Рощин.

Колосов спорить не стал: в конце концов не каждый может взять в жены такую, как Татьяна Владимировна.

Зазвонил телефон. Рощин снял трубку и услышал голос Алисы Шабановой.

– Михаил Юрьевич? – спросила она, хотя наверняка узнала голос Рощина. – Папа только что пришел в себя и просил вам передать, что встреча переносится.

– Пришел в себя? – удивился Рощин. – А что случилось?

– Папа приехал домой и почувствовал себя плохо. Я вызвала врачей, ему сделали кардиограмму. – Алиса вздохнула: – Сказали, что у него обширный инфаркт. Необходима срочная госпитализация, и они его сейчас увезут в больницу.

– Ну ладно, – согласился Рощин. – В другой раз с ним пообщаемся. Не сомневаюсь, что с ним все будет нормально: он мужик крепкий, не старый, еще и пятидесяти нет.

– Врач то же самое сказал.

– Ну, вот видишь, – успокоил девушку Михаил Юрьевич. – Все обойдется. У тебя самой как дела? Как твои экзамены в театральный?

– Все сдала. Сегодня списки поступивших вывесили. И я в них есть.

– Поздравляю, – сказал Рощин.

А Колосову приказал:

– Вырубай фильм: домой поедем!

Татьяна встретила мужа на крыльце дома. Рощин поднялся по ступеням, обнял ее и сказал:

– Прости, что поздно: мы с Денисом заехали поужинать, чтобы дома сразу спать лечь, когда вернемся.

Они вошли в дом, Михаил Юрьевич заглянул в комнату ребенка и посмотрел на спящего сына. В комнате был полумрак, на тумбочке бледно светила под зеленым колпаком лампа ночника.

– Как спокойно, – прошептал Рощин. – Я вот так же в казарме, когда еще в училище начинал, просыпался ночью, смотрел на зеленую лампу над входом и думал, что впереди долгая и счастливая жизнь.

Он хотел еще что-то добавить, но с улицы долетело легкое тарахтенье двигателя подъехавшей машины. Потом скрипнули открываемые ворота.

– Кажется, я знаю, кто это, – вздохнул Рощин.

И, поцеловав жену, шепнул ей:

– Спи!

Таня осталась в комнате ребенка и сквозь закрытую дверь услышала, как кто-то вошел в дом. Рощин произнес: