Темные кадры
Шрифт:
Моя внутренняя мигалка немедленно включается.
– Где моя жена?
– Вы ведь там еще не были, – продолжает он, не отвечая на мой вопрос, – так что я тут записал адрес. И код домофона.
Он протягивает мне бумажку, которую я хватаю. Его светлые глаза не моргают.
– У вас есть один час, Деламбр. Один час, чтобы перевести деньги на счет моего клиента. – Он указывает на бумажку. – Там записаны его банковские реквизиты.
– Но…
– Могу вас заверить, что вашей жене не терпится вас увидеть.
Я пытаюсь к чему-нибудь прислониться, но позади меня пустота.
– Где она?
– В безопасности,
Он не дает мне ответить. У него в руке оказывается мобильник. Я чувствую, как кровь покидает мое тело. Фонтана слушает и передает телефон мне, не говоря ни слова. Я говорю:
– Николь?
Я произношу ее имя, как будто только что вернулся домой и не сразу ее увидел.
– Ален…
Она произносит мое имя, как будто вот-вот утонет и пытается сохранить самообладание.
Ее голос пронзает меня до самого спинного мозга.
Фонтана вырывает телефон у меня из рук.
– Один час, – говорит он.
– Это невозможно.
Он уже повернулся, чтобы уйти, я произнес эти слова непроизвольно. Но решительно. Фонтана вглядывается в меня. Я делаю глубокий вдох. Непререкаемое правило: говорить медленно, чтобы получались плавные фразы.
Законы менеджмента гласят: необходимо верить в свою компетентность.
– Деньги распределены по различным счетам, все за границей. Учитывая разницу в часовых поясах, расписания работы биржевых площадок…
Я одергиваю себя: верь в то, что говоришь! Ты специалист по финансам международного уровня, а он – просто мудак. Ты знаешь! Он не знает ничего. Вколачивай каждое свое слово!
– …необходимый период времени, чтобы проверить баланс счета, продать акции, осуществить перевод, проконтролировать пароли… Невозможно. Нужно минимум два часа. Я бы даже сказал – три.
Такого поворота Фонтана не ожидал. И теперь размышляет. Ищет тень сомнения в моих глазах, капельку пота у корней волос, неестественно расширенные зрачки. Наконец смотрит на часы:
– Итого получается восемнадцать тридцать.
– А какие у меня гарантии…
Фонтана резко оборачивается. Он в ярости:
– Никаких!
Он не заметил моего смятения. Зато я только что уловил момент принципиальной перемены: для Фонтана я уже не просто дело, которое нужно закончить, – я стал объектом личной ненависти. Несмотря на всю его сноровку, я несколько раз посадил его в лужу. Для него это вопрос чести.
В несколько секунд улица опустела. Шарль, которому удалось добраться до фонаря, теперь решается пересечь тротуар без поддержки.
Я кладу ему руку на плечо.
Шарль – вот все, что у меня осталось.
Мы обнимаемся. С ума сойти, от него пахнет киршем [37] . Лет десять не нюхал этого запаха.
– Сдается мне, у тебя неприятности, – говорит Шарль.
– Моя жена Николь…
Почему я колеблюсь, совершенно не понимаю. Я должен бы мчаться к первому попавшему компьютеру, подсоединиться, сгрести бабки лопатой, загрузить в вагонетку и вывернуть ее в колодец «Эксиаль». А вместо этого я стою на месте. И держу в руке ключи от новой квартиры. На них – маленькая, закатанная в пластик этикетка, как на связках в агентствах по недвижимости. Читаю адрес. Господи, это же где-то недалеко от авеню де Фландр.
Там только высотки да башни. И по фотографиям похоже было. Это и заставляет меня решиться.37
Кирш – вишневая водка.
– Твоей жены здесь нет? – спрашивает Шарль.
Когда я думал об этих деньгах, двадцать, сто, тысячу раз я представлял, какую чудесную квартиру мы с Николь сможем себе купить и где будут жить девочки.
– Ты не дергайся, она наверняка ждет тебя дома…
А там, как я себе представляю, Николь расставила нашу дерьмовую кухонную мебель. В гостиной ковры такие же затасканные, как ее кофта. Черт. После того, что мы пережили, нельзя вот так все бросить. Руан в двух часах езды. Может получиться. У меня есть три часа. Они ничего плохого ей не сделают. Они не могут. Они ее не тронут. Но прежде всего я должен ей позвонить.
– У тебя есть мобильник?
Шарлю нужно время, чтобы врубиться.
– Твой мобильник…
Шарль приходит в движение. Он приступает к поискам своего телефона, но искать будет до второго пришествия.
– Давай помогу.
Я роюсь в том кармане, куда нацеливался Шарль. Набираю номер Николь. Вижу ее с мобильником в руке. Девочки потешаются над ней уже несколько лет. Совсем старенький аппарат, а она не желает с ним расставаться, у него оранжевый корпус, кошмар, почти первое поколение, весит тонну, еле в руке умещается. Второго такого в мире не найти. Она всегда говорит: «Отстаньте от меня с моим старым агрегатом, он мой и отлично работает». Когда он испустит дух, хватит ли у нее средств купить новый?
Женский голос. Наверняка Ясмин, молодая арабка из команды Фонтана.
– Жене звонишь? – спрашивает Шарль.
– Дайте мне жену! – ору я.
Девица взвешивает за и против. Говорит: «Не вешайте трубку».
И вот Николь.
– Они ничего тебе не сделали?
Это мой первый вопрос. Потому что мне они уже сделали очень много всего. И очень больно. Я чувствую покалывание в пальцах. Даже в тех, которые не гнутся.
– Нет, – говорит Николь.
Я едва узнаю ее голос. Он глухой и монотонный. Ее страх осязаем.
– Я не хочу, чтобы они сделали тебе что-то плохое. Не надо бояться, Николь. Тебе нечего бояться.
– Они говорят, что им нужны деньги… Какие деньги, Ален? – Она плачет. – Ты взял у них деньги?
Было бы очень сложно все ей объяснить.
– Я отдам им все, что они хотят, Николь, клянусь. А ты поклянись, что они тебя не тронули!
Николь не может говорить. Она плачет. Произносит какие-то обрывки слов, которых я не понимаю. Я стараюсь не терять связи:
– Ты знаешь, где ты? Скажи, Николь, ты знаешь, где ты?
– Нет…
Она говорит как маленькая девочка.
– Тебе больно, Николь?
– Нет…
Я только один раз видел, как она так плачет. Это было шесть лет назад, когда она потеряла отца. Она осела на пол на кухне и плакала, произнося бессвязные слова, в неизмеримом горе, тем же тонким голосом, словно вскрикивая.
– Довольно, – говорит молодая женщина.
Она вырывает телефон из рук Николь. И разъединяет нас. Я остаюсь стоять на тротуаре. Тишина наваливается с непререкаемой жестокостью.