Темные тайны
Шрифт:
— Какие-нибудь новости в деле Рогера Эрикссона?
— Мы едем, чтобы забрать для допроса Ульфа Странда. Мужа Беатрис.
— Тогда хорошо, что я успела во время. Я разговаривала с комиссаром полиции лена…
— Ну, он, вероятно, доволен. Я слышал об Акселе Юханссоне. Поздравляю, — перебил ее Торкель.
Он указал на дверь, давая понять, что они могут продолжить разговор по пути. Но Хансер не двинулась с места.
— Спасибо. Он доволен, но это не предел его желаний.
Ситуация была Торкелю знакома. Он понимал, к чему клонит Хансер, догадывался, почему именно, и тут же получил подтверждение.
—
— Это не моя вина. Вчера многое указывало на то, что это Рагнар Грот, но при ближайшем рассмотрении доказательств оказалось недостаточно. Такое случается.
— Комиссар несколько рассердился из-за того, что вы забрали Беатрис Странд, не проинформировав нас. Он настаивает на том, чтобы в случае задержаний в них участвовали представители полиции Вестероса.
— Я не обязан информировать его о том, что делаем я или моя команда, — голос Торкеля стал жестче.
Торкель не принадлежал к числу любителей тыкать в нос своей властью, но не намеревался и выслушивать идиотские упреки из-за того, что комиссар полиции лена, видите ли, пребывает в плохом настроении после неудачной пиар-акции.
— Если у него имеются претензии к моей работе, почему он не явился сюда лично?
Хансер пожала плечами:
— Он послал меня.
Торкель почувствовал, что готов убить посланницу. Он стиснул зубы и быстро взвесил ситуацию. Что он от этого выиграет и что может потерять?
— Ладно. Хорошо. Мы возьмем кого-нибудь с собой.
— У нас проходит демонстрация в поддержку дома для молодежи, которая немного вышла из-под контроля, и еще случилась авария на E18, поэтому в данный момент с людьми довольно напряженно.
— Ждать я не намерен, если вы это имеете в виду, всему есть предел.
— Нет, ждать не надо, я только хочу объяснить, почему вам придется взять с собой того, кого придется.
Торкелю показалось, что он увидел на лице Хансер намек на сострадание, прежде чем та кивнула в сторону офисного помещения. Торкель посмотрел сквозь стекло в ту сторону, куда она кивнула. Обратно он повернулся с таким выражением лица, будто его только что грубо разыграли.
— Вы шутите!
Снаружи Харальдссон как раз склонился над письменным столом, опрокинув при этом на пол подставку для ручек.
Машины без полицейской символики припарковались метрах в двадцати от желтого дома, и из них вышли пять человек. Харальдссон ехал, сидя в одиночестве на заднем сиденье в той же машине, что Ванья с Торкелем. Когда они отъезжали от здания полиции, он попытался завязать с ними разговор, но довольно быстро понял, что его слова не вызывают никакого интереса, и умолк.
Они — Харальдссон, Ванья и Торкель — пересекли улицу чуть впереди Урсулы с Себастианом. В лучах дневного солнца район вилл казался тихим и спокойным. Где-то вдали слышался звук электрической газонокосилки. Себастиан не слишком разбирался в садоводстве, но разве траву начинают стричь раньше апреля? Вероятно, какой-то энтузиаст.
Группа приблизилась к дороге, ведущей к дому Страндов. Когда они забирали Беатрис из школы, та сказала, что к приходу Юхана Ульф обычно бывает дома. У него в фирме сообщили, что он уже ушел совсем. Похоже, сходится.
Возле гаража красовалась машина «рено меган».Ванья подошла к машине и присела на корточки возле заднего колеса.
— «Пирелли».
Урсула быстро подошла к Ванье и тоже присела. Достала фотоаппарат и сфотографировала шину.
— П7. Сходится.
Урсула вынула маленький ножичек и принялась соскабливать глину и грязь, забившиеся в протектор шины. Ванья выпрямилась, обошла Урсулу и встала сзади машины. Подергала багажник. Не заперто. Она бросила вопросительный взгляд на Торкеля, тот утвердительно кивнул. Ванья открыла крышку. Торкель подошел, и они вместе осмотрели практически пустой багажник. Стенки черные, и определить, имеются ли на них пятна крови, без специального оборудования невозможно. На дне пластиковый коврик.
Новый пластиковый коврик.
Торкель наклонился и приподнял его. Под ковриком оказались две закрытые крышками камеры. Вероятно, там находятся запаска, треугольник — знак аварийной остановки, предохранители и прочие неинтересные предметы. Зато сами крышки показались ему далеко не безынтересными. Они были обиты ковролином. Ковролином серого цвета. Таковым он, во всяком случае, остался по краям, а в центре находилось большое темно-красное пятно. Ванья с Торкелем достаточно много раз видели засохшую кровь, чтобы сразу определить, что именно у них перед глазами. Даже если бы они усомнились, догадку подтвердил бы запах. Они захлопнули багажник.
Себастиан увидел, как помрачнели коллеги, и понял, что они что-то обнаружили.
Нечто решающее.
Наконец-то они попали в точку. Себастиан быстро обернулся к дому. Ему показалось, что уголком глаза он заметил какое-то движение в окне второго этажа. Он присмотрелся. Ничего. Все спокойно.
— Себастиан…
Торкель подзывал всех к себе. Себастиан в последний раз взглянул на окно второго этажа и переключил внимание на Торкеля.
Человек, который не был убийцей, видел, как они подошли к гаражу и остановились. Возле машины. Он знал это, все время знал — его ахиллесовой пятой является машина.
На следующий день после роковой пятницы он подумал было поехать сдать ее в утиль, но воздержался. Как бы он смог это объяснить? Зачем утилизировать абсолютно пригодный к использованию автомобиль? Это могло вызвать подозрения. Он предпочел сделать то, что было в его силах. Помыл и почистил машину, купил новый коврик для багажника и выставил ее на продажу. Два человека уже приходили ее смотреть, но купить никто из них так и не решился. Он заказал новые крышки для двух отделений в нижней части багажника. Их обещали доставить на следующей неделе.
Слишком поздно.
Полиция уже здесь.
Возле машины. Две женщины сидели на корточках у заднего колеса. Неужели он где-то наследил? Вероятно. Человек, который не был убийцей, выругался про себя. Ведь тут он мог принять меры. Новые шины. Ничего странного. А теперь?
Слишком поздно.
Оставалось только одно: выйти и сознаться. Принять наказание. Может, они его и поймут. Поймут, но не простят.
Никогда.
Никто его не простит. Прощение предполагает не только признание, но и раскаяние, а его он по-прежнему не испытывал.