Темные воды Тибра
Шрифт:
Сулла продолжал молча взирать на царственного собеседника, ожидая, когда он наконец скажет что-нибудь существенное.
– Я назначил Югурте место встречи.
– Где это место?
– Там мои люди схватят его и передадут твоим людям.
– Где это место расположено?!
– Это далеко от моего лагеря, я не желал бы, чтобы эта история взбунтовала тех, кто слишком ослеплен славою нумидийца. Это достаточно далеко от тех мест, где могут оказаться всадники Югурты.
– Почему ты не хочешь назвать мне это место?
Бокх постучал кувшином по подносу.
– Ты поедешь со мной и все узнаешь в свое время.
– Я мог бы
Царь приложился к новому кувшину и сладострастно зажмурился.
– Если все проделает квестор Сулла со своими солдатами, в чем тогда будет моя заслуга перед римским народом и сенатом? – (Сулла пожевал губами, его голубой взгляд затуманился). – Ты чем-то недоволен, римлянин?
– Мне не все ясно в твоем замысле.
– Это неудивительно, потому что это мой замысел. С тебя довольно, что он направлен к твоей выгоде, разве не так?
Спорить далее было бессмысленно, и Сулла поднялся, чтобы уйти. Напоследок он спросил:
– На какой день назначена казнь Волукса?
Бокх от неожиданности хрюкнул, жидкость попала в дыхательное горло. Сулла меж тем продолжал:
– По вашим законам, предатель должен быть казнен до рождения новой луны.
Бокх немного оправился.
– Я знаю, вы, римляне, народ, преклоняющийся перед законом.
– Нет закона – нет народа. Может быть, твои люди не могут отыскать хороший пчелиный рой? Рядом с крепостью, где я сейчас расположился, имеются два.
– Благодарю тебя, твоя предусмотрительность меня восхищает. Что касается пчел, мои люди позаботятся, у них есть опыт, к тому же им за это платят.
И царь яростно припал к своему кувшину.
Сулла усмехнулся.
– Буду ждать твоего сигнала. А напоследок послушай моего медицинского совета.
– Насколько мне известно, лучшими врачами всегда были не римляне, а греки.
– Я процитирую тебе из грека. Он утверждает, что лечит не то, что мы вводим внутрь, а то, что выводится из нас.
– Очень по-научному, но не очень понятно, – неприятно осклабился Бокх.
– Сколько бы ты ни выпил целебных отваров, ты не добьешься того, что даст тебе удаление от твоего стола кипрских вин.
Стоило квестору покинуть шатер, как Бокх закричал прислужникам:
– Обедать! Кипрского вина, перепелов, мидий! И женщину мне, женщину!
Глава двенадцатая
Сулла
105 г. до Р. X.,
649 г. от основания Рима
Узнав об условиях, в которых Бокх якобы собирается пленить Югурту и передать его римлянам, Цион и Вульгат откровенно рассмеялись.
– Можно поклясться и Марсом и Беллоной, этот мавританец просто не уважает тебя. Ты отправишься на встречу всего лишь с двумя телохранителями – имеются, наверное, в виду Марк и Метробий, – а Югурта явится туда с вооруженной охраной, количество ее даже не оговорено специально! Что тут еще говорить?
Вульгат только согласно кивал в такт словам Циона.
– Что ты скажешь? – Сулла повернулся к Дабару, как всегда одетому во все черное от пят и до бровей.
– Мне тоже многое неясно. Чем Бокх объясняет, что при тебе должно быть всего два спутника?
– Чтобы не отпугнуть Югурту. Тому, как я понимаю, обещано, что завтрашняя встреча
по дороге к побережью закончится моим пленением, а не его.– Мудрено, господин, мудрено.
– А вы что скажете? – обратился квестор к Марку Карме и юному Метробию. Первый сделал движение, показывающее, что рабу не положено говорить в подобном собрании, как бы близко раб этот ни стоял к господину.
Метробий, как всегда, намекнул на молодость своих лет, что было отчасти правдой, отчасти хитростью. Услышав из его уст дельную мысль, никто не приписал бы ее уму юноши, а скорее всего – случайности.
Сулла заметил осторожность своего юного спутника и усмехнулся про себя.
– Видите, никто не хочет высказываться определенно на нашем маленьком совете. Думаю, это происходит оттого, что слишком определенна ситуация, по поводу которой надо высказываться.
Вульгат собрал мощные складки на лбу – речь квестора казалась ему слишком витиеватой. Луций Корнелий Сулла говорил о сложном слишком сложно. Заметив это, Сулла упростил свою мысль:
– Дело в том, что Бокх и сам еще не решил, что он сделает завтра.
– Как это? – спросили несколько голосов.
– Если бы он решительно и окончательно взял мою сторону против своего зятя, я бы почувствовал, ощутил. Если бы он решил расплатиться мною за те провинции, что обещает ему Югурта, и решил это полностью и необратимо, мне бы и это стало ясно. – Присутствовавшие изо всех сил старались уследить за всеми поворотами этих размышлений. – Он делает все, чтобы положение осталось прежним, запутанным. Не предпринимает ни одного шага, который мог бы оказаться необратимым. Он испытывает желание угодить мне, и когда он меня видит, это желание становится нестерпимым; когда же перед ним оказывается его зять, он понимает, что готов на все, лишь бы помочь ему.
– Сердце дикаря может лопнуть от трагических сомнений, – нарушая свои собственные правила, прошептал Карма.
– Может быть. И это станет большой неприятностью для нас. Югурта тут же подгребет под себя оба царства. Ему даже не придется очень трудиться. Волукс и так на его стороне. А Оксинта, он вряд ли сможет оказать нам помощь.
– Где он сейчас? – спросил Цион.
– Я отправил его в Рим. Правда, в случае победы Югурты он и там не будет в безопасности.
Установилась тишина. Напряженная, неприятная. Никто Сулле ничего говорить не решался. Сулле пришлось произнести последние слова самому.
– Все решится в последний момент. Может, царя укусит комар, может, он подвернет ногу, может, случайно пролетевшая птица подскажет ему решение. Придется рисковать. Шансы, если разобраться, достаточно велики. Один к одному. Другой возможности попытать судьбу в подобной комбинации у нас может не быть еще очень долго.
Римляне по одному, в полном молчании, вышли из палатки.
Дабар шел последним. Когда он проходил мимо Кармы, тот наклонился к его уху и спросил:
– Скажи, как по-твоему, Бокх суеверен? – Дабар ответил не сразу. Он еще не понял, какую роль играет в свите квестора этот человек со странным лицом. Ничего определенного не было известно о причинах его появления. Окружающие Суллы относились к нему с явной опаской, считая его невольным убийцей своего предшественника. Новенький себя не выпячивал, говорил очень мало и не пытался командовать. – Что же ты молчишь? Ты не знаешь или просто не хочешь говорить?