Темный час

Он усмехнулся.

— Да, сэр, капитан КокБлок (прим. Cockblock, означает обломать кому-то секс), — он подвинул ко мне через стол пустой стакан и бутылку. — Почему ты такой взвинченный? Из-за принцессы у тебя уже синие яйца?

Вообще-то, я только что закончил запихивать свой член ей в горло. Она была именно такой, какой я хотел ее видеть: со слезами на глазах, пока она боролась за воздух вокруг моего члена. Это должно было удовлетворить мою жажду. Я должен был почувствовать себя свободным. Но оказалось, что этого недостаточно. Зверь вошел во вкус, и теперь он хотел большего.

Я наполнил бокал янтарной жидкостью, не обращая на него внимания.

Он сжал кулак, поднес его ко рту, и его глаза расширились: — Вот, дерьмо!

Я выпил бурбон одним глотком. Насыщенный карамельный вкус плавно скользил по моему горлу. Кларисса, новая девушка, перевернулась на правый бок и начала кружиться вокруг шеста.

Лео опустил руку и наклонился ко мне: — Ты хочешь трахнуть ее.

Нет.

Я хотел сделать ей больно. В этом была разница.

Или не была?

Трудно было сказать, поскольку мое представление о сексе не было типичным чувственным дерьмом, к которому привыкло большинство людей. Секс и гнев были двумя сторонами одной медали. Для меня это всегда было так. Возможно, именно поэтому я так отреагировал. Я был зол как черт, и Эннистон была полностью в моей власти. Одна только власть была влажной мечтой любого парня. Я никогда не брал то, что не хотел, но с ней все было по-другому. С ней потребность в контроле поглотила меня. Овладевала мной. Как чертовски иронично, что, пытаясь обрести контроль над ней, я потерял его над собой?

Занавеска отодвинулась, и одна из моих официанток заглянула внутрь: — Извините, мистер Кармайкл, — ее щеки вспыхнули румянцем, когда я встретился с ней взглядом. Ее робкий жар ничего не сделал с моим членом, не то что Эннистон. В отличие от Лео, я никогда не трогал своих сотрудников, как бы они ни старались. — К вам пришел мужчина. Он сказал, что его зовут Джаред.

Тюремный надзиратель.

— Пусть войдет, — сказал я без всякой благодарности. Не было причин заставлять кого-то думать, что я вежлив.

Мгновение спустя Джаред втиснул свои пять футов с небольшим (прим. 160 см), коренастую фигуру в кабину по другую сторону от Лео. Его грязные светлые волосы были коротко стриженые. Он выглядел соответствующим своей профессии.

Я налил еще немного бурбона в свой стакан, затем налил в его: — Рад, что вы смогли встретиться так быстро, — я поставил стакан на стол.

Джаред сделал глоток своего напитка, не сводя глаз с Клариссы.

Она посмотрела на меня, и я кивнул. Она поняла мой сигнал и наклонилась перед ним, проведя руками по задней поверхности бедер, затем между ног.

В жизни есть две вещи, которым мужчины редко говорят нет — это деньги и киска. К счастью, у меня был неограниченный доступ и к тому, и к другому.

— Со дня на день к вам прибудет заключенный по имени Малкольм Хантингтон. Мне нужно, чтобы вы организовали встречу между этим заключенным и моим другом.

Линкольну нужен был тет-а-тет с отцом. Он заслужил это. Что бы он ни решил с этим делать, все зависело от него.

Джаред пристально посмотрел на меня: — Сенатор?

— Да. Ты сможешь это сделать или мне нужно сделать еще один звонок?

Надежный источник сообщил мне, что Джаред не в первый раз окунается в серый, с моральной точки зрения, бассейн. Я бы не стал ему звонить, если бы не был уверен, что он мой парень.

Я отодвинул свой стакан и положил стопку купюр на стол.

— Я здесь не для того, чтобы тратить твое или мое время.

Он взял пачку и изучил ее, взвесив в одной руке, прежде чем потянуться другой к моей.

Никаких словесных подтверждений.

Никакого дальнейшего общения.

Просто негласное соглашение, которое не мог отследить ни один из нас.

Я доверял Лео.

Я доверял своим девушкам. Я не нанимал их без тщательной проверки. Ничто никогда не покидало пределов VIP-кабинки.

И я верил, что Джаред точно знает, где он окажется, если не сыграет свою роль.

Теперь, когда все было готово для Линкольна, пришло время отправиться домой и разобраться с кареглазой брюнеткой, занозой в моем члене.

Я был на полпути к двери, когда одна из моих танцовщиц пробилась сквозь толпу и врезалась мне в грудь. Кровь лилась из ее носа. У нее была разбита губа, а глазница распухла и покрылась синяками. Она сказала, что мужчина подошел к ней сзади, затем ударил ее лицом в кирпичную стену на заднем дворе, а потом засунул ей в кулак лист бумаги. Я уволил охрану до того, как она закончила свой рассказ, за то, что они позволили этому дерьму случиться. Я читал записку, пока она прижималась ко мне и плакала, размазывая кровь по моей гребаной рубашке.

Ты портишь то, что принадлежит мне, я буду портить то, что принадлежит тебе.

Я сфотографировал записку и девушку, затем отправил Каспиану и Грею. Послание было громким и чертовски ясным, и это сделало мою жажду мести почти нестерпимой.

Может, Уинстон Рэдклифф и был королем Айелсвика, но нью-йоркское подполье было моим гребаным королевством, построенным моими собственными безжалостными руками. Любой, кто посягнет на мою империю, будет поставлен на колени. Для меня не имело значения, как я должен был это сделать.

ГЛАВА 14

Когда я была младше, то пробиралась на кухню и смотрела, как шеф-повар Дункан готовит нам еду. Моя мать ненавидела это. Каждый раз, когда она заставала меня сидящей на столешнице острова с болтающимися ногами, пока Дункан нарезал овощи, она вытаскивала меня оттуда, говоря, что место королевы не на кухне. Быть на кухне с Дунканом делало меня счастливой. Разве место королевы не должно делать ее счастливой?

Почему-то я всегда оказывалась на кухне, и она снова вытаскивала меня оттуда. После ее смерти я ни разу не ступала на эту кухню. Повара оставляли подносы с печеньем в зоне для завтрака для нас с Лиамом. Они даже оставляли пакеты с попкорном, когда знали, что мы смотрим фильм или играем в игру. Все наши блюда готовились и подавались без нашего участия.

Готовка не была моей сильной стороной.

И все же я была здесь, бросала макароны в кастрюлю с водой и искала в шкафах какой-нибудь соус к ним, потому что не могла больше ни секунды провести в этой комнате, уставившись на стены, ожидая услышать шаги по лестнице и гадая, что произойдет дальше. Я презирала свои мысли. Все они возвращались к Чендлеру, к тому, как тепло лизало мою сердцевину, когда он впился в мой рот. Мои уши горели от стыда. Это было неправильно. Я знала это в самой глубине своего существа. Но это не мешало моим соскам твердеть, а коже покрываться мурашками при каждой мысли о нем.