Темный пакт

Император говорил ровным голосом, но интонацией давал понять, что не просто глубоко удивлен, а по-настоящему шокирован решениями и действиями штабс-капитана.

— После этого этот твой… Измайлов, — сдержал государь крепкий эпитет, — разнес в клочья посольство Ганзы. Одиннадцать трупов барбарисок, ни одного гражданского… отлично сработал, как считаешь? Орден может ему за это, Аннушку третьей степени?

Барбарисками в России традиционно называли наемников из ЧВК «Barbarians». Учитывая, что компания была бельгийская, а доспехи Измайлова проходили метку как имущество Свободной армии — бельгийских же колониальных сил, ситуация приобретала особую пикантность. Причем шансов на то, что бельгийцы смогут отследить происхождение доспехов со склада «Ростеха» не было — совсем недавно два отряда Свободной армии понесли в Конго значительные потери в небольшом междусобойчике с французским Иностранным Легионом. В результате было утеряно много имущества, которое постепенно всплывало в разных концах света — и Измайлов, судя по всему, использовал метки именно утерянной в Конго брони колониальных сил.

Бригадный генерал, кстати, благоразумно посчитал вопрос об ордене риторическим. Он счел за лучшее не отвечать, сохраняя полнейшую неподвижность и не шевелить даже глазами.

— Пока штабс-капитан ровнял с землей офис Ганзы, какой-то не менее отмороженный башкир из его отряда захватил сразу две машины экстренных служб протектората и направился в Кобрин. С ветерком и огоньком поехал, сверкая люстрами! — хлопнул ладонью в сердцах по столу государь.

Прапорщик Садыков был татарином, но бригадный генерал вновь проявил благоразумие и поправлять царя не стал.

— Твой же… Измайлов, разнеся в клочья посольство Ганзы, вдруг оказался в не совсем благоприятной ситуации, окруженный со всех сторон. И что он сделал? А что еще делать, давай отправимся в аэропорт и угоним самолет аравийцев, взяв в заложники экипаж и пассажиров, которые не зарегистрировались по прилету, желая сохранить инкогнито. Отличная идея! Дальше что было?

— В сопровождении атмосферных перехватчиков Войска Польского, а после самолетов объединенной армии Европейского Союза, Измайлов повел захваченное воздушное судно в Средиземноморье и посадил его на воду на границе территориальных вод Сирийской Арабской Республики. После приводнения штабс-капитан реквизировал мимо проходящую частную яхту, на которой «объект повышенного внимания» был доставлен на базу Российского Императорского Флота в Тартусе.

Император собирался еще раз хлопнуть ладонью по столу, но сдержал руку, просто покачав ей в воздухе. Еще раз с шумом втянув в себя воздух, он громко выдохнул и выпрямился в кресле. И только после посмотрел своему генералу в глаза.

— Скажи, Александр Васильевич, а он мог реквизировать другую яхту? Чтобы мне не слышать потом о твоих, вернее своих, цитата, «бешеных невоспитанных солдафонах», которые самым бесцеремонным образом нарушили отдых одной статс-дамы, которая нажаловалась напрямую императрице? — в голосе царя очень хорошо читалось все, что он думал о дамах, которые жалуются императрице на «бешеных невоспитанных солдафонов».

Учитывая создавшуюся ситуацию с преследованием и ажиотажем вокруг угона самолета, решение Измайлова реквизировать именно принадлежащую российским аристо яхту, учитывая ее экстерриториальность, возможно было единственно верным для выполнения задания и недопущения пленения отряда и объекта. Но врожденное чутье опасности подсказало бригадному генералу, что и в этот раз отвечать на вопрос государя точно не следует. Он по-прежнему сохранял полную неподвижность, только по виску у него катилась одинокая капелька пота.

Российский император замолчал на несколько мгновений. В воздухе в этот момент словно наэлектризовалось напряжение. Хотя так оно и было на самом деле, потому что оперировал царь универсальной стихийной силой, повелевая молниями.

— И весь это удалой азартный танец был для чего? Чтобы вывезти из Волынского протектората вместе с объектом однорукую проститутку и социальный труп? — задал вопрос своему генералу верховный главнокомандующий.

— Так точно, ваше императорское величество, — признал очевидное бригадный генерал.

Император собирался было сказать что-то, но вдруг позволил себе короткое высказывание, отражающее всю степень его удивления. А после, осознавая абсурдность целей, следствия и результата он вдруг расхохотался — громко и искренне.

Пока в кабинете звучал веселый смех, по виску генерала стекала вторая капелька пота.

Отсмеявшись, государь вытер слезу из уголка глаза, вновь возвращаясь в рабочее состояние. И в этот момент засветилась мягкая подсветка на одном из стоящих на столе старомодных телефонов. Этот аппарат, мигающий сейчас оповещением, был красного цвета.

— Догадываешься, кто это? — поинтересовался Император, добавив генералу третью капельку пота на висок. — Вот сейчас спросит меня его величество: «Александр Михайлович, а не твои ли это гарные хлопцы намедни шороху навели в Волыни?». Что мне отвечать? Может соврать, как думаешь? А, Александр Васильевич?

Русский царь посмотрел на телефон, на другом конце которого ожидал разговора английский король и устало покачал головой. Через мгновенье глазами показал своему генералу на дверь:

— Будь добр, в приемной подожди.

Четко развернувшись на месте, бригадный генерал князь Александр Васильевич Кузнецов быстро покинул кабинет верховного главнокомандующего.

Ожидая в приемной, присаживаться Кузнецов не стал — так и стоял неподалеку от двери кабинета, руки за спиной, ноги на ширине плеч. Направленные на себя взгляды князь замечал, но внимания не обращал. А смотрели на бригадного генерала многие из ожидающих аудиенции у царя. И в глазах присутствующих читались самые разные чувства — от искреннего сопереживания до откровенного злорадства. Последнего было больше.

Выскочка, еще недавно безымянный офицер, а ныне пожалованный княжеским титулом бригадный генерал, стремительно сделавший карьеру и возглавивший совсем недавно созданные — после опыта аравийского и сомалийского конфликтов отдельные, подчинявшиеся напрямую российскому императору Силы Специального Назначения, не нравился при дворе многим. Особенно учитывая благосклонность государя к презиравшему все авторитеты оскорбительно молодому генералу, ставшего для многих приближенных ко двору самым настоящим бельмом в глазу.

В долгом томительном ожидании прошло пять минут. Десять. Тридцать.

— Александр Васильевич, вас ожидает Его Императорское Величество, — наконец раздался голос гофмаршала, и лейб-гвардейцы караула распахнули двери кабинета.

Царь сидел за столом уже совершенно в другой позе — развалившись в кресле и подперев кулаком подбородок. Появление Кузнецова он словно и не заметил, погруженный в тяжкие думы.

— Знаешь, Александр Васильевич, — через несколько минут вдруг словно очнулся государь, посмотрев на своего генерала. — Мне тут недавно историю одну рассказали. Вот смотри. Есть чиновник в Петербурге, живет, работает, осваивает казенные средства на благо города. И выводит, как оказалось, копеечку малую в офшоры кипрские, в фирму «Центр поддержки творчества». Себе в карман совсем понемногу отводит, осторожно.