Tempus

Остальное время – а Мэтью просидел там еще с полчаса – Аарон скатился в какие-то совершенно пьяные бредни, к которым молодой человек уже не прислушивался, изредка отвечая согласным мычанием. Вместо этого он погрузился в свои мысли, обдумывая ситуацию с Лиззи – почему его задели ее слова? Была ли она «холодна» с ним? Нет, он был уверен, что в груди у девушки бьется намного более доброе и чистое сердце, чем у него самого. Как у ее матери. Мысли его вернулись к Никсонам и проблеме того, что ему все-таки нужно ехать и нужно прощаться. Может, проще уйти по-английски, исчезнуть так же, как он появился? Ему-то будет легче, однако он не мог то же самое сказать о Никсонах. Да и зачем он едет в Россию? Что он хочет там увидеть? Скоро, совсем скоро разразится Первая мировая, затем свержение императора, а дальше большевики. Не лучше ли переждать все это здесь, раз у него нет возможности вернуться? Он машинально дотронулся до подвески на груди.

Подобными вопросами он задавался каждый день, вспоминая по крупицам те фрагменты уроков истории, которые ему преподавали в школе. Шел 1888 год, до конца мирного времени оставалось еще порядочно. Если он хочет съездить и вернуться, со скоростью нынешних путешествий, сейчас самое время отправляться в путь. Но есть ли в этом смысл? Он не знал своих предков – в его семье не слишком много говорили о прабабушках и прадедушках, и самое большее, что он знал – это имена его бабушки и дедушки по материнской линии. Но те были не такими старыми, чтобы родиться в войну, а их родителей он не знал.

– Идем? – ему на плечо неожиданно опустилась широкая ладонь.

– Что? – очнулся Мэтью, глядя на Аарона. Тот еле стоял на ногах.

– Мы же только что решили пойти прогуляться по, этому, как его… ночному Лондону… – пьяно произнес тот. Его маленькие глаза выглядели совершенно остекленевшими. Парень запоздало сообразил, что, не прислушиваясь к собеседнику, он невольно упустил последние минуты разговора и понятия не имел, когда успел согласиться на прогулку.

– Но… – хотел возразить он, однако его уже стянули со стула. В щуплом молодом человеке неожиданно было много силы. Мэтью нехотя повиновался, хотя идти с этим безумцем ему никуда не хотелось. Он решил, что попробует уйти при первой же возможности.

– Пошли-пошли, – торопил его Аарон, пока тот расплачивался. Мэтью неожиданно обнаружил, что у него осталось всего ничего денег, а идти до дома было еще довольно далеко. Он в душе понадеялся, что ему хватит на кэб.

Они вышли из паба, когда ночь уже опустилась на город. Мэтью удивился – ему казалось, что времени прошло совсем мало. Но прохладный ночной воздух уже сгустил туман, и все прохожие невольно превратились в чудовищ, отбрасывающих длинные кривые тени в тусклом свете уличных фонарей. Две такие тени, цепляясь друг за друга, двинулись по улице. Вернее, цеплялся Аарон, который не мог идти прямо самостоятельно и тянул юношу за рукав, вызывая в нем жалость, смешанную с отвращением: должно быть, у него и правда не все дома, и случилось что-то болезненное, раз он напивается до такого состояния.

– Где вы живете? – спросил парень у него, намереваясь проводить его или хотя бы посадить в кэб.

– Тут, недалеко, – отозвался тот. Он как-то позеленел, и его скулы еще сильнее обострились в этой полутьме.

– Я вас провожу, – участливо отозвался Мэтью.

Они побрели по улицам, все глубже заходя в Ист-Энд. Наконец Аарон отворил покосившуюся дверь в ужасного вида дом в узком вонючем переулке, занося ногу над порогом, но неожиданно остановился.

– Ir zent a gut mentsh 13 , Мэтью, я это запомню, – уже совершенно невнятно произнес он и хихикнул.

13

Ты хороший человек (идиш).

– Я вас не понимаю, – ответил молодой человек, поддерживая того за локоть, поскольку он чуть не полетел кубарем.

– Я сказал, что ты хороший человек! – пьяно воскликнул Аарон. Он высвободил локоть, нелепо взмахнув руками. – О чем ты думаешь? – неожиданно тихо спросил он, наклоняясь к Мэтью через порог. – О женщинах? – не дожидаясь ответа, он продолжил. – Мы обречены всегда думать о них и всегда их ненавидеть. И все-таки, как ты думаешь, зачем Бог создал таких разных созданий? Мужчину! – он поднял кулак в воздух. – И женщину, – выплюнул он последнее слово.

– Не знаю, – коротко отозвался Мэтью, осторожно подбирая слова. – Может быть, вам стоит отпустить свою ненависть? Не все женщины, как вы говорите, «холодные». У многих из них прекрасное сердце, – он подумал о Лиззи.

– Сердце? – Аарон посмотрел на него, а затем громогласно расхохотался безумным смехом. – Может быть, и почки замечательные? А горлышко – какое же узкое горло у каждой! – он расхохотался, все больше смахивая на безумца. – О, мой дорогой Мэтью, женщины вас погубят! – он сделал шаг вглубь дома, продолжая посмеиваться, а затем снова обернулся на юношу. Что-то в его глазах испугало Мэтью до такой степени, что он еле сдержался, чтобы не отступить назад.

– А может, вы и правы… – пробормотал он так тихо, что лишь из-за ночной тишины юноша его услышал. – Может, вы и правы… Сердце… почки… уши… лоно… – он принялся загибать пальцы. – А ваша любимая часть женщины? Моя – шея. Единственное, что мне нравится в женщинах – их хрупкость. Надави пальцем, – он поднял свою ладонь, уставившись на нее завороженным взглядом, а затем резко сжал пальцы в кулак. – И она сломается, – он захихикал, рассматривая свой сжатый кулак, и Мэтью не хотелось думать о том, что он представляет. – Спасибо, мой дорогой друг. Я так долго искал ответ в глубине своего разума, а вы… Вы все расставили по местам, – он широко улыбнулся, глядя на юношу. Тот примерз к месту, ощущая необъяснимый ужас. Этот молодой человек, что был не старше его, испугал его сильнее, чем перемещение в этот мир. Аарон снова захихикал, глядя на выражение его лица. Страшная улыбка пропала, и он снова превратился в безобидного сумасшедшего. – А все-таки музыка сегодня была замечательная. Я не зря ее так отчетливо слышал. Ведь сегодня я встретил вас, мистер Смит, – он развернулся и, махнув рукой на прощание, пританцовывая в такт только одному ему известной мелодии, игравшей у него в голове, побрел прочь в глубину дома.

Мэтью еще целую минуту стоял, боясь пошевелиться, пока в доме не заглохли шаги. Затем он резко захлопнул хлипкую дверь и сорвался с места, не разбирая дороги. Его единственным желанием было оказаться как можно дальше отсюда. От страха он мгновенно протрезвел, и ноги его остановились только тогда, когда юноша стал задыхаться от бега, а в боку принялось колоть. Он остановился, сгибаясь и задыхаясь от бега. Вся его спина была мокрой – от страха ли или от бега, он бы самому себе не мог сказать.

Отдышавшись и немного придя в себя, он огляделся. На смену страху пришло раздражение от собственной глупости и сердобольности. Не то, чтобы он был готов помочь всем и каждому, но калеки, больные и им подобные вызывали у него жалость пополам с отвращением, и стыдясь этого отвращения, он бросался помогать даже тогда, когда его не просили. Например сейчас, никто не просил его соглашаться и провожать этого безумца, а ноги все равно понесли его туда. К сожалению, Мэтью никак не мог понять, что, стремясь не прослыть плохим человеком, хорошим он тоже автоматически не становился. И испытывать отвращение к болезни и уродству вполне естественно, хотя, разумеется, никто вам об этом не скажет. Но таков уж человек – он любит смотреть на красоту и воротит свой нос от уродства. Уродство возбуждает любопытство, отвращение, священный ужас и внутренний трепет, которые, смешиваясь со стыдом, образуют гремучую смесь, и не всякому человеку под силу вынести ее без угрызений совести.

Постаравшись абстрагироваться от произошедшего ранее, Мэтью принялся обдумывать, как добраться до дома. Желание идти пешком начало пропадать у него еще тогда, когда он шел с Аароном, а теперь и вовсе исчезло без следа. Молодой человек поежился от весенней прохлады, достал из кармана кошель, пересчитывая деньги. Не густо – чтобы снять кэб, ему придется хорошенько поторговаться. Он решил пройтись еще немного, пока не замерзнет настолько, что дальше идти просто не сможет (тут он, конечно, обманывал сам себя – вряд ли он бы упал от холода посреди улицы). В этот час улицы в Ист-Энде еще были полны, но покинув его и двигаясь вдоль Темзы, он встречал все меньше прохожих. Большинство предпочитало сидеть вечером по домам в тепле, а спустя некоторое время Мэтью осознал всю мудрость этого решения: ему на нос размашисто упала капля. Он задрал голову, с неудовольствием глядя на него – начинался дождь. Юноша ускорил шаг, оглядываясь по сторонам в поисках кэба, но как это всегда бывает с транспортом: только что его было вокруг полно, но стоило ему тебе понадобиться, как он пропадал.