Тень Азраила

– Пожалуй, вы правы, только…

– Что?

– Мне доводилось видеть англичан, которых окружающие считали настоящими джентльменами, но на деле они таковыми не являлись. И в этом нет ничего удивительного. Знаете, у нас, у русских, имеется собственное интересное лексическое изобретение – словечко «интеллигент».

– А! Знаю-знаю! – как ребенок она захлопала в ладоши. – Этим человеком был Антон Чехов.

– Вероятно, да. Можно сказать, что Чехов – самый правильный русский писатель.

– Как это «правильный»?

– Видите ли, когда в пьесе «Дядя Ваня» он использовал известную теперь всем фразу: «в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», то великий писатель устами своего героя высказывал собственное мнение о той модели поведения, к которой каждый должен стремиться. Но часто бывает так, что автор на страницах своей книги провозглашает высокие идеалы, а сам им не следует. Но Чехов – другое дело. Он, как вспоминают современники, и в жизни отличался чрезвычайной аккуратностью, слыл гостеприимным хозяином, был скромен и отзывчив. Про таких говорят: человек благонравной души. Он писал как думал и жил как писал.

– А знаете, – она повернула голову, и Клим Пантелеевич не только уловил нежный аромат дорогих духов, но и почувствовал ее теплое дыхание, – я бы не удивилась, если бы узнала, что вы тоже писатель.

Статский советник улыбнулся, но ничего не ответил. Ему было хорошо. Хорошо и спокойно. Так, как будто он ехал не по Хиабан Алаэд-Довлэ, а по Николаевскому проспекту в Ставрополе. Жара давно спала. Могучие платаны отбрасывали длинные тени на мостовую. Пегая лошадка бежала трусцой и мерно стучала копытами. Рядом с ним сидела очаровательная спутница, которая к тому же к нему явно благоволила.

– А вот и мой дом, – грустно вымолвила мадам Ренни и указала на солидный особняк европейского вида.

– Инджо [72] , – бросил Ардашев извозчику, и коляска остановилась. Он помог даме выбраться из экипажа и проводил до двери.

– В среду, семнадцатого, я устраиваю небольшой прием. Гости будут разные. Некоторых вы уже знаете, а иные вам совсем незнакомы. Все приглашены к семи. Придете?

– С удовольствием.

– Послушайте, Клим, – она провела затянутой в перчатку рукой по лацкану его темного пиджака, будто пытаясь снять невидимую соринку или волосок, – а почему бы вам не зайти ко мне сейчас и не выпить чашечку кофе? Я сварю вам кофе по-французски. Вы любите по-французски? Вам как больше нравится: с солью или с пенкой? – прошептала она одними губами.

72

Инджо – (перс.) здесь (прим. авт.).

И в тот самый момент, когда Клим Пантелеевич уже решил переступить порог дома обворожительной француженки, послышалось приближающееся урчание автомобильного мотора. Испуганно косясь в сторону, лошадь повела ушами и забила копытом. В ту же секунду из-за поворота вылетел «Форд». Поравнявшись с экипажем, он резко остановился. Двигатель Байков не заглушил, показывая всем видом, что он уже здесь и – давно! ох, как давно! – пора ехать.

– Ну вот… – разочарованно проронила Лиди и поправила выбивающийся из-под шляпки локон. – Так значит, до среды? – Она обиженно, словно капризный ребенок, выставила вперед нижнюю губку.

– Значит, до среды. Буду непременно. Честь имею кланяться.

Дождавшись, когда парадная дверь захлопнется, Клим Пантелеевич сунул вознице несколько шаи и отпустил.

Едва он забрался на соседнее с водителем сиденье, как автомобиль тронулся.

– А я все боялся, что опоздаю и вам придется трястись в этом тарантасе! Но успел, слава богу. Пришлось поменять бензиновый шланг, – разворачивая машину, обрадованно тараторил драгоман. Он жаловался, что не хватает камер, сетовал на нехватку запасных частей, и Клим Пантелеевич кивал ему из вежливости, но совершенно не слушал. Мысли громоздились одна на другую, путались и перебивались оставшимся на лацкане пиджака стойким ароматом французских духов. «Ну вот, опять растаял перед молодой особой. Почему-то с годами я все легче поддаюсь женским чарам. И в Ялте тогда… с Ликой… Вроде бы ничего между нами и не было, а ощущение такое, будто мы с ней целый год вместе провели. Слава богу, жива осталась, да-с…»

Ардашев вдруг вспомнил, что, добираясь из Ставрополя в Баку, на одной из станций он стал невольным свидетелем необычного спора между подвыпившим штабс-ротмистром и каким-то штатским. Из рассуждений офицера следовало, что самым страшным в глазах женщины поступком мужчины является его нежелание лечь с ней в постель, когда она этого просит.

– Эта незаживающая душевная рана унижает даму и тяготит всю жизнь. Такого мерзавца я бы не раздумывая вызвал на дуэль! – горячился драгун.

– Но позвольте, – возражал ему раскрасневшийся от выпитого вина толстоватый господин в пиджачной паре с уже заметной сединой, – а как же честь другой дамы, например жены? Каково будет ей, когда она узнает, что ее супружник провел ночь с другой? Разве тем самым он не предает их любовь, детей, радости и горести, которые им довелось испытать за годы совместной жизни?

– Зачем же вы, милостивый государь, так вопрос ставите? Ум мужчине на то и дан, чтобы не попадаться на крючок. А если он тряпка, болтун или пропойца, которого расколоть легче, чем грецкий орех, то что о нем говорить?

«Теория, безусловно, удобная, – мысленно усмехнулся Клим Пантелеевич. – Но в чем-то офицер был прав. Возьмем для примера хоть ту же мадам Ренни. Она давно привыкла, что все безнадежно по ней вздыхают. И вот, положим, остановила Лиди свой выбор, ну… хоть на покойном Раппе, и послала ему billet doux [73] , в которой указала и время, и место встречи. А он, появившись перед ней в назначенный час, вместо того, чтобы исполнить единственное желание, пускается в пространные объяснения: «Простите, мадам, но сегодня вечером я как раз собирался отписать письмецо супружнице. Давно, знаете ли, откладывал, неудобно-с… Ждет-с благоверная весточку от меня, тоскует, поди, одна. Прошу простить покорнейше, но я вынужден откланяться». Сказал и ушел. И кто он после этого? В лучшем случае она посчитает его идиотом и будет игнорировать, а в худшем – возненавидит. Сдается мне, что красивая (именно красивая, потому что особа невзрачной внешности внутренне всегда готова потерпеть фиаско) женщина скорее простит измену, чем подобное унижение. Да ведь недаром Чехов писал, что сказать даме: «я вас не люблю» – так же неделикатно, как сказать писателю: «вы плохо пишете».

73

Billet doux (фр.) – любовная записка (прим. авт.).

Ардашев вновь потянулся к коробочке монпансье и принялся перебирать в уме все детали убийства второго секретаря посольства. Незаметно от лирического настроения не осталось и следа. «И все-таки одно обстоятельство не вызывает сомнений, – подъезжая к дому, заключил Клим Пантелеевич, – либо грабитель был хорошо осведомлен о месте нахождения ключа от сейфа, либо неплохо разбирался в слесарном деле. В противном случае у него не было бы никаких шансов добраться до денег. Никаких».

VII

Сиреневые сумерки завладели пространством. И теперь все вокруг принимало другой вид. Даже веранда, где сидел Клим Пантелеевич, казалась иной, совсем не такой, как днем. Ее будто написали фиолетовой акварелью. И виноградные листья, и магнолии – все было выкрашено одним цветом.

«Азраил! Надо же как поэтично! – подумал Ардашев, вспомнив разговор с князем Мирским, который посвящал бывшего адвоката в детали предстоящей командировки. – И почему он назвал убийцу второго секретаря посольства Азраилом? Ни Хамзадом [74] , ни Деджалем, а именно Азраилом?»

74

Хамзад – джинн (бес, «лукавый»); согласно народному поверью, он рождается вместе с человеком и вместе с ним умирает (прим. авт.).

Допив кофе, статский советник поставил фенджану на стол и продолжил размышлять: «Вероятно, Иннокентий Всеволодович связывал это с Востоком. Хотя, если быть точным, в Коране Азраил не упоминается. Там употребляется другое слово – «Маляк аль-маут» – ангел смерти. Это один из самых близких к Аллаху ангелов, который в соответствии с Его волей забирает души умерших. Мусульмане верят, что это существо появляется в самые драматические периоды человеческой жизни. И тот, кто видит его, тот обязательно умирает… М-да, – вздохнул Клим Пантелеевич, – пожалуй, Мирский прав. Действительно Азраил».