Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия

– Добрый день, миссис Виггин.

– Вы уже забрали двоих моих детей, – сказала она, не оборачиваясь. – Теперь, очевидно, вам нужен мой первенец.

– Нет, – ответил Графф. – На этот раз я приехал за вами и вашим мужем.

– Чтобы отвезти нас к Эндеру и Валентине?

Хотя Тереза намеренно заглушила в себе эти чувства, все же мысль увидеть детей привлекла на миг. Но Эндер и Валентина отряхнули прах дома от ног своих.

– Боюсь, что у нас в ближайшие годы не найдется свободного корабля, чтобы посетить их колонию, – сказал Графф.

– Тогда боюсь, что вам нечего нам предложить.

– И это совершенно верно. Но я здесь потому, что это нужно Питеру. Свобода рук.

– Мы не вмешиваемся в его работу.

– Он хочет привезти сюда опасного человека, – сказал Графф. – Но я думаю, вы об этом знаете.

– Ходят слухи, потому что родителям гениев только и остается, что питаться слухами о деяниях своих отпрысков. Дети Арканянов и Дельфики считайте, что поженились. А у нас вот такие потрясающие гости из космоса – вы, например.

– Что-то вы сегодня очень ворчливы.

– Семьи Петры и Боба решили уехать из Риберао-Прето – так их дети не будут волноваться, что Ахилл возьмет родителей в заложники. И когда-нибудь Николай Дельфики и Стефан Арканян забудут, что были лишь пешками в игре своих брата и сестры. Но у нас с Джоном Полом совсем другая ситуация. Это наш сын – тот самый идиот, что решил притащить сюда Ахилла.

– Да, вам, наверное, обидно иметь ребенка, уступающего по интеллекту остальным.

Тереза посмотрела внимательно, увидела в его глазах смешинку и рассмеялась против воли.

– Ладно, он не дурак, он просто самоуверен настолько, что не может представить себе провала своих планов. Но результат тот же. И я совершенно не собираюсь узнавать о его смерти из письмишка по электронной почте или – хуже того – услышать в новостях, что «брат великого Эндера Виггина потерпел неудачу в попытке вернуть прежнее значение должности Гегемона», а потом смотреть, как даже в некрологе Питера основное место будет уделено Эндеру и его победе над жукерами.

– Кажется, вы очень ясно представляете себе варианты развития событий.

– Нет, только самые невыносимые. Я хочу сказать, господин министр колоний, чтобы вы поискали себе рекрутов в другом месте. Мы уже пожилые и непригодные.

– На самом деле вас нельзя назвать непригодными. Вы еще в детородном возрасте.

– Мне столько радости было от детей, – сказала Тереза, – что я просто расцветаю при мысли завести еще.

– Я отлично знаю, что вы принесли своих детей в жертву и как вы их любите. И я знал, когда летел сюда, что вы не захотите уезжать.

– Так что, вы привезли с собой солдат, чтобы взять меня силой? А мой муж уже в тюрьме?

– Нет-нет, – возразил Графф. – Я считаю, что у вас есть право не ехать.

– Даже так?

– Но Питер просил меня защитить вас, так что я должен был предложить. Нет, я считаю, что вам стоило бы остаться.

– Почему вдруг?

– У Питера много союзников. Но нет друзей.

– А вы?

– Боюсь, что я слишком хорошо изучил его в детстве, чтобы хоть как-то купиться на его теперешнюю харизму.

– Да, она у него есть. Или хотя бы обаяние.

– Не меньше, чем у Эндера, когда он пускает ее в ход.

При словах Граффа об Эндере или о том, каким стал Эндер теперь, у Терезы привычно, но все так же горько кольнуло в сердце. Графф знал Эндера в возрасте семи, десяти и двенадцати лет, когда единственной связью Терезы с ее младшим и самым ранимым ребенком остались несколько фотографий и блекнущие воспоминания, и тоска в пустых руках, которыми она обнимала его когда-то, и последнее тепло его детских рук, обвившихся вокруг ее шеи.

– Даже когда вы вернули его на Землю, вы не дали нам с ним увидеться. Вэл вы к нему отвезли, но ни его отца, ни меня не пустили.

– Простите, – ответил Графф. – Я не знал тогда, что он не вернется домой после войны. Если бы он вас увидел, у него могло бы возникнуть чувство, что в мире есть люди, которые защищают его и о нем заботятся.

– И это было бы плохо?

– Жесткость, которая нам нужна была от Эндера, не свойственна той личности, которой он хотел стать. Мы должны были ее защитить. Даже свидание с Валентиной – и то был достаточный риск.

– И вы так уверены, что были правы?

– Совсем не уверен. Но Эндер одержал победу, и нам уже не вернуться назад и не попробовать, что было бы в ином случае.

– И мне не вернуться назад и не найти какой-то обходной путь, чтобы не возникало этого презрения и отвращения, стоит мне только подумать о вас.

Графф молчал.

– Если вы ждете от меня извинений…

– Нет, – перебил ее Графф. – Я сам пытался придумать извинение, которое не было бы смехотворно недостаточным. Я никогда не стрелял в бою, но из-за меня гибли люди, и если это может вас хоть сколько-то утешить, я не могу без сожаления думать о вас и о вашем муже.

– Этого мало.

– Я понимаю. Но боюсь, что самые мои глубокие сожаления – в адрес родителей Бонзо Мадрида, которые отдали мне сына и получили его обратно в цинковом ящике.

Тереза с трудом сдержалась, чтобы не врезать папайей ему по морде.

– Напоминаете мне, что я мать убийцы?

– Убийцей был Бонзо, мэм, – ответил Графф. – Эндер защищался. Вы меня совсем не так поняли. Это я сознательно допустил, чтобы Бонзо схватился с Эндером один на один. Я, а не Эндер виноват в его смерти. Вот почему у меня больше сожаления к семье Мадрид, чем к вашей. Я много наделал ошибок. И никогда не буду знать, какие были необходимы, или безвредны, или даже полезны.

– А почему вы думаете, что сейчас не делаете ошибок, позволяя нам с Джоном Полом остаться?

– Я уже сказал, что Питеру нужны друзья.

– А нужен ли миру Питер?

– У нас не всегда тот лидер, которого мы хотим, – сказал Графф. – Иногда приходится выбирать среди тех, что есть.

– И как выбирать? – спросила Тереза. – На поле битвы или возле урны для голосования?

– Бывает, – ответил Графф, – что с помощью отравленного яблока или испорченных тормозов в машине.

Тереза сразу поняла.