Тень гоблина
Шрифт:
Когда-то давно Знающие присматривались к нам и по только им ведомым признакам определяли, годны мы в приемники или нет. Разговор за разговором, шажок за шажком нас вели от света суетливой слепоты в вечный мрак прозрения. На свету видят только дураки, но полюбить пугающий профанов мрак и обрести новое внутреннее зрение удел немногих. Поверьте, это сложная и трудная дорога, вы же только в преддверии её, сделали, можно сказать, первые полшага. Что будет дальше, никто не знает…
— Даже вы?
— А что мы? Мы - лишь проводники на начальном и срединном этапах. Ещё раз повторю, многое, очень многое будет зависеть от вас и вашей веры в
Иван Данилович замолчал. Тишина, как неожиданно свалившаяся тайна, неприятно резанула по ушам и до гула крови в висках напрягла нервы. Мысли, словно испугавшиеся света тараканы, разбегались в разные стороны.
Малюта не мог взять в толк, как отнестись к услышанному. Если это провокация, то чья и, главное, какова ее цель? Если это вербовка, то опять-таки чья? Его раздумья прервал спокойный старческий голос.
— Перестаньте себя мучить, терзаться сомнениями и догадками. Если всё будет нормально, вы получите ответы на все свои вопросы. Можете даже до поры забыть сегодняшний вечер, считать наш разговор причудами выживших из ума стариков, решивших в последние свои годы жизни создать в Кремле подпольную группу по спасению неизбежно гибнущей России. Сегодня, Малюта Максимович, важнее другое. Плавского должны в ближайшее время отстранить от всех должностей, мы даже не исключаем, что его могут арестовать.
— Как арестовать? Он же - третье лицо в государстве? — Малюта попытался подняться с кресла, хозяин жестом удержал его на месте.
— Давайте без излишних эмоций. Вопрос этот уже решён, на днях президентом будет подписан соответствующий указ.
— Но за что? Ведь благодаря Плавскому царь остался на своём троне, да и сегодня он делает, как мне кажется, всё для укрепления вертикали его персональной власти…
— Наивный вы человек. Власть не может быть кому-то обязанной, в противном случае она перестаёт быть властью и становится зависящей от кого-то шлюхой.
А уж если разговор заходит о личной власти, дело, как правило, кровью пахнет. В нашем случае, я думаю, обойдётся большой шумихой. Я предполагаю, что президент не в состоянии сейчас здраво оценивать свои действия, он очень слаб, болен и полностью зависит от ближнего круга, а Близкие решили, что Плавский представляет для них реальную угрозу. Вы такую фамилию — Амроцкий — слышали? — и, не дождавшись ответа Малюты, который из своих источников знал, что шефа и всесильного фаворита Кремлевского двора связывает какая-то тайна, старик продолжил: — Так вот, этот господин считает, что бесконтрольное усиление авторитета Плавского создает реальную опасность для той группы людей, которая сегодня фактически управляет страной.
— Иван Данилович, вы страшные вещи говорите! Если это действительно так, необходимо срочно поставить в известность Секретаря, надо что-то предпринимать! — Скураш всё же вскочил с кресла и засновал по комнате.
— Поздно пытаться что-либо изменить. Плавский, в конце концов, сам во многом виноват. Шарахался из стороны в сторону, рубил с плеча, во власть въехал, как в очередную избирательную компанию. Кремль шума не любит и, главное, шефа вашего об этом предупреждали. Здесь, наверху в одиночку сражаться нельзя, а чтобы сколотить свою партию, нужно время и опыт, знание жёстких законов подковёрной борьбы. А он - бах, трах! Пресс-конференции, визиты, безапелляционные заявления… А держава это, знаете, не казарма…
— Погодите, Иван Данилович, причём здесь это всё? Казарма, держава… Тогда
надо вмешаться и попытаться изменить ситуацию…— Молодой человек, перестаньте горячиться, документы уже подписаны, и Близкие ждут только благоприятного момента, когда состояние больного слегка улучшится, и его можно будет показать телезрителям.
Сейчас речь может идти только о сохранении на своих местах нескольких человек, пришедших в Совет вместе с Плавским, в том числе, и вас.
Конечно, мы вас не неволим. Можете доложить всё своему руководству, при этом, соблюдая известные меры предосторожности, но после доклада дистанцируйтесь от Плавского и сократите, насколько это возможно, личные контакты. Главное же — напишите подробную докладную о своей работе по созданию «Белого легиона», пока без указания, на чьё имя, и не подписывая документа. Сразу оговорюсь, это не приглашение к предательству своего начальника, это скорее один из шагов по его спасению. Вы мне верите?
— Не знаю, необходимо время, чтобы всё переварить. Извините, уж слишком много всего сегодня свалилось на мою голову. Только писать рапорт я не буду, а о «Белом легионе» впервые от вас сегодня и услышал. Вообще, что это за легион такой, и с какого боку здесь наш Совет?
— Ну не знаете, и не надо. Я спросил, вы ответили. Всякий ответ — это ответ, и выводы делать задающему вопросы.
— Если вы не возражаете, нам пора ехать. Поздно уже, и устал я, как после хорошей переделки. Ночь самоедства мне обеспечена.
– Да Бога ради! Конечно же, поезжайте. Только, я вас очень прошу, не спешите делать глупости и играть в геройство, думайте прежде всего о себе, — последние слова прозвучали чётко и бесстрастно, как голос дежурной по станции, объявляющей об отправлении поезда. — И вот ещё что, Малюта Максимович, я вам очень благодарен за тёплое отношение к Ингочке, у девочки сложная судьба, но у неё есть недурные задатки. Держитесь друг друга. — Поднявшись, старик вышел из комнаты, включил свет и позвал своим обычным скрипучим голосом: — Девочки! Что же это вы бросили нас, хотя бы чайком побаловали!
«С чего это, собственно, он её так опекает? — промелькнуло в голове у Малюты. — И здесь какие-то турусы! Не слишком ли много загадок для одного вечера?»
За чаем говорили ни о чём, старики жаловались на болячки, Инга, чувствуя напряженность Скураша, ластилась к нему как могла. Малюта с удивлением отметил, что это его раздражает. До чего же поразительные существа женщины! Они безошибочно чуют, что у мужчины появилась какая-то тайна или, к примеру, завелись приличные деньги, и тут же пускают в ход все свои неподдающиеся логике уловки, чтобы вытянуть из него и то и другое.
Дорогой разговор не клеился. Малюта с трудом перемалывая услышанное, молча довёз подругу до подъезда и, наскоро попрощавшись, поехал домой. Ему была необходима привычная, обстановка, в которую можно было забраться, как в старый застиранный свитер, отбросить опостылевшие условности. Только в этой звенящей тишине можно было разложить всё по полочкам, разобрать по составным частям и попытаться предположить, во что же всё это выльется завтра.
Два неудовлетворённых друг другом человеческих существа сидели, укутавшись в одеяла, на растерзанной желанием кровати и молчали. Бутылка виски, широкие гранёные стаканы неустойчиво перекособочились на складках смятой простыни. Говорить не хотелось. Голова была забита мыслями, и они мешали думать.