Тень королевы, или Слеза богини

Я оторвала ладонь от лица и подняла голову. Боже мой, ну почему его голова так высоко?

Потому, что он высокого роста.

Я застонала и попыталась вжаться спиной в холодную кирпичную стену.

Верховский!

— Добился своего, сволочь, — сказала я тихо.

— Ира!

— Сними наручники! У меня рука болит!

— Ира!

— Ты слышишь?

— Посмотри на меня! — терпеливо попросил он меня. Я прищурилась.

Верховский сидел недалеко от меня. В отличие от меня, он был не только прикован к батарее. На ногах у него были какие-то странные средневековые цепи. Я невольно засмеялась.

— Что за маскарад?

— Ира, почему ты босиком? — спросил он, не отвечая на мой вопрос.

Я посмотрела на свои ноги в тоненьких старых носках. Потом обвела взглядом комнату.

Подвал. Я его помню. И окно наверху в четырех с половиной метрах от пола. И кроссовки мои стоят у противоположной стены.

— Тебе не холодно?

Только сейчас я почувствовала, что тело начала сотрясать мелкая ледяная дрожь.

— Холодно, — ответила я растерянно. — Что произошло? Почему мы в таком виде? Кто это сделал?

— Я! — ответил мне насмешливый, смутно знакомый голос.

Я вздрогнула и оглянулась в сторону двери.

Слава стоял на верхней ступеньке. Подтянутый, спокойный, уверенный в себе. Не тот человек, которого я знала. Не тот смешной очкарик, никогда не смотревший под ноги.

Этот человек прекрасно видел и точно знал, куда идет.

Минуту он озабоченно смотрел на меня, потом присел на ступеньку и сказал:

— С возвращением!

Я не ответила. Просто не знала, что сказать, и все.

Слава обернулся в сторону открытой двери и громко крикнул:

— Мама!

Послышались шаги, спускающиеся вниз по ступенькам, и в подвал вошла женщина, которую я уже видела раньше. Только сейчас на ней была не смешная маечка с логотипом министерства чрезвычайных ситуаций, а строгий брючный костюм.

— Оклемалась! — констатировала она и подошла ближе.

— Пришли оказать мне психологическую помощь? — спросила я.

— И не только психологическую, — ответила она терпеливо. — Не дергайся, дурочка, тебе же хуже будет.

Я не могла сопротивляться, поэтому позволила женщине дотронуться до моего лица и оттянуть вниз глазное веко.

Она обхватила ладонями мое лицо, подняла его к высокому окну в деревянной раме. Яркий свет взорвал роговицу глаз, и по щекам немедленно потекли слезы.

— Ничего страшного, пройдет, — сказала женщина равнодушно и отпустила меня. — Слава! У нее температура.

— Это последствия стресса, — ответил мой приятель. — Нервного потрясения.

Улыбнулся мне и весело спросил:

— Правда, Ирка?

Я промолчала. Меня знобило все сильней.

— Да нет, это не стресс, — сказала женщина. — Скорее всего, простуда, и не вчерашняя...

Она пожала плечами и договорила:

— Простуда сильная, с высокой температурой.

Впрочем, договорила без особой тревоги в голосе. Просто поставила диагноз.

— Там ее кроссовки стоят, — подал голос Верховский. — У стены. Дайте ей одеться.

Женщина вопросительно взглянула на моего бывшего приятеля. Тот немного подумал, затем медленно и грустно покачал головой.

— Не нужно.

Слава подошел ко мне и присел на корточки. Протянул руку и попытался дотронуться рукой до моей щеки. Я отчаянно завертела головой, пытаясь увернуться. По щекам непрерывной дорожкой бежали слезы.

Слава опустил руку на свое колено и посмотрел мне в глаза. Странно, что он может смотреть мне в глаза. Интересно, как это у него получается?

— Ирка, мне не хочется делать тебе больно, — сказал он мягко, даже с каким-то сожалением. — Может, так оно и лучше будет. Ты же понимаешь, что я не смогу тебя отпустить.

Я стиснула зубы и ничего не ответила.

Слава поднялся на ноги и пошел назад, к двери. Тут Верховский сделал короткое движение ногами, скованными короткой цепью, и врезался подошвами в щиколотку уходившего.

Движение было яростным, но неловким. Правая рука, прикованная к батарее, не позволила ему дотянуться до цели. Слава пошатнулся, но устоял на ногах. Покачал головой, нагнулся и аккуратно почистил испачкавшиеся брюки.

— Еще раз что-нибудь такое выкинешь, накажу, — сказал он укоризненно, как ребенку.

— Мразь!

Алик скрипнул зубами.

Слава дошел до ступенек, ведущих из подвала, и сказал, обращаясь к женщине:

— Мам, он сегодня в туалет не ходит.

И добавил, обращаясь к Верховскому:

— Можешь гадить под себя. При даме.

— А она? — спросила женщина, кивая на меня.

Слава пожал плечами, как бы говоря: да какая разница? Считай, что ее уже нет!

Задержался на верхней ступеньке и мягко сказал:

— Ты прости меня, Ирка, но в оперный театр я тебя не свожу. Не получится.

— Все к лучшему, — ответила я, собрав в кулак всю оставшуюся у меня дерзость. — Не придется читать либретто.

Слава откинул голову и расхохотался.

— Что мне в тебе нравилось, — сказал он, — так это то, что мозги у тебя как губка. Ты вообще любознательная девочка, я бы с удовольствием с тобой повозился. Жаль, что все так получилось. Честное слово, жаль.

И вышел.

Женщина проводила его взглядом, потом повернулась ко мне и спросила без всякой враждебности:

— Пить хочешь?

Я промолчала из гордости, хотя сухой язык давно царапал сухое горло.

Женщина вышла из подвала и через пять минут вернулась с высокой полуторалитровой пластиковой бутылкой.

— Вот, — сказала она и поставила бутыль рядом со мной. — Это вам на сегодня. Дотянешься?

Я не стала проверять.

— Гордая, — констатировала женщина. — Ну, как знаешь. Хочешь умереть от жажды — ради бога. Может, оно, действительно, к лучшему.

Пошла к двери, задержалась на верхней ступени и спросила с профессиональным любопытством: