Тень 'Курска', или Правды не узнает никто

Судя по выражению его лица, какая-то мысль мелькнула в его уме. Но, видимо, он её отверг. Покачав головой, он сам себе ответил отрицательно. Наконец одно слово вырвалось из его уст.

– Кипяток!
– прошептал Немо.

– Кипяток?
– воскликнул я.

– Да. Мы заключены в пространстве, сравнительно ограниченном. Если насосы "Наутилуса" будут все время выбрасывать струи горячей воды, разве температура окружающей нас среды не поднимется и не задержит процесс оледенения?

– Надо попробовать, - решительно ответил я.

– Давайте пробовать, господин профессор.

...Все тепло от электрических батарей направилось в змеевики, погруженные в воду. Через несколько минут вода нагрелась до ста градусов. Ее переключили в насосы, а на её место поступила свежая вода. Тепло от электрических батарей было настолько велико, что холодная вода прямо из моря, только пройдя сквозь аппараты, поступала в насосы уже в виде кипятка.

Через три часа после накачивания кипятка... получился выигрыш в один градус. Еще через два часа - ещё два градуса.

– Мы победим, - сказал я капитану, после того как убедился в успехе принятых мер и сам дал несколько полезных советов.

– И я так думаю, - ответил капитан.
– Нас не раздавит..."

Как ни фантастично все это выглядит (я даже не знаю, поверит ли мне кто-нибудь или на этих строках уже точно плюнут на пол да захлопнут написанное), но предугаданная великим писателем история один в один повторилась и с нами. Разница заключалась только в том, что Жюль Верн засадил свой "Наутилус" все же в некую водяную камеру, ограниченную со всех сторон ледяными стенами, внутрь которых, как космонавты в открытый космос, могли выходить из лодки её пассажиры, чтобы пытаться долбить ледорубами выход из своего заточения, тогда как нам судьба не предоставила даже этого. Если бы мы попали в ситуацию точь-в-точь повторяющую плен "Наутилуса", мы могли бы расстрелять закрывающую нам проход глыбу торпедами, да и дело с концом, но мы были плотно прижаты к айсбергу, лед был прямо перед нашим носом, и пускать торпеду было практически некуда.

Расколовшийся по всей своей высоте гигантский айсберг, мимо основания которого мы как раз проходили, оттолкнув своим весом в сторону меньшую половину, медленно завалился набок и при этом, словно маслину плоской ложечкой, подхватив своей нижней частью нашу лодку, довольно плотно прижал её к "брюху" оказавшейся рядом ледяной глыбы. Все было в полной исправности - рули, реакторы, навигационная система, корпус, - а лодка была парализована. Несколько дней подряд командир давал команды то продуть балласт для всплытия, то начать срочное погружение, дергал лодку вперед-назад, как засевшую в грязи машину, пытался задать ей с места максимальную скорость, а также пускался на всяческие иные ухищрения, чтобы раскачать её и выдернуть из ледяных объятий, но все было бесполезно. Прижатые снизу ледяным рычагом к массивному телу километрового айсберга, мы медленно дрейфовали в таком положении вдоль Канадской котловины в сторону хребта Менделеева...

...Положение было критическим. Суперсовременная мощнейшая атомная подводная лодка, точно застывшая в янтаре муха, вот уже три недели сидела между двумя медленно срастающимися друг с другом ледяными глыбами и ожидала своей гибели.

– ...Здравствуйте, Антон Евграфович, - встретив как-то после обеда в кают-компании Огурцова, поздоровался я.
– Что там слышно на центральном посту? Есть какие-нибудь перспективы?

– Да какие могут быть перспективы, если мы торчим в этой льдине, как кларнет в заднице!
– громыхнув не терпящим никаких возражений басом, доступно выразил свое мнение о ситуации замполит (я так и не привык называть его должность по-новому - помощником командира лодки по политико-воспитательной работе).
– Давай-ка лучше, раз уж ты мне попался, сочини оптимистические стихи, способные поддержать дух экипажа в эти дни. А я пока посижу тут и подожду...

И, налив себе из большого чайника стакан крепкого черного чая, он уселся в кресло для отдыха и прикрыл глаза.

"Вот, блин, - подосадовал я про себя на замполитовскую безапелляционность.

– Так-таки и сделает из меня стихотворца... Перед тем, как нам тут окончательно задохнуться." Однако же, вынув из кармана блокнот и ручку, я присел к столу и принялся набрасывать первые строки заказанного мне опуса. "Главное, - соображал я, - это увязать идиотизм нашей сегодняшней ситуации с героической историей российского флота, не забыв при этом упомянуть гордый красавец "Варяг" или что-нибудь из аналогичных символов..."

Минут через десять-пятнадцать восьмистрочное стихотворение было написано и, подойдя к дремавшему Огурцову, я громко покашлял.

– Готово?
– открыл глаза замполит.

– Да, - ответил я.
– Разрешите прочесть?

– Ну, а какого же хрена я здесь жду?

– Слушайте, - сказал я, разворачивая страницы блокнота.
– Называется: "Встречай нас, Россия".

– Шуруй.

И я начал читать:

Мы выйдем из всех передряг,

как греки, вернувшись из Трои.

За нашей спиною - "Варяг"

и русского флота герои!

Кипят наши души, как чай,

и льды вокруг тают, как сахар.

Встречай нас, Россия! Встречай...

– А НАТО - кусай себя за хер!
– закончил за меня замполит и протянул к блокноту свою огромную ладонь.
– Давай сюда.

– У меня последняя строка звучит несколько иначе, - заметил я, аккуратно вырывая листок.

– Последняя строка - это мелочи. Там есть две другие - про горячий чай и тающий сахар... Это похоже на подсказку решения нашей проблемы.

– Оно принадлежит не мне. Просто на днях вдруг припомнился роман Жюля Верна "Двадцать тысяч лье под водой" - там у них "Наутилус" попал в точно такую же ситуацию, как и мы теперь, и чтобы растопить ледяную ловушку, они начали качать насосами наружу горячую воду.

– И растопили весь айсберг?

– По крайней мере, настолько, что им этого хватило, чтобы выбраться.

– Но это же фантазия...

– Я плохо знаю устройство лодки. Но если бы нагревающуюся в системе охлаждения реакторов воду можно было постоянно сбрасывать за борт, заменяя её свежей забортной, то почему бы и не попробовать?

– Ты предлагаешь нам вскипятить Ледовитый океан?

– Я предлагаю подтачивать тиски, в которых мы оказались зажаты. Пускай это произойдет и не так быстро, как того хотелось бы, но потихоньку, неделя за неделей горячая вода будет вымывать вокруг себя какие-то ниши и пустоты, которые, глядишь - и позволят нам со временем высвободиться...

– Поднимаясь вверх, эта горячая вода будет в первую очередь подтаивать собой нижнюю часть ограничивающего нас сейчас сверху айсберга, - начал рассуждать Огурцов, - и в конце концов его верхняя часть сделается тяжелее нижней и, перевесив свое основание, совершит резкий оверкиль. При этом могут быть два прямо противоположных результата. Первый - мы успеваем вывалиться из разжавшихся ладоней льда и уходим на безопасную глубину. Второй - нас, точно семечку зубами великана, раскусывает между двумя стремительно сомкнувшимися глыбами, так что аж правый борт сомкнется с левым.

– И поэтому?..

– Поэтому я иду к командиру читать твои стихи, - он потряс в воздухе листочком из моего блокнота, сделал из стакана глоток давно остывшего чая и поднялся с места.
– Ты доволен?

– Я доволен, - произнес я.
– Покуда в лодке не закончился воздух, я живу, а это уже и само по себе немало. Но я уже очень соскучился по небу. А ещё - по своей любимой девушке и, как это ни выспренно прозвучит - по России. Там уже, наверное, весна начинается, мне кажется, я даже здесь иногда слышу её запах... Так что пусть это будет фантастика. И пусть нас обвинят, что мы без разрешения использовали метод Жюля Верна. Но я хочу домой. И я хочу поскорее сказать: "Прощайте, объятия страха".