Тень мачехи. Том 2

– Помню такое, – кивнул участковый. – Разбирался. Результат хреновый.

Он вытряхнул из пачки дешевую сигарету, размял ее, закурил. И, выпустив струйку дыма, продолжил:

– Опросил всех, кого мог – и все в отказ. Мальчишка на своем стоит: типа никто его не бил, сам упал, потому и синяки. Ну, с ребенком понятно – боится, мать покрывает, – участковый мрачно хмыкнул, – но и мадам Фирзина твердит, что никто пацана не трогал. И что сожитель сто лет как не появлялся, типа алиби у него. Соседей я опрашивал, никто ничего не знает. Но в тех бараках контингент тот ещё…

– А про этого Славу что-то получилось узнать? – нетерпеливо спросил Залесский.

– У меня – да не получится? – хмыкнул Олег. – Никандров Вячеслав Дмитриевич, шестьдесят пятого года рождения, безработный, дважды судимый. Проживает по адресу Еловая, сорок, квартира шесть. Только сам понимаешь, если уголовник со стажем, то законы знает, права свои тоже. И они же хитрые, сволочи. Вот и этот – ты говорил, что видел его в квартире Фирзиной. А он утверждает, что в то время на заработках в Тульской области был. И, якобы, тому свидетели есть.

Залесский нахмурился, пробарабанил пальцами по столу. Задумчиво спросил:

– А статьи какие у него?

– Рядышком статьи: сто пятьдесят восемь и сто пятьдесят девять, – ответил участковый. – Сначала сел за мошенничество – в конце девяностых поддельные страховые полисы людям впаривал. Ему тогда пятёрку с небольшим дали. А второй раз – за кражу со взломом. Они с подельниками ювелирку в Рязани вычистили. Никандров восемь лет на зоне отмотал, два года назад вернулся – прописан здесь. Освободился по отбытию срока, так что мне с ним разговаривать особо не о чем было. Вёл себя тихо, вот мы не контактировали почти. И семью Фирзиных я раньше знать не знал. Ты же понимаешь, мне в поле зрения обычно проблемные семейки попадают, или активные жители – вот как та, что при тебе меня атаковала. А Фирзина что? Обычная мать-одиночка с ребенком, таких на моем участке тьма.

– Понимаю. – Залесский крякнул, потер лоб рукой. – То есть ты отписал, что проверка выполнена, и доказательств нет?

– Ну а что я еще напишу? – развел руками Олег. – Что мог, сделал…

Адвокат поморщился: действительно, а что тут сделаешь? Свидетелей нет, потерпевший себя таковым не считает, подозреваемый себе алиби состряпал – и, скорее всего, железное… Ну а синяки – да любой суд при таких исходных скажет, что они не доказывают факт истязания.

– Олег, а опека что? – с надеждой спросил он.

– Так мы вместе ходили, – принялся рассказывать Симонов. – Я, представитель опеки и инспектор по делам несовершеннолетних. Сначала в больницу к мальчику, потом к Фирзиным домой. Про пацана я уже сказал. А дома что – ну да, старое всё, холодильник полупустой. Но мать работает, приводов не имеет. У ребёнка своя комната, одежда-обувка, учебники. В школу он ходил регулярно, она на родительских собраниях появлялась… То есть нет такого, что матери на ребенка плевать. Но на учёт семью поставили. С Фирзиной беседу провели, разъяснили, что к чему.

– Понял. Ну, хотя бы так, – сухо кивнул Залесский.

– Юрок, ты же сам знаешь – в нашем деле выше головы не прыгнуть, – устало сказал Симонов.

– Понимаю. И спасибо, – сказал адвокат, вставая. – Но ты приглядывай за этой квартирой.

– Ну, Юр, по мере возможностей, – пожал плечами участковый. – Район большой, везде успеть нужно. Да ещё писанина эта…

Он с ненавистью покосился на гору папок в шкафу.

– Что ж, не буду мешать, – Залесский попрощался и вышел из УПП. На улице было темно – фонари не горели, лишь окна дома разбросали по снегу светящиеся пятна, да через дорогу жёлто сиял стеклянный куб супермаркета. Адвокат зашагал к машине, обдумывая разговор с участковым. Олег прав: что можно сделать, когда состава преступления нет?

«Заеду-ка я к ним, для профилактики, – решил Залесский. – Не хочется, чтобы у сожителя от безнаказанности кулаки зачесались».

Он завел машину, включил радио. Попытался сосредоточиться на вечерних новостях, но из головы всё не шли слова Симонова: «Он уголовник со стажем, законы знает». Да, закон дело такое: на бумаге всё гладко, а вот в жизни… Поди еще, привлеки человека за совершенное им преступление, если это никому не нужно! «Никому, кроме меня и Тани, – поправил он себя. – Впрочем, мы свой долг выполнили – заявление подали, после него хоть как-то тряхнули это семейство. Но в отношении Никандрова результат огорчает… С другой стороны, если бы всех сажали только на основании заявлений, вернулись бы мы в те времена, когда любая анонимка служила поводом, чтобы взять человека, особо не разбираясь».

И еще одна мысль скользнула, оставив неприятный осадок: «Эх, если б Таня и с разводом так же решительно поступила! Но тянет. Хоть и говорит, что муж попросил дать время, чтобы разобраться с имуществом – да только кто их знает, этих женщин… Как бы не передумала».

К дому Марины он подъехал минут через двадцать. В окнах горел свет, и Залесский даже обрадовался: значит, у неё сегодня выходной, и ждать у дома не придется. Хлопнув дверцей машины, пошел к подъезду, внимательно глядя под ноги – не наступить бы в одну из мартовских луж, коварно ждущих под свежим ледком. И не увидел, как дернулась синяя штора на кухне Фирзиных, как мелькнуло за ней хмурое мужское лицо.

Подъезд барака встретил его запахом затхлости и подгнивших деревянных стен. Залесский отрывисто стукнул в дверь Марининой квартиры. Она распахнулась сразу: на пороге стоял Никандров, в том же растянутом зелёном свитере и армейских штанах. Карие глаза с пожелтевшими склерами смотрели с недоброй наглецой.

– Добрый вечер. Марина дома? – нахмурившись, спросил адвокат.

– Нету ее, – бросил Слава и попытался захлопнуть дверь. Но Залесский сунул ногу в дверную щель, и, холодно улыбнувшись, сказал с угрозой:

– Тогда я к вам, Вячеслав. Не торопитесь со мной прощаться.

Никандров замешкался, на лице проступила злость, но по глазам было видно – струсил.

– Может, поговорим? – Залесский сильнее потянул дверь на себя.

– Беспредельничаешь, начальник! – рявкнул Никандров. – Полное право имею кого попало в дом не впускать!

– Перепутал ты всё, – хмыкнул юрист. – Ты же не в своей квартире. Это я имею право наряд вызвать. Пусть разбираются, на каком основании здесь находится чужой человек.

Вячеслав отпустил дверь, и она распахнулась. Залесский вошел в квартиру, а Никандров, демонстративно отвернувшись, прошлёпал на кухню и сел на табурет у стола. Юрий бросил взгляд на пол – давно не мыт, разуваться нет смысла. И как был, в ботинках и куртке, тоже прошёл на кухню. Без спроса сел на стул, в упор глядя на Никандрова. А тот осмелился поднять взгляд лишь после того, как закурил сигарету. Не зная, что сказать, пододвинул пачку Юрию:

– Угощаю. Кури, адвокат.

– Спасибо, чужие не беру, – хмыкнул Залесский, вытаскивая свой «Честерфилд». – Ну что, поговорим?